Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Разговор шел о заговоре Катилины. Цезарь в своей обычной, несколько ироничной манере отзывался о заговорщиках. Цицерон по обыкновению, когда речь шла о катилинариях, горячился, нервничал, доказывал, сколь велики его заслуги в предотвращении кровопролития в городе.

— Клянусь Марсом, они бы начали бесчинства в городе, не считаясь ни с чем, — горячился консуляр, — ты плохо знал этих людей, Цезарь.

— Ты наверняка изучил их лучше.

— Конечно, ибо они были прямой угрозой нашей республике, собираясь нанести удар в спину римскому народу.

— Возможно, но вот твои друзья-сенаторы считают, что я, наоборот, знал их очень хорошо, — неожиданно ввернул Цезарь.

— Что ты хочешь сказать? — быстро спросил Цицерон.

— Ты разве не знаешь о готовящемся разбирательстве? Я не думал, что тебя уже не интересуют подобные вопросы, — мягко улыбнулся Цезарь.

— Я понимаю, но, ради великих богов, при чем тут я?

— А кто же тогда может подтвердить мою невиновность? Кажется, тогда в термах Минуция мы обо всем договорились.

— Правильно. Но мы все выполнили честно.

— Разве? Напомни Катулу, что мое осуждение вызовет взрыв возмущения в городе. И напомни о его обещании принять все наши условия. Там явно не было пункта о моем осуждении. Или об этом нужно напоминать?

Цицерон улыбнулся в ответ.

«Кажется, Юлий начинает волноваться», — подумал он, но вслух сказал:

— Не стоит так переживать, Цезарь.

Но даже Цицерон, знаток человеческих душ и опытный политик, не осознавал в полной мере талантов Цезаря. Тот нанес последний, самый сильный удар.

— И, наконец, — сказал Цезарь почти дружески, — я хотел рассказать об этом Веттии. Ведь он был твоим доносчиком, Цицерон. А это не всегда нравится римлянам. Многие могут решить, что именно ты знал обо всем и не принял никаких мер. А мои друзья просто говорят о том, что это ты послал Веттия к Нигеру. Я думаю, что это неправда, но так все говорят.

Цицерон понял угрозу. Она была слишком явной, чтобы проигнорировать ее. Он отбросил всякие сомнения.

— Я все понял, — угрюмо сказал Цицерон. — Веттий не будет выступать на этом заседании.

— Хорошо, — кивнул Цезарь.

— Но и я прошу об услуге, — торопливо добавил Цицерон, — слишком много людей в городе хочет отменить решение римского сената о смертной казни, даже объявить его незаконным. Ты городской претор, и тебе подчиняются все судьи города…

— Согласен, — удовлетворенно сказал Цезарь, — во время моей претуры этот вопрос не будет пересмотрен.

— Мы договорились, — обрадовался Цицерон.

На следующее судебное заседание Веттий не явился. Решением суда он был наказан взысканием налога и конфискацией имущества. Вместе со следователем Новием Нигером, незаконно принявшим жалобу на старшего по званию, он был отправлен в тюрьму на три месяца. Цицерон дал показания в пользу Цезаря, засвидетельствовав, что верховный жрец и претор рассказал ему в свое время о готовящемся заговоре.

Бибул, Катон, Лукулл, Агенобарб — вся сенатская партия были в ярости, но Катул понял и поддержал Цицерона. В ситуации, когда армия Помпея могла высадиться в Италии в любой день, приходилось искать возможные компромиссы и возможных союзников. А честолюбие Цезаря и Красса, как хорошо знал Катул, не уступало честолюбию Помпея.

Именно поэтому он не стал возражать против речи Цицерона в сенате и, выступив сразу за консуляром, горячо поддержал его, убеждая других в невиновности Цезаря.

Когда Катул закончил говорить и двинулся к своему месту, его остановил Катон.

— Ты действительно веришь, что Цезарь невиновен? — достаточно громко спросил молодой сенатор.

Катул хотел пройти мимо, но не сдержался.

— Конечно, нет, — почти неслышно, хриплым шепотом выдавил он из себя, проходя к своему ложу.

Сколь тихо ни были произнесены эти слова, уже через два дня о них знали все сенаторы. Эта новость передавалась городскими сплетниками на улицах и площадях Рима. Но, вопреки обыкновению, эта новость не только не поколебала позиций Цезаря, а, наоборот, еще более укрепила его авторитет в глазах городского плебса. Слишком заманчивы были лозунги Катилины об отмене долгов и раздаче имущества, слишком популярны были его друзья и последователи. Оставшиеся в городе тайные сторонники Катилины признали, наконец, в Цезаре своего вождя. Под знамена верховного жреца собиралось все большее число людей, недовольных политикой римского сената.

Цицерон, понимавший глубину этих процессов, был ужасно расстроен таким развитием событий. Неосторожные слова Катула больно отозвались на престиже оптиматов, прибавив их оппонентам еще большее число сторонников.

Но параллельно с этим росло и число недругов Цезаря, завидовавших его славе и популярности. Ибо государственному мужу и политическому деятелю все-таки опасна подчеркнутая любовь к нему простого народа.

Глава XXXI

Нет для смертного трудных дел:

Нас к самим небесам гонит безумие.

Нашей собственной дерзостью

Навлекаем мы гнев молний Юпитера.

Холодное январское утро началось с рассвета, когда неохотно выглядывающее из-за скал солнце осветило лагерь катилинариев, а уже затем лагерь консульской армии, расположенный чуть ниже, в долине.

Словно предчувствуя падаль, над полем начали кружить стервятники, тяжело опускавшиеся на скалы. Им предстояло быть единственными свидетелями кровавой бойни, которая должна была начаться в это январское утро.

Уже привыкшие к подобным зрелищам на полях Италии, стервятники садились на скалы, настороженно наблюдая за обоими лагерями, как бы решая, где именно они соберут наиболее обильную пищу.

Катилина вышел из палатки, когда тяжелые лучи зимнего серо-желтого солнца вовсю освещали его лагерь. Вопреки обыкновению, он спал в эту ночь спокойно, словно находился в городском доме в Риме. Накинув трабею, он поспешил к выходу.

Выйдя на морозный воздух и вдохнув полной грудью, он невесело улыбнулся.

— Здесь очень красиво, — тихо сказал Катилина, — странно, как я не замечал этого раньше.

— Что? — не понял дежурный легионер.

— Ничего, — вождь заговорщиков обернулся назад, — пригласи на совет Манлия и легатов.

Тем временем в лагере консульской армии Петрей уже проводил совещание перед началом боя. Опытный военачальник, Марк Петрей отлично понимал, почему Катилина поджидал его именно в этой долине. Природные условия и сложный рельеф местности не позволяли ему использовать почти двукратное превосходство, а обойти армию мятежников не было никакой возможности.

Консульская армия Антония была сформирована по традиционному набору римских легионов. Сами легионы состояли из шести тысяч человек, или десяти когорт. В каждой когорте было по три манипулы, а в каждой манипуле по два центурия. Легионам придавались легковооруженные пращники и союзническая конница.

В тесной горной долине, где была сосредоточена армия Катилины, действия конницы почти полностью исключались, и Петрей приказал отвести в резерв около двух тысяч всадников.

В каждой когорте одна из манипул состояла из гастатов. Это были молодые воины, зачастую впервые участвующие в сражениях, вторая манипула состояла из принципов — в основном опытных воинов уже зрелого возраста. И, наконец, третья манипула состояла из триариев — самых опытных и закаленных в боях воинов.

До реформы Мария первыми в бой вступали гастаты, затем принципы и, наконец, в третьей линии стояли триарии, считающиеся основной ударной силой легионов.

После реформы, когда обучение воинов несколько унифицировалось и армия стала почти профессиональной, сохраняющееся деление на три категории было достаточно условным, но первые четыре когорты строились обычно в следующем порядке: в каждой когорте справа стояла манипула триариев, в центре — манипула принципов, слева — манипула гастатов. Вторая и третья линии в построениях состояли из трех когорт легиона.

При Пистории Марк Петрей впервые применил совершенно другой принцип. Понимая, сколь важно выдержать первый натиск мятежников и переломить ход битвы на ограниченном участке пространства, он распорядился поставить в первую линию двадцать пять манипул триариев, то есть почти пять тысяч испытанных, закаленных воинов, ветеранов римских армий.

Петрей не любил много говорить перед боем. Он был воином, а не оратором. Поэтому, выехав на коне, он обратился к легионерам с кратким напутствием.

— Воины! — грозно прокричал Петрей. — Я знаю многих из вас по совместным походам, по жестоким битвам, в которых мы сражались бок о бок. Сегодня мы будем сражаться за Отечество, за своих детей, за свои алтари и очаги. Я верю, что мы скоро разгоним этот сброд.