НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15 - Иван Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он требовал от своей памяти полной ясности прежде, чем вернуться в Дом навсегда.
Смерчи кружились за его спиной, дышали ему в затылок. Петр обернулся. Черно-кровавые гусеницы угрожали с небес. И вдруг именно в эту минуту ужаса он вспомнил…
Вспомнил, что было перед тем, как бабушка пыталась его напугать. Ничего нового. Она пугала его и раньше: «Нельзя гулять в грозу. Молния убить может». Но он хотел проверить ее слова. Он выскочил на улицу под косые мощные струи, в громыхание и сверкание огня. И его не убило, он жадно вдыхал удивительно свежий воздух, он прыгал на одной ноге, хохотал и пел.
Петр уже предчувствовал, что сейчас сделает, не может не сделать. Смертельный страх каменил тело, в ушах выстукивала фраза из предупреждения: «Особую опасность представляют ураганы». Особая опасность. Особая опасность!
Но Петр отвечал: «Сначала я испробую».
Он повернулся лицом к урагану.
«Что ты делаешь? Пропадешь!» — послышался вопль пещеры.
Петр шагнул навстречу урагану. Его ослепило сверкание, он почувствовал страшный удар, успел подумать: «Конец». Но мучения продолжались, На него посыпался град ударов, кожу жгло так, что он застонал. Жжение внезапно сменилось холодом, будто его окунули в ледяную ванну. Это молнии обожгли мох на его коже, и мощные струи воды ударили по ней, как очистительный душ.
У него подкосились ноги, и он бы упал, но в этот момент, воронка смерча всосала его, закружила, подняла ввысь. Петр взлетел, раскинув руки. Послышался громкий чавкающий звук, будто болоте неохотно выпустило жертву.
Перед глазами Петра мелькали полосы, огненные зигзаги. Бешеный ветер обдувал кожу, срывал остатки мха. Петра словно выворачивало наизнанку, что-то рвалось внутри, лопались мелкие сосуды. Ему казалось, что он умирает, и хотелось, чтобы все кончилось поскорей.
Но он не умер. Он летел на столбах, наперегонки с ветром, Тяжесть опала с его век, и они смогли открыться. Навстречу мчались огненные кольца, не причиняя ему вреда. Он проходил сквозь них беспрепятственно и чувствовал, что с каждым новым кольцом силы возвращаются к нему, и он становится сам собой, прежним человеком.
…Он упал у самого входа в пещеру, увидел в темноте за камнями удивленно раскрытые знакомые глаза, глядящие на него со страхом. Петр легко вскочил на ноги и закричал:
— Эй, Бен, старина, выходи!
Александр Горбовский
МЕТАМОРФОЗЫ
Вечерам, часу в шестом у дверей раздался звонок. «Надо же, — подумал я, — звонят». Не прошло и минуты, как зазвонили опять; Видно, нетерпеливый кто-то, настырный. Когда зазвонили снова, мне даже любопытно стало, кто бы это? Я надел левый тапочек на правую ногу и пошел открывать.
На площадке стоял А. С. Пушкин.
— Приветствую, — сказал он благородным голосом. — Я к вам. Разрешите!
— Конечно, — обрадовался я. — Милости просим!
Стихи-то его мне еще в школе читать случалось, но чтобы видеть или разговаривать лично — этого не приходилось. Да и думал ли я когда!
— Милости просим, — говорю, — заходите, пожалуйста.
Поэт шагнул через порог, снимая на ходу с курчавой головы цилиндр.
— Очень мило у вас, — заметил он, отставив трость и опускаясь в кресло, — мебель, смотрю я, изволили уже расставить?
Я, и правда, переехал всего пару дней назад, поменявшись с профессором Волобуевым. Как только узнал он об этом? Вот что значит — писатель. Проницательный взгляд. Наблюдательность.
Откуда-то из жилетного кармана достал он лорнет, привычным жестом поднес к глазам и обвел все взглядом.
— Гарнитур-то у вас, кажется, чешский?
— Польский, — поправил было я, но тут только спохватился, с кем это я спорю, кому возражаю! — Впрочем, — говорю, — конечно, чешский. Совершенно верно, заметили. Чешский.
— Очень мило у вас, — повторил он. — Даже несколько котильонно. Я бы сказал, напоминает Фурше. Вам нравится Фурше?
Нравится ли мне Фурше?
— Ну да, что ж это я! — Подосадовал он на себя и рассмеялся сердечно. Экий я, право! И то, откуда вам знать Фурше? Не сочтите мою неловкость обидной для себя. Впрочем, я к вам по делу…
Выразительное было у него лицо. Когда он говорил, на нем отражался, казалось, каждый нюанс, каждое движение его души. Не знай я даже, кто сейчас передо мной, я все равно почувствовал бы, что говорю с человеком необыкновенным.
Одно было обидно. Видели бы Новиковы, с кем сижу я, с кем разговариваю.
— Дело-то у меня к вам, право слово, пустяковое, — развел он руками. Волобуев, давнишний мой приятель, съезжая, запамятовал оставить мне адрес новой своей квартиры. А поскольку вы здесь, как бы вместо него, я и подумал…
Это надо же! Сижу вот и разговариваю. И с кем!
— Так что не соблаговолите ли сообщить мне новый его телефон? Весьма одолжите, — сказал и руки на груди скрестил, как на известной картине. Это-то, наверное, и навело меня на мысль.
Книгу я нашел в передней, на полке — старый экземпляр «Евгения Онегина», невесть как сохранившийся еще со школьных лет.
— В память о нашей, так сказать, встрече, — говорю, — не откажите, некоторым образом, подписать.
По лицу его снова прошла гамма чувств. Откуда-то из глубины сюртука извлек он белое гусиное перо, пальцем потрогал кончик, потом достал пузырек с чернилами, занес руку над страницей, задумался, зажмурился и размашисто подписал. Потом еще задумался и поставил дату.
— Вот, милостивый государь, получайте.
И стал помахивать книжицей, чтобы просохли чернила.
— Не примите меня за ретрограда, — пояснил он, как бы извиняясь, — но все эти новомодные ручки страх как меняют почерк. Право…
Я так был рад, что даже, кажется, не поблагодарил его. Ка-а-кой вид будет у Новиковых, когда узнают! Это им за цветной телевизор. Тоже мне, цветной телевизор!
Спрятал он перо, убрал пузырек, но почему-то все не уходил. Я подумал, может, чаю ждет. Мне-то не жалко.
— Так я насчет Волобуева, — напомнил он, — не обессудьте уж…
Дал я ему телефон, и он сразу стал прощаться.
— Разрешите откланяться. Не смею злоупотреблять долее вашей любезностью…
Чаю ждать так и не стал. Да я и не предложил ему — может, спешит человек куда, может, новое произведение писать торопится.
А на другой день мне позвонил Волобуев. Я знал, что он непременно позвонит мне. И будет жаловаться насчет обмена. И худеть своим старческим голосом. И говорить, что я обманул его. И скандалить.
Правда, по телефону скандалить он не стал. Проскрипел только, что должен, мол, срочно повидать меня. И голос у него был, как у капризного ребенка. Я даже обрадовался — пусть приезжает. Покричит, попрыгает. Цирк будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});