Десант в настоящее - Владимир Яценко

В том, что Ратан Калим не откажется нам помочь, я не сомневался ни на минуту. Матушка Кселина, по-видимому, руководствуясь принципом: "разделяй и властвуй", не решилась отправить одним призывом такую взрывоопасную компанию. Избавившись от нас с Калимой, она придержала Калима и Водопода. Ну, что ж, пришло время и ей убедиться в своей способности совершать ошибки.

Мы мёрзли у самых стен крепости, не решаясь ни присесть на холодную землю, ни прислониться к ледяной стене. Опять была зима. Изо рта курился пар, хорошо заметный в ночном сиянии ледников.

— Похоже, наша история подходит к концу, — не выдерживает молчания Калима.

— Да, — глубокомысленно соглашается Василий. — Страниц двадцать осталось…

— И что будет?

— Как обычно: кровь и слёзы, измена и прощание…

— А как насчёт счастливого конца?

— Девичьи грёзы, малышка. Конец всегда горек… разве что прервать историю на половине.

Я чувствую двусмысленность реченной "мудрости" и спешу перевести разговор на другую тему:

— Ничего ты мне не доказал.

— Странно, — после небольшой паузы ответил Василий. — А мне казалось, что это ты что-то доказываешь…

— Ты ошибся, — я решил твёрдо стоять на своём. — Всё что мне было нужно, это вернуться домой.

— И для этого тебя понесло на Луну устраивать революцию?

— Ты сам говорил: это дороги, которые нас выбирают. Они не спрашивают нашего согласия, ты либо по ним идёшь, либо на них умираешь. Я выбрал первое.

— Ты — герой, — его снисходительный тон унижает, я слышу насмешку.

На моё счастье, ворота обители расходятся, выпуская наружу сиреневую полоску света в клубах умирающего тумана.

— Вперёд, — сухо бросаю я.

Мы врываемся в слабоосвещённый зал входного коридора обители. Он полон вооружённых людей.

Чувствую, как позади закрываются ворота.

"Кажется, кто-то снисходительно рассуждал о субъективности предательства? И совсем недавно".

Все мы сделаны из одного "теста". Человек может спокойно и рассудительно обсуждать чьи-то измены. Тема достойная, пикантная и бесконечная, как жизнь. Но рассудка хватает только на обсуждение чьих-то измен, но не своего избранника. Вот где вскипает кровь! Вот где рвутся нервы! Предательство? Что ж тут такого! Ревность? Пережиток! Это пока предали не вас, и не ваша жена вам изменила…

Калим нас предал. Других объяснений происходящему нет. А я всё ещё бегу. Бегу и не замедляю шага.

Кто-то терпеть не мог импровизаций? Только домашние заготовки, герр Пельтц? Тогда извольте откушать десерт. Со взбитыми сливками из стопроцентных решений.

До передних рядов остаётся шагов десять.

Слабоосвещённый коридор съёживается до размеров коробки из-под обуви. Что эти парниковые растения понимают в смерти? Что они видели?

Они здесь жили. Это правда. Но им неведома любовь.

Они не знают ненависти. Сытые, ухоженные, лелеемые заботливыми Сёстрами. Вовремя поесть, вовремя поспать. Секс по распорядку и по расписанию. Всё по расписанию. Всё для равновесия. "Господа курсанты, помните: строгое выполнение казарменного распорядка является важной составляющей душевного равновесия вашего капрала. Не выводите его из себя, если не хотите увидеть зверя".

С кем они связались?

Чтобы справиться с противником, его нужно понимать.

Как они могут понять человека, жившего в одном веке с советским ГУЛАГом, немецким Бухенвальдом, американской Хиросимой? Присутствовал, значит соучаствовал. Вопли: "я тут ни при чём" не проходят. Был, значит, попустительствовал, — значит, виноват.

Мы все это делали. Мы все виноваты.

На всех нас кровь. Чистых нет… нет, есть.

Вот они, чистенькие, незапятнанные: прикрылись щитами. Частокол мечей. Блеск глаз из-под надвинутых беретов. Я чувствую их страх. Я знаю, что они сейчас видят, что они чувствуют. И для этого мне не нужна телепатия. Я сам там был. Точно за такой же стеной. Только мечей не было. Были дубинки. И беснующаяся толпа студентов, с двумя провокаторами из спецназа. Двое шустрых парней, на радость своим экзаменаторам, разогнали нас россыпью полевых мышей, беспорядочно спасающихся от безжалостного клюва ястреба. А студенты улюлюкали, ничего не поняв, и швыряли в нас камни…

Свет бы хоть включили! В темноте, в сумерках, вам со мной не справиться.

Лезвия мечей опущены книзу. Это они учли опыт прошлого побоища, когда я с их сотниками разделался. Второй ряд положил мечи на плечи своих товарищей из первого ряда. Не перепрыгнуть. Такой ёж эффективен для неорганизованной толпы.

Но я — не толпа, и я очень организован.

Сумрак и толчея, пусть и нафаршированные под завязку отточенной сталью — это мои друзья-приятели.

Два метра.

Давай Отто! Выстрел в лицо из высокой травы?

Сейчас посмотрим, кого я ненавижу больше: ваш страх или свою поганую жизнь.

Всё, парни, поздно. Мне противостоят трое мечников. Остальные не в счёт. Их слишком много. Плотная упаковка. Даже если среди них и есть бойцы с быстрыми рефлексами, им не успеть на помощь к своим менее расторопным товарищам. Левая рука заходит за плоскость правого меча и чуть отводит его в сторону Я маленький, мне много не надо. Стремительно вращаюсь и за половину оборота вхожу в контакт с владельцем отодвинутого меча. Было бы тут чуть светлее, этот трюк мог бы и не получиться. А так, меч левого мечника скользит остриём по правому боку (пустяки, царапина!); меч сверху снимает стружку кожи на голове. Плевать! Это не самая большая цена за то, чтобы прорваться. Ну, что ж, моя очередь, господа! Удар правым локтём по самому краю щита левого гвардейца. Я легче! И не фокусник. Но я знаю, что такое импульс. Видел, как кусок мороженой говядины прошибает кирпичную стену. Всё дело в скорости. Скорость, помноженная на массу… страшная штука.

Край щита дрогнул и прогнулся внутрь, открывая проход к плоти. Раздаётся запоздалый стон, но я, не прекращая вращения, дожимаю щит плечом и просачиваюсь в образовавшуюся брешь. Здесь темно и влажно. Пахнет потом, ухоженной маслом кожей и страхом.

Им есть чего бояться.

Здесь они бессильны: руки-то заняты!

Ныряю под чьи-то ноги и через мгновение оказываюсь по другую сторону живой баррикады. Глупцы! Хочу видеть, как вы развернётесь. Пропустить противника за спину, значит умереть…

Нет. Я недооценил Калима. Я прорвался лишь за первую линию обороны. А вот и вторая: лучницы матушки Кселины. Тетивы натянуты. У этих сомнений нет. Эти будут стрелять по своим. И они стреляют. Падаю на пол. Сверху доносятся крики, возмущённые вопли и ругань. Начинают валиться гвардейцы.

Задача первого рубежа обороны — остановить. Теперь у меня нет главного: скорости. Второй рубеж, чтоб уничтожить противника. Даже если для этого придётся перестрелять всех гвардейцев первой линии.

Я уже готов вскочить на ноги, когда чувствую в воздухе новую смерть. Отчаянно пытаюсь прикрыться падающими телами солдат. Происходящее больше напоминает кошмарный сон, чем схватку. Они всё валятся и валятся. Мне их жаль. Грустно чувствовать себя расходной пешкой в чьей-то игре, замешанной на измене. Похоже, что матушка Кселина задалась целью истребить Гвардию её Величества на корню. Ликвидировать, как класс. По всему видно, что сегодня не одного меня одурачили. Калим жестоко просчитался.

Сдав меня Кселине, он рассчитывал взобраться по служебной лестнице ещё выше. Куда? А шут его знает! Но для самой Кселины вся эта западня была нужна лишь как предлог, чтобы истребить Гвардию. Иначе лёгкость, с которой лучницы методично отстреливают гвардейцев, объяснить невозможно.

И всё равно бойцов не хватает, чтобы как следует за ними спрятаться от разящей смерти. Две стрелы впиваются в ногу ближайшего ко мне солдата, он со стоном опускается на колено. Следующий залп мы делим с ним почти поровну: одна из стрел царапает мне шею, вторая с хрустом проламывает ему лоб.

Ряды гвардейцев приходят в движение. Уцелевшие, наконец, поняли, что происходит. Они разворачивают щиты и под их прикрытием, с нарастающим рёвом несутся по мне и мимо меня на лучниц.

Это хороший признак.

Это даёт надежду.

Я подхватываю щит мертвеца со стрелой во лбу, вскакиваю и бегу к лучницам, прикрываясь щитом и быстро редеющей шеренгой гвардейцев.

Мне повезло. Охотники перегрызлись между собой.

Волна гвардейцев накрывает лучниц. Те, побросав луки, выхватывают короткие, чуть изогнутые сабли, больше похожие на кинжалы. Побоище разваливается на отдельные стычки.

Гвардейцы заметно уступают лучницам в числе. Но они лучше вооружены и обозлены до предела. Я их понимаю. Я бы и сам взбеленился… Меня кто-то трогает за плечо.

Тут же приседаю, раскручиваюсь юлой, стараясь достать краем щита нападающего…

Василий. В полный рост. Стоит. Улыбается.

— Как тебе моё шоу?

От неожиданности выпускаю щит, и он, планируя, кренясь и вращаясь, улетает прочь, теряется среди разбросанного оружия, пропадает в завалах трупов.