Все в его поцелуе - Джо Гудмэн

Уэст продолжал ритмичные движения еще около минуты, толчки его стали резкими и частыми. И тогда, в момент разрядки, остатки его решимости подверглись последнему испытанию. Он успел выйти из нее и излил свое семя на ее бедро, плоский ее живот и, наконец, на простыню.

– Чтобы не рожать бастардов, – прошептал он.

Рия кивнула. Она еще не могла говорить, даже если бы захотела. Она тихо-тихо лежала несколько долгих минут. Его семя высыхало у нее на коже. Она думала о последней отметине, оставленной им на ее теле, и хотела, чтобы его метка сделала бы ее красивой.

– Ты ведь понимаешь, не так ли? – Уэст повернулся на бок и приподнялся на локте. Он положил руку к ней на плечо. – Рия?

– Да, конечно, – борясь со спазмом, сдавившим горло, ответила она. – Так все неожиданно, знаешь ли. Ты прав, не забыв о главном, что говорит о твоем опыте и отсутствии оного у меня.

Не дав ему ответить, Рия встала.

– Позволь мне принять ванну и одеться, и тогда я устрою ванну и для тебя. Ты можешь спать здесь. Никто тебя не побеспокоит. Мистер Добсон скорее всего уже давно заметил твоего коня. И значит, он знает, что ты здесь. – Она подняла ночную рубашку и прикрылась ею спереди. – Я объясню, что ты приехал сюда верхом из Амбермеда и свалился от сильнейшей мигрени.

Уэст удивленно приподнял бровь:

– Мигрень?

– У тебя на уме другое недомогание? Скарлатина? Тиф? Грипп?

– Мигрень подойдет, – заявил он, сдаваясь. Она уже прибрала его к рукам, и ее сарказм недвусмысленно давал понять, что следовать ее указаниям он должен неукоснительно. – Ист периодически страдает от мигрени, но в постель мигрень его не загоняет.

– Значит, он стойкий парень. – Рия почувствовала, что боевой настрой как-то сам собой улетучивается, когда, взглянув на Уэста, она заметила, что тот с трудом держится, чтобы не свалиться и не уснуть. – Более стойкий, чем ты в настоящий момент, – добавила она уже мягче. – Позволь мне позаботиться о тебе, а потом уже будем слушать твои объяснения. Как я понимаю, ты все же хочешь мне кое-что объяснить.

Он кивнул. Спорить с ней у него не осталось сил. Он сутки не спал, и веки его сами собой смыкались. Он уснул еще до того, как Рия вышла из комнаты.

Солнце зимой садится рано. Когда Уэст проснулся, уже стемнело. Он медленно потянулся. Все тело ныло. Его состояние чем-то напоминало то, в котором он проснулся перед рассветом в пещере возле Мадрида. Тогда он провел ночь в пещере, свернувшись калачиком, ожидая, пока мимо пройдет французский патруль. Увы, сейчас он чувствовал себя даже хуже.

Чуть-чуть приоткрыв глаза, он тупо уставился в костер. Он не сразу понял, где находится. Он не помнил, чтобы приобретал балдахин цвета созревшей пшеницы, залитой солнцем, и уж тем более не помнил, чтобы прикреплял полы балдахина к каждому из четырех столбов кровати шелковыми шнурами. Туалетный столик на гнутых ножках в виде птичьих лап с зеркалом на столешнице тоже точно не его, и располагался он между двумя закрытыми ставнями окнами. У камина стояло большое кресло, повернутое скорее к нему, чем к камину. Он видел, что подушка на кресле примята. На подлокотнике кресла лежала книга корешком в его сторону. Он не мог разобрать надпись на корешке, но переплет он знал хорошо, ибо сам часами держал его в руках.

Тихо застонав, Уэст опрокинулся на спину, закрыл рукой лоб и уставился в потолок. И вот тогда Рия склонилась над ним и попала в его поле зрения.

– А, да ты не спишь, – тихо произнесла она.

И вдруг с поразительной стремительностью все встало на место и в мире опять все пошло как надо. Он улыбнулся ей, скорее сонно, чем устало. Веки у него все еще были тяжелыми, но зрение снова стало ясным.

Рия убрала свои льняные волосы в свободный узел на затылке. Муслиновое платье с гофрированным воротничком-стойкой, украшенным синей бархаткой, ей очень шло. Слишком короткие волосы, не попадавшие в узел, она не стала закалывать, и они обрамляли лицо мелкими кудряшками, Глаза ее сейчас, скорее голубые, чем серые, светились заботой. К ее ангельскому лицу лишь рот не подходил – слишком крупный и чувственный; и подбородок слишком упрямый. Она выглядела очень хорошенькой. Уэст попытался вспомнить, имел ли он о ней иное мнение, и понял, что всегда считал ее таковой. Но лишь сейчас он позволил себе любоваться ею осознанно.

Он помнил урывками то, как, словно добрая волшебница, она вернула ему человеческий облик. Рия все же сумела вытащить его из кровати, когда в ее уборную принесли ванну. Она пригрозила, что сама примется драить его и скоблить, если он не сделает все сам. Время от времени она заглядывала к нему, и всегда почему-то именно тогда, когда он засыпал в воде. После ванны она принесла ему теплое полотенце и чистую ночную сорочку. Кажется, она даже сама его вытерла и сама на него натянула ночное белье.

Уэст откинул одеяло, подоткнутое явно женской рукой. Он и в самом деле лежал в ночной сорочке, более того – в своей собственной.

– Ты нашла мою сумку.

– Нашла.

Он слишком поздно сообразил, что она могла найти кое-что еще, помимо ночной сорочки. Дорожную сумку Уэст, как и саквояж с картинами, прикрепил к седлу Драко.

– Не думаю, что ты сумела сдержать любопытство.

Рия действительно выглядела виноватой.

– Я понимаю, что для тебя мои муки значения не имеют, но я сдерживалась целый час.

– Ты права, – заметил он, приподнимаясь, – теперь уже действительно не важно. Что ты с ними сделала?

Рия кивнула в сторону туалетного столика.

– Я убрала их внутрь, туда, где их не найдут.

Уэст нажал на веки подушечками пальцев, затем потер их. Он попытался сбросить сонную дрему, но никак не мог.

– Ты влила мне опиум в горло?

– Я дала тебе успокоительное, но совсем чуть-чуть. К тому же ты сам мне сказал, что у тебя по-настоящему разболелась голова.

На самом деле он ничего такого не помнил, но решил, что она не стала бы лгать по пустякам.

– Который час?

– Начало шестого, я думаю. – Она уже предвидела следующий вопрос. – Вечера, а не утра. А что, ты собираешься уезжать?

Уэст провел рукой по волосам, но не пригладил их, а взъерошил.

– Нет. Еще нет. О Драко позаботились?

– Много часов назад. Он на конюшне.

– Хорошо. Спасибо, что проследила.

– Спасибо не мне, а мистеру Добсону. – Рия вдруг подумала, что слова ее прозвучали слишком грубо, и уже иным тоном добавила: – Тебе здесь всегда рады.

Уэст поднял глаза на Рию и вдруг понял, что заставил ее тревожиться, и расстроился.

– Видит Бог, – вздохнул Уэст, – я не хотел, чтобы ты увидела картины.

– Я знаю.

– Ты видела обе? – Он увидел в ее глазах ответ. – Не важно, – заметил он чуть погодя, – все равно ты увидела бы.