Не отверну лица - Николай Родичев

— Слушай, Мюллер, — скороговоркой зашептал Визе, — если сюда возвратится все-таки русский, ты свалишь его таким же манером, как меня. Ясно? Ты сделаешь это по моему приказу, чтобы искупить свою вину перед отечеством.

— Но что это даст? — пробормотал Густав, размышляя совсем о другом. — Их тысячи... Они пошли до Карпат... Вставайте немедленно. Пока еще не совсем рассвело...

Густав и Визе, не глядя друг на друга, думая каждый о своем, вытянув шеи, стали прислушиваться. Так прошло несколько тревожных минут.

Ожидание двух в овраге достигло крайнего напряжения, когда со стороны дубняка послышались тяжелые шаги безвестного для них победителя. Ноги идущего зашуршали по верхней кромке оврага. Густав даже съежился, как под ударом. Но над головой прозвучал спасительный голос усталого Сапронова:

— Давай, давай!..

Накрывшись маскхалатом, Полтора Ивана лежал на дне ямы, в которой колхозники когда-то вымачивали коноплю. В канаву его забросила взрывная волна, потому что в момент вспышки Иван стоял во весь рост. Он поднялся, чтобы окликнуть своего напарника по диверсии. Иван не успел этого сделать, сбитый с ног гулким ударом раскаленного воздуха. Напарник погиб...

Ивану пора было возвращаться. Но его утешала в эти горькие минуты отчаянная суета гитлеровцев. Выскакивая из хат в незастегнутых шинелях, иные даже не успев надеть штаны, солдаты кидались через деревянный мостик к лесу.

Когда первая, затем вторая роты уже в строгом боевом порядке покинули село и на улицах сильно поубавилось немцев, в Иване заиграла озорная задумка: нагрянуть в комендатуру!

Дружный огонь партизан и победные их крики придавали Ивану отваги.

Он обогнул территорию догорающего и больше уже не существующего склада, пригибаясь, побрел по засыпанной снегом канаве к крайней избе. Шагов через сто ему пришлось присесть, зорко приглядываясь к лежащему прямо на его пути темному предмету. Предмет издалека напоминал труп человека, но, подойдя поближе, Иван разглядел в канаве... собаку. Это была одна из двух овчарок Фигля, переданная по приказанию нового коменданта гарнизона в караульное помещение.

Осколок распорол овчарке брюхо, перебил задние ноги, но сильное животное все же смогло отползти в сторону от пожара. Собака жадно глотала снег. Челюсти ее с металлическим стуком конвульсивно сжимались и разжимались. Она тихо зарычала на Ивана, но рык этот сразу оборвался, перешел в стон.

Что-то жалостливое шевельнулось в душе Ивана к издыхающему от ран грозному врагу. Но партизану было некогда. Вскоре он задворками миновал одну избу, вторую. Ему оставалось пересечь наискосок улицу, чтобы очутиться на усадьбе дома комендатуры, когда со стороны догорающего склада донесся плотный топот и молчаливое сопение торопящихся солдат.

Подавая команды вполголоса, офицер выводил подразделение на дорогу вдоль улицы.

Партизаны как раз перенесли огонь минометов на роту, атакующую Веретенникова, и в этой части села наступило относительное затишье. Остерегаясь лишь партизанских пуль, Иван стал наблюдать из-за сарая за гитлеровцами. Это была идеальная цель: человек сорок оккупантов растянутой кучкой спешили за своим командиром — приземистым большеголовым офицером, который время от времени поворачивался к ним лицом, что-то выкрикивая и грозя пистолетом.

У Ивана хватило благоразумия воздержаться от немедленной стрельбы по ним, хотя руки просили такой работы. Он хотел взять живьем Гельмута Визе — ни меньше ни больше! Почему-то думалось: комендант сейчас отсиживается дома.

Когда взвод поравнялся с садовой канавой и офицер вновь коротко что-то скомандовал, овчарка вдруг надрывно и жутко завыла. Офицер застыл на месте, пораженный этим необыкновенным звуком. Строй тоже остановился.

— Это, похоже, наша собака из караульного помещения, — выкрикнули из колонны.

— А ну сбегай: может, там солдаты! — распорядился офицер.

Двое отделились от колонны. Они постояли над собакой, переговариваясь о чем-то, светя карманным фонариком.

Но что это? Прошло уже не меньше пяти минут, а они все еще снуют по канаве. К ним подошел рассерженный офицер и тоже уткнулся глазами в снег, освещая фонариком пространство вокруг лежащей овчарки.

— Гросс Иван. Большой Иван, — приглушенно бормотал Копф, страшась произносить это имя во весь голос. И только когда немцы, чем-то подвязав овчарке распоротое брюхо, стали тащить ее вперед, до Ивана дошло: немцы идут по его собственному следу!

Овчарка не повиновалась. Но ее били и тянули за передние лапы.

Бой на подступах к селу между тем разгорался. Участились разрывы снарядов, долетавших сюда с опушки леса. Бойцы Веретенникова во второй раз поднялись для ложной атаки, дразня противника.

Ивану показались нелепыми потуги резервного взвода с помощью недобитой собаки разыскать его в деревне, где он знал все овины и дворы. Но и задерживаться здесь тоже было уже опасно. Наметив себе путь для скрытого отхода, он вышел из-за угла и одну за другой швырнул в столпившихся гитлеровцев две гранаты. Одна попала в самую середину скопления, озарила их вспышкой. Вторая почему-то не взорвалась. Немцы кинулись врассыпную, залегая, щелкая затворами.

Из леса засвистели мины, прижимая к земле атакованный Иваном взвод. Это помогло разведчику удалиться от преследователей метров на сто, не больше, потому что минные осколки и стрельба из автоматов не позволяли распрямиться для перебежки. Пришлось ползти.

У плетеной изгороди, разделявшей смежные приусадебные участки, Иван бросился в узкий пролаз и тут же почувствовал жгучую боль в правой ноге выше колена. В сапог потекла липкая струйка крови.

Отсюда можно было уже по-за плетнем бежать, но поврежденная нога одеревенела. Ивану оставалось искать укрытия, где можно было бы перевязать ногу. На локтях он дополз до избы. Ударом здоровой ноги сшиб дверь с петель.

В сенях было тихо, пахло соломой и отрубями. Но запах этот был не свежий — оккупанты давно вывезли из села весь скот. Несмотря на сильный грохот упавшей двери, из избы никто не вышел. Очевидно, хозяева попрятались в погреб.

Иван оторвал полоску маскхалата, туго обмотал место ранения. Боли почти не чувствовалось. Вслушиваясь в шум на улице, Иван прислонился затылком к стене.

Ни прежде, ни сейчас ему не приходила в голову мысль о серьезной опасности, нависшей над ним. В самом деле, какой офицер, вместо того чтобы идти на помощь командиру, кинется разыскивать по селу одинокого партизана? Ведь немцы и так наказаны за свой чрезмерный интерес к полудохлой собаке.

Все же не доверяя сам себе, Иван приставил сбитую с петель дверь на свое место. Нужно было уходить. О поимке коменданта теперь не могло быть и речи. «Уходить надо огородами... огородами... огородами...» — больно стучало в висках.

Прошло еще несколько минут. И вдруг снаружи над самой головой прозвучало грозное:

— Рус, ком гир! Иван, сдавайся!

Но самым удивительным было рычание овчарки. Собака уже положила когтистые лапы на порог, тыча мордой в щель между притолокой и неплотно приставленной дверью.

Иван достал из внутреннего кармана пистолет, выжидая. Фашист пустил в дверь пол-очереди из автомата. Дверь рассыпалась, раздробленная пулями. В большой проем на месте вывалившихся досок Иван разглядел широко расставленные ноги солдата и овчарку у этих ног.

Не целясь, он два раза выстрелил. Солдат рухнул рядом с добитой собакой. И тотчас вдоль стены послышался топот — гитлеровцы окружили избу.

— Иван, ком гир! — кричал офицер. — Ми не стреляйт. Ты пойдешь на выставка Германия! Мы тебя посадим клетка и показывайт, какой большой враг ми тут победиль!

Офицер засмеялся сквозь зубы.

Полтора Ивана аккуратно целился из автомата — солдаты отчетливо были видны на снегу. Навсегда замерло еще несколько черных вражеских фигур вдоль плетня.

Стреляли уже с двух сторон — дверь с улицы тоже зияла сквозными пробоинами. Поединок этот мог прекратиться в любое мгновение, но фашистский офицер добивался пленения богатыря.

— Рус, сдавайся! — кричал он, бегая вокруг избы. И всякий раз Иван нажимал на спуск, направляя автомат то в одну, то в другую сторону.

...С тяжелым звоном упала внутрь избы высаженная прикладом оконная рама. Иван кинулся навстречу новой опасности, распахнув дверь в избу.

Солдат уже висел на подоконнике, когда Иван подскочил к нему и опустил приклад на голову. Ивану удалось пристрелить и замешкавшегося гитлеровца, который подсаживал своего товарища в высокое окно избы. Рискуя быть убитым сзади, из сеней, партизан все же заставил убраться с дороги нескольких человек, залегших для перестрелки с ним посреди улицы.

Всматриваясь в темнеющие силуэты солдат, изредка постреливая через окна, Иван вдруг стал замечать, что на улице сначала робко, а затем все ярче светлело. Лицо Ивана к тому времени было в крови, ныло плечо, левая рука дрожала, плохо поддерживала автомат. Сам он шатался от стены к стене — ноги служили неверно. Иван не сразу догадался, что посветлело на улице от пожара — фашисты зажгли изрешеченную пулями избу.