Ричард Длинные Руки — курфюрст - Гай Орловский

— Очень важно, — подсказал Найтингейл, — чтобы мы рвали его, как собаки, со всех сторон. И чтобы он отбивался сразу от всех, а не от одного.

Барбаросса неспешно достал откуда-то из-под мантии большой рулон бумаги.

— Ага, — сказал он, — мы тут наметили примерно, как вести эту кампанию…

Фальстронг фыркнул:

— Себе в пользу! Нет уж. Давайте так, чтобы все были в равных условиях.

Барбаросса буркнул неприязненно:

— Мой дорогой брат, вы даже не посмотрели, что я предлагаю!

— Я и так знаю, — возразил Фальстронг, — как себе выгоднее! Это точно. Я бы так сделал обязательно…

Я промолчал, не знаю, шутит ли так откровенно, либо же в нем так проявляется нервозность. Сейчас самый важный момент, все вступаем в войну и обязуемся вести войска именно так, как сейчас вот начертим на бумаге, и в те сроки, какие определим и под какими подпишемся.

Выказывая предельное смирение, я только слушал и время от времени робко поражался вслух гениальным находкам, когда Барбаросса и Фальстронг осторожно чертили стрелки с двух сторон карты, наблюдая друг за другом.

Фальстронг, естественно, хотел бы получить вдвое больше времени на продвижение по землям Турнедо, но даже Найтингейл указал деликатно, что никаких армий, во всяком случае, заметных, перед ним нет, можно двигаться быстро.

Я сказал с предельной почтительностью:

— Самая большая трудность будет с захватом Савуази. Столица королевства, если кто там бывал — вспомнит, окружена очень высокой и толстой стеной… я даже не представляю, какие нужны лестницы! Любые обрушатся под собственной тяжестью.

Барбаросса нахмурился.

— Что, яростного штурма недостаточно?

— Как? — спросил я. — Такие стены?

— А прямая атака на ворота? — прорычал он с веселой злостью. — Тараном выбить ворота…

— Увы, — сказал я, — перед воротами дорога задирается вверх. Тараном хорошо бить сверху вниз или хотя бы по горизонтали, но снизу вверх… гм…

— Пока ни у кого еще не получалось, — договорил Найтингейл расстроенно.

Барбаросса посмотрел на меня с неприязнью, словно это я так укрепил ворота и вообще вход в город, а Фальстронг спросил неожиданно:

— Как насчет подкопа?

Барбаросса поморщился.

— Что это за красивая освободительная война? Рыть, как кроты, как кроты…

— Зато победная, — обронил Фальстронг. — Хотя, конечно, это затянется надолго. А если еще, заслышав, что копаем, они начнут делать контрподкопы, то это затянется на долгие годы…

— Как насчет осады? — спросил Найтингейл. — Если захватим Турнедо, окруженному Савуази придется сдаваться рано или поздно. Либо умереть с голоду.

— У нас нет флота, — возразил я. — А восточным краем город проходит по реке. Там удобный причал, кораблями и баржами и сейчас доставляют столько зерна и муки, сколько город потребляет! Еще дешевле и удобнее, чем везти на телегах.

Фальстронг нахмурился, как и Барбаросса, оба не отрывали взглядов от карты. И хотя каждый изучил до самого мелкого камешка еще дома, но здесь ревниво присматриваются, как пойдут войска друзей-соперников: Фальстронг быстрым маршем идет с севера, Барбаросса форсирует болота и вторгается с юга, Найтингейл бьет с фланга в незащищенный бок, а сэр Ричард… ну, этот делает все, что может с той горсткой, какую сумеет собрать в пока еще не захваченной части Армландии.

Двери распахнулись, молчаливый слуга впустил в комнату сэра Уильяма Маршалла и сэра Клифтона Джонса. Очень торжественные и важные, они внесли, двигаясь как сытые гуси в стоячей воде, пачку бумаг, как мне показалось, хотя на самом деле всего три листа, один договор в трех экземплярах.

Такой момент сопровождать бы пением труб и криками ликующей толпы, но у нас тайный передел мира, потому все три короля подошли к столу, внимательно читали, кто и что должен сделать, в какой последовательности.

На столе пусто, только по толстой свече в массивном золотом подсвечнике, целиком составленном из переплетенных фигур людей, кентавров и сатиров. Несмотря на солнечный день, свечи горят жарко, на них будем топить сургуч для королевских печатей.

Короли все трое для подписания договора накинули горностаевые накидки, признак королевского достоинства, хорошо хоть не шубы, у меня и так рубашка начинает промокать на спине.

Фальстронг читал не менее внимательно, чем Барбаросса и Найтингейл, наконец кивнул, на лице проступило тщательно сдерживаемое удовлетворение.

— Составлено верно, — пояснил я, — я готов подписать хоть сейчас.

— И я готов, — сказал Барбаросса, но продолжал читать, а сэр Уильям заглядывал через плечо и время от времени тыкал пальцем в то или иное слово.

— Согласен, — сказал Найтингейл.

Но никто не брал в руку перо, а Фальстронг вообще скривился, будто хватил уксуса вместо вина.

— Сейчас самое приятное, — провозгласил он, — почему все такие кислые? На десерт подают сладкий пирог, вот он перед нами! Нам нужно всего лишь разрезать его на куски.

— Да, — согласился Барбаросса и потер ладони. — Мне придется форсировать уйму болот, но вся моя громадная армия выполнит свой долг…

Фальстронг бесцеремонно прервал:

— У меня армия не меньше. Но о равных долях пирога и речи быть не может!

Найтингейл вздохнул, но смолчал, Барбаросса настороженно согласился:

— Да, конечно… хотя доли должны быть и у нашего брата короля Шателлена, и даже у нашего молодого друга, сэра Ричарда.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Фальстронг церемонно, — однако эти доли совсем… небольшие, а у сэра Ричарда… гм… скорее символическая. Не забываем, он получает обратно Армландию! Зачем ему еще и доля в Турнедо? Да и вы, Ваше Величество, получаете ее, вашу Армландию, она все-таки входит в ваше королевство, не так ли?.. Потому я претендую на три четверти земель Турнедо, это мое твердое слово!..

Барбаросса вскочил, глаза метнули молнии:

— Три четверти? А мы трое… пусть даже двое, должны делить одну четвертинку? Два короля?

Фальстронг поднялся и сказал звенящим, как стальная полоса на наковальне, голосом:

— Это мое не только твердое, но и последнее слово!.. Иначе я сейчас же ухожу. Вы получаете обратно свою Армландию и, главное, навсегда избавляетесь от угрозы со стороны моего королевства, пусть даже и увеличенного землями Турнедо, так как я воевать не люблю и никогда не нападу.

Найтингейл вскочил, лицо умоляющее, но я поднялся и прокричал:

— Ваши Величества, Ваши Величества!.. Это спор уже не королей, а торговцев!.. А давайте вспомним, что вы еще короли-рыцари, которых уважают и чтят за доблесть, за выполнение рыцарских обетов, за ваши клятвы и подвиги!.. Почему не поступить, как делали древние рыцари, память которых мы чтим, а деяния ставим детям в пример?