Призраки - Чак Паланик

Она ест и ест. Срывает с него одежду, как будто чистит апельсин, чтобы добраться до сочной мякоти.

Пока пассажиры в салоне дремлют после обеда, она ест и ест. Ест и растет. А потом, может быть, кто-нибудь из стюардесс замечает, что из-под запертой двери туалета медленно вытекает кровь. Может быть, стюардесса стучит в дверь и спрашивает, все ли в порядке. Или, может быть, эта чивлахская девочка ест, ест и ест, и никак не может наесться.

То, что выходит из туалета, все в крови с головы до ног, оно еще не закончило кушать. Можно сказать, оно еще даже и не приступало. Оно влетает в салон, где все спят и поэтому свет приглушен, и идет по проходу, как будто вдоль буфетной стойки: хватает, откусывает, жует — чью-то щеку, кусок плеча. Его желтым голодным глазам этот набитый людьми самолет, наверное, представлялся большой коробкой шоколадных конфет.

Такой летучий шведский стол: ешь, что хочешь и сколько хочешь.

Последнее, что пилот успел передать по рации, до того, как дверь его кабины сорвали с петель: «Помогите. Спасите. Кто-то ест мой экипаж…»

Менди Как-ее-там умолкает, ее глаза — почти абсолютно круглые. Она хватается рукой за грудь, пытается отдышаться. Ее дыхание не поспевает за ее болтовней. У нее изо рта пахнет пивом.

Дверь открывается, и в бар входит компания каких-то парней, одетых во все оранжевое. Оранжевые свитера. Оранжевые жилеты. Оранжевые куртки. Спортивная команда. Нет, дорожные рабочие. В телевизоре над барной стойкой идет реклама: приходите служить в военно-морских силах.

— Представляешь? — говорит Менди.

Что будет, если она сумеет найти подтверждения своим догадкам. Если окажется, что такое племя действительно существует. А если кто-то решит, что эта их племенная особенность представляет опасность для общества? Если целый народ превратится в глазах остальных в эквивалент оружия массового уничтожения? Правительство обяжет всех носителей этого тайного гена принимать лекарства для подавления превращений? ООН введет карантин безопасности и изолирует всех потенциальных оборотней? В резервациях? В концлагерях? Или их всех окольцуют браслетами с радиопередатчиками, типа как лесники «маркируют» опасных медведей гризли, чтобы можно было следить за всеми их передвижениями.

— Это лишь вопрос времени, — говорит она, — пока ФБР не начнет расследование и не придет в резервацию, правильно?

В первую же неделю после приезда сюда она поехала в резервацию и попыталась поговорить с людьми. Она хотела пожить там, снять дом, понаблюдать за повседневной жизнью чивлахов. Познакомиться с их культурой, понять, чем они зарабатывают на жизнь. Собрать устные предания племени, узнать их историю. Она приехала в резервацию с диктофоном и кассетами на пятьсот часов записи. Но никто не захотел с ней поговорить. В резервации не было свободных домов, квартир или комнат, которые сдавались бы внаем. Она не пробыла в резервации и часа, как местный шериф поставил ее в известность, что там действует что-то похожее на комендантский час, и ей надо уехать из резервации до заката. А поскольку дорога длинная, то ей лучше выехать прямо сейчас.

Ее просто вышвырнули оттуда.

— Понимаешь, в чем дело, — говорит Менди Как-ее-там, — все это можно было бы предотвратить. Я бы смогла.

Обжорное бешенство этой девочки. Авиакатастрофу. ФБР будет здесь через несколько дней. А потом — концлагеря. Этнические чистки.

После этого она обреталась в местном университете, пытаясь «подцепить» кого-нибудь из парней-чивлахов. И вот, подцепила. И теперь задает вопросы и ждет. Но ждет не ответов, А бурных аплодисментов. Ждет подтверждения своей правоты.

Это слово, которое она называла, «varulf», это «оборотень» по-шведски. «Loup-garou» по-французски. Тот человек, Жиль Трюдо, проводник генерала Лафайетта, это был первый оборотень, упомянутый в американской истории.

— Скажи мне, что я права, — говорит она, — и я попробую вам помочь.

Если ФБР доберется сюда, говорит она, эта история уже никогда не дойдет до широкой публики. Все носители подозрительного гена просто исчезнут, по распоряжению правительства. Их всех изолируют. Ради общественной безопасности. Или случится какое-нибудь официально одобренное несчастье, которое разом разрешит проблему. Не геноцид; то есть не официально. Но иной раз правительству приходилось поступать жестко, если на то была уважительная причина: например, заразить племя оспой или переселить их в какую-нибудь отдаленную резервацию. Да, не во всех племенах были носители гена снежного человека, но как это можно было бы определить сто лет назад? А правительство не могло рисковать.

— Скажи мне, что я права, — говорит Менди Как-ее-там, — и я устрою вам выступление на утреннем телешоу «Сегодня».

Может быть, даже в Блоке А…

Она сделает так, чтобы люди узнали. История вызовет общественное сочувствие. Может быть, даже удастся привлечь «Международную амнистию». Это может стать следующей великой битвой за гражданские права. Только в глобальном масштабе. Менди Как-ее-там говорит, что она уже идентифицировала остальные, разбросанные по всему миру общины, племена и группы вероятных носителей ее умозрительного гена, из-за которого и происходит превращение в чудовищ. У нее изо рта пахнет пивом, она произносит «чудовищ» достаточно громко, так что оранжевые ребята, дорожные рабочие, оборачиваются в нашу сторону.

Сколько в мире таких общин, сколько там мужиков: кадри кого хочешь. Даже если она обломается на этом свидании, рано или поздно найдется кто-то, кто скажет ей то, что она хочет услышать.

Что оборотни и снежные люди действительно существуют. И что он — и то, и другое.

Парням приходилось выслушивать бред и похуже, в надежде на перепихон.

Даже парням-чивлахам с их порнолицами.

Даже мне. Но я говорю ей:

— Эту тринадцатилетнюю девочку звали Лайза. — Я говорю: — Она была моей младшей сестрой.

— Оральный секс, — говорит Менди Как-ее-там, — вполне допустим…

Надо быть идиотом, чтобы не отвезти ее к себе домой, в резервацию. Может быть, познакомить с народом. Со всей проклятой семейкой.

И, поднимаясь из-за стола, я говорю ей:

— Ты сможешь попасть в резервацию — прямо сейчас, — но сперва мне нужно позвонить.

18.

В гримерке у Мисс Америки, где серый бетон и ничем не прикрытые трубы, миссис Кларк стоит на коленях у двухъярусной кровати и говорит, что многие женщины мечтают иметь ребенка и представляют, как это будет, но мечта и реальность, они не всегда совпадают.

Мы, все остальные, стоим в коридоре. Подглядываем и подслушиваем. Боимся пропустить какое-нибудь ключевое событие. Боимся, что нам придется узнать о нем лишь с чужих слов.

Мисс Америка лежит на кровати, свернувшись калачиком, смотрит в серую бетонную стену. В этом эпизоде у нее роль без слов.

Миссис Кларк стоит рядом с ней на коленях, ее огромные груди лежат на краешке кровати. Она говорит:

— Помнишь мою дочку, Кассандру?

Девочку, которая заглянула в ящик с кошмарами.

Которая обстригла себе ресницы, а потом пропала.

— После того как она пропала, я в первый раз наткнулась на объявление мистера Уиттиера, — говорит мисс Кларк. — Листок лежал, как закладка, в книжке, в спальне Кассандры. И там, на листике, моя дочь написала: «Писательский семинар в полном уединении: Оставь привычную жизнь на три месяца».

Миссис Кларк говорит:

— Я знаю, что мистер Уиттиер делал это и раньше.

И Кассандра была здесь — запертая в этом здании — в прошлый раз.

Дети, говорит она. Когда они маленькие, они верят всему, что ты им рассказываешь о мире. Мама для них — это и мировая энциклопедия, и альманах, и словарь, и Библия, все вместе. А потом они достигают определенного возраста, и все меняется, словно по волшебству. На прямо противоположное. Теперь ты для них либо лгунья, либо дура, либо злейший враг.

Мы все записываем, голос мисс Кларк еле слышен из-за скрипа ручек по бумаге. Мы аккуратно записываем: либо лгунья, либо дура.

Из диктофона Графа Клеветника слышно:

— …либо злейший враг.

Миссис Кларк знает только, что после того, как Кассандра исчезла на целых три месяца, ее нашли. Полиция нашла Кассандру.

Стоя на коленях у кровати Мисс Америки, она говорит:

— Я согласилась помогать мистеру Уиттиеру, потому что хотела узнать, что случилось с моим ребенком… — Миссис Кларк говорит: — Мне хотелось узнать, но она никогда бы мне не рассказала…

Пропавший ребенок

Через три месяца после того, как пропала Кассандра Кларк, она вернулась домой. Пришла пешком. Один человек, проживающий за городом, рано утром ехал на работу в город и увидел, как вдоль скоростного шоссе идет, прихрамывая, молодая девушка, причем почти голая. Из одежды на ней были только туфли, темные перчатки и набедренная повязка из темной ткани. И еще — что-то похожее на детский слюнявчик или черный платок, повязанный на шее и свисавший вперед, на грудь. Пока человек разворачивался и звонил в полицию, уже совсем рассвело, и стало видно, что девушка была полностью голой.