Мечников - Семен Резник

Илья Ильич нашел совсем другого микроба, похожего на палочку брюшного тифа, но подопытному теленку болезнь не привилась. Он вновь послал за материалом, опять нашел палочку, но привить болезнь снова не удалось. Тем временем наступила зима; эпизоотия повсюду прекратилась, и за отсутствием материала исследования пришлось прервать.

Возобновить их Мечников смог лишь весной. Ему опять удалось обнаружить палочку и на этот раз привить чуму животным… И тут Мечников получил предписание прекратить опыты: есть-де опасность вызвать в городе эпизоотию.

Он поднял скандал и добился отмены запрета.

Вернувшийся из первой поездки в Париж Гамалея сказал, что Пастер заинтересовался исследованиями и готов заочно участвовать в них. Мечников передал дело Гамалее, и тому после многих попыток удалось, как казалось, выработать надежный метод заражения животных. Но вести исследования на рогатом скоте было невозможно — не хватило бы никаких денег, а кролики чумой не заболевали.

Восприимчивыми оказались морские свинки, и, хотя стоили они довольно дорого (три рубля пара) и их трудно было приобретать в Одессе, дело пошло. Гамалея приступил к экспериментам по ослаблению культур; стало казаться, что недалеко до получения вакцины.[34]

И вдруг в Одессе у рогатого скота появилась чума.

Заболевания начались в большом удалении от фермы, свалить вину на станцию было невозможно. Но Мечников уже поднаторел в подобного рода делах. Он стал подумывать о том, чтобы прекратить эксперименты.

Часть фермы была сдана в аренду под огороды болгарам. По договору арендаторам запрещалось держать рогатый скот, в чем с них взяли расписку. Но вот Мечников узнает, что болгары тайно завели пару волов и один из них умер от чумы. Илья Ильич приказал немедленно остановить работы, причем участковый ветеринар Пенский нашел эту меру слишком крутой, ибо чума все равно свирепствовала в городе. Тем не менее «со стороны ветеринаров, — как с досадой говорил Мечников, — поднялся целый вопль, пошли донесения, различными невеждами распространялись нелепицы, что на ферме нами распространяется чумная зараза, и требовалось запретить это делать, т. е. запретить нам производство опытов и исследования». А теперь он должен давать «разъяснения» по донесению изолгавшегося с перепугу Пенского.

Нетрудно представить, как вскипел его превосходительство и какой ответ послал он во врачебное управление!

Илья Ильич требовал очной ставки, но Пенский, прежде бдительно «контролировавший» ферму, теперь куда-то исчез.

«Донесения», однако, продолжали поступать, и еще через месяц после инцидента Мечникову «пришлось послать другой ответ по однородному же делу, чтобы положить конец всем этим пертурбациям, чтобы заставить умолкнуть всех этих противников практически-научного исследования чумы».

Он просил предоставить ему другой участок, в изолированном месте, верстах в десяти-двадцати от города, чтобы только не «находиться под постоянным опасением и постоянно же переносить нравственные неприятности».

Но участок так и не предоставили, а «донесения» настолько допекли Мечникова, что он имел неосторожность высказаться публично о полном невежестве ветеринаров в бактериологии.

Прицепившись к этим словам, жалкий журнальчик «Ветеринарное дело» стал из номера в номер выплескивать на него ушаты помоев. Мечникова обвиняли в транжирении казенных денег, в стремлении к наживе, в саморекламе и, конечно, в распространении эпизоотии среди домашних животных.

Вступившийся за своего друга А. О. Ковалевский напечатал в «Одесском листке» прочувствованную статью.

В ответ «Ветеринарное дело» обругало и Ковалевского…

И в довершение всего в январе 1887 года в Москве состоялся II Пироговский съезд, на котором Ф. Ф. Эрисман выступил с утверждением, что «для нашей земской и городской санитарии преобладание бактериологического направления было бы <…> смертным приговором»; он призывал «не слишком поддаваться увещеваниям бактериологов-фанатиков», возражал против «бессмысленной ловли запятых» (то есть холерных вибрионов) на австро-венгерской границе, против бактериологических исследований воды…

Уваров добился перепечатки речи Эрисмана в «Сборнике херсонского земства». Впрочем, тот же «Сборник» предоставил страницы и Мечникову, который обрушился на Эрисмана, показав, что тот незнаком с новейшими данными бактериологии, и назвав его «приверженцем старого направления гигиены».

Когда опасность появления холеры миновала, Мечников ликвидировал «холерные» курсы и стал обучать прикомандированных врачей бактериологии вообще.

По подсчетам А. В. Сорокиной, у Ильи Ильича обучалось свыше пятидесяти человек; вместе с постоянными и временными сотрудниками станции они составили первое поколение Микробиологической школы И. И. Мечникова.

Кроме Гамалеи п Бардаха, на станции трудился Д. О. Кранцфельд, незаурядный врач, которому Мечников поручил исследование сапа. Проработав с Ильей Ильичом около года, он сам стал вести занятия в Елизаветградском уезде. Его брат, М. О. Кранцфельд, санитарный врач Одессы, под руководством Мечникова занимался изучением холеры и брюшного тифа. Ему, между прочим, удалось найти брюшнотифозных бактерий в воде одного из колодцев села Августовки и тем самым указать причину вспыхнувшей там эпидемии.

Среди врачей, обучавшихся на мечниковских курсах, особенно выделялся П. Н. Диатроптов. Он так увлекся бактериологией, что добился организации маленькой станции в Елизаветградском уезде, которую и возглавил. Впоследствии он был назначен заведующим Одесской станцией, на которой работал до 1907 года. Еще один ученик Мечникова, С. Н. Караманенко, стал выдающимся деятелем земской медицины, много сил положившим на ликвидацию опасных эпидемий, нередко вспыхивавших в губернии.

На станцию съезжались немногочисленные русские бактериологи из разных городов. Среди них были и такие, кто уже обучался за границей — у Пастера и Коха, но и они нисколько не жалели, что приехали практиковаться к Мечникову.

Даже Лев Семенович Ценковский, раньше Ильи Ильича вступивший на стезю бактериологии, теперь уже сильно состарившийся и больной, прибыл в Одессу познакомиться с новейшими научными приемами.

Мечников поручил своего давнего наставника попечительству Бардаха. Молодой врач робел делать замечания маститому ученому; заметив это, Ценковский сказал:

«Вы со мной не стесняйтесь, поступайте, как будто перед Вами начинающий врач, на всякую ошибку указывайте и исправляйте ее, и тогда и я и Вы будете довольны».