Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник) - Ирэн Роздобудько

Она заметила и поняла мой взгляд.

– Если у тебя нет отвращения к подобной рухляди, – сказала Эдит, – заберешь это кресло себе. Потом… Так мне будет спокойнее.

Я не стала говорить нечто наподобие «Боже, что вы такое говорите!» Просто молча кивнула головой.

– И не рюмсай! Я пока еще тут и никуда не собираюсь! Я же говорила: пока не встречу Леду Нежину – черта с два! Хотя видишь, как оно вышло… Очевидно, пора…

– Тогда я вас ни за что не познакомлю!!!

– Ладно, все идет, как нужно… Знаешь, о чем я сейчас подумала: а ведь мы с ней могли бы быть подругами. Если она такая, как ты говоришь. Бедная девочка… Представляю, как ей было тяжело. Уж кому это знать, как не мне! Да еще и я присылала ей эти дурацкие лилии… Сними-ка эту фотографию. Спрячь куда-нибудь. Или возьми себе. Она мне больше не нужна. Сними и дай – взгляну на нее в последний раз…

Я отцепила со стены фотографию Ольги Снежко, подала ей. Эдит поднесла ее к глазам.

– Хорошенькая… А глаза печальные… – задумчиво сказал она и улыбнулась. – Теперь я знаю, чем заканчивается старость: возвращением в молодость! Если бы только не эти проклятые зеркала!

Я укутала ее ноги одеялом, и это было как дежа вю: точно так же совсем недавно я укрывала Леду Нежину…

Я подумала о том, о чем размышляла раньше – о параллельных мирах, которые иногда пересекаются, и про ошибочность аксиомы Евклида, а еще – о «Розе мира» Даниила Андреева, к которому пришла из-за простой, случайной мысли о геометрии. Книгу мне дал Эд…

Нас с детства учили, что материя – все, что можно увидеть, пощупать, купить и продать, – превыше сознания. И поэтому над сознанием, как над тонкой эфемерной субстанцией, проделывались потрясающие по своей инквизиторской сути опыты. Они, в общем-то, дали «успешный» результат, последствия которого – неотвратимы. Но всегда были люди – каким чудом они появлялись в этом искаженном пространстве разочарования и страха?! – которые вопреки официальной науке приходили к совершенно другим выводам. Розанов, Флоренский, Андреев… В разные времена их поднимали на знамя, их убеждения делались… модными. Поэтому они оставались не понятыми и не прочитанными, ибо мода – поверхностна. Тот, которого поднимают на знамя, сам становится знаменем. Может быть, только теперь, когда мир сошел с ума, а умные книжки уступили свое место комиксам, найдется тот, кто в этом хаосе сможет стать не просто читателем «модного автора», а его последователем, проводником, и, в конце концов, сможет прикоснуться к вечности…

Я сказала об этом Эдит.

– Я читала эту книгу в рукописи, – неожиданно ответила она. – Ее разбирали по страничкам, вывозили в мешках под гнилой картошкой, чтобы сберечь… Хотя все равно ее пришлось восстанавливать. Странно, но отчаяние и страх рождают больше необыкновенных личностей, чем сытость и благополучие. Я часто встречала их ТАМ. Они валили лес, а вечерами, лежа на нарах, рассуждали «о судьбах мира». На воле это все со временем превратилось в профанацию. Поэтому я и покинула сцену. Поэтому я тут… А теперь иди. Я, наверное, засну…

Я снова аккуратно подоткнула одеяло, поправила подушку.

Я хотела поговорить, ведь я так еще мало знала. Не могла ответить на множество вопросов, которые пугали меня. Теперь я была уверена, что со временем их не станет меньше, по крайней мере для меня. Скорее – они приобретут еще более глубокий смысл. А мне хотелось все понять немедленно, будто это меня, а не Эдит, подгоняло время.

Что произошло со мной за последние месяцы? Я утратила и нашла веру, перестала бояться бытовых неприятностей, которые порой доводили меня до бешенства, мне открылись природа и люди, которых я начала жалеть… Я поняла, что не нужно искать любви – она существует в каждом, как «крепкий орешек», который должен расколоться рано или поздно, и что эта любовь может быть огромной, всеобъемлющей…

Неужели жизнь действительно становится прекрасной, когда перестаешь ее бояться? Не знаю, не знаю…Мне еще нужно было пройти много километров заснеженной дорогой, чтобы ответить на этот вопрос. Так уверенно, как это сделала Эдит Береш.

…Я спрятала фотографию в карман халата и еще раз бросила взгляд на пустое кресло у окна. Вечер накануне зимних праздников сыграл со мной сказочную шутку: «старый генерал» вдруг качнулся, вытянулся и отсалютовал мне по всем правилам офицерского этикета. Я улыбнулась ему и тихо-тихо закрыла за собой дверь…

Глава двадцать пятая

За неделю до Нового года

…Люди толпились в очередях за металлическими тележками. Те, кому посчастливилось быть первыми, брали по две-три штуки, чтобы накупить как можно больше продуктов. Длинные шумные вереницы покупателей кольцами вились вокруг касс. До Нового года оставалась неделя, но рачительные хозяева закупали все необходимое уже сейчас.

«Везде только и слышишь жалобы на цены и деньги, которых всегда не хватает, – подумала Стефка, наблюдая с улицы за шеренгой людей с тележками. – Но даже тут, в этом «спальном» районе, где в основном обитают рабочие развалившихся предприятий, во время любых праздников столы ломятся от блюд и напитков…» Неужели и правда – «Ха-ра-шо»?

Рядом с ней остановились две пышнотелые подруги. Они рылись в сумках, доставали пакеты и готовились атаковать магазин.

– Ножки и голову возьмем на холодец. Сделаем голубцы, заливную рыбу, котлеты…

– А языки брать будем?

– Нет. Языки возьмем на Рождество.

– Я как подумаю, что снова – обжираловка, так мне уже дурно делается. Нужно хоть как-то сдерживаться.

– И не говори! Килограмма два-три я всегда набираю. Хоть и кручусь, как сумасшедшая: подай-принеси, посуда, гости… Дурдом! Так что, языки не берем?

– Нет. На оливье и на «шубу» возьмем сегодня только то, что долежит. Консервированные огурчики, лук, горошек.

– Зачем огурцы?! У меня закрыто банок пятьдесят. Я принесу. И еще кучу всего. Ну, что, ты готова?

– Готова. Пошли. Там очереди – часа на три! Люди сдурели!!!

Женщины ринулись в распахнутые двери магазина, из которых им навстречу выкатывали груженые тележки раскрасневшиеся граждане. Почти в каждой сверху лежало по две-три коробки с разнообразной пиротехникой под названием «Сумасшедшая вечеринка».

«Последний день Помпеи…» – улыбнулась Стефка.

Количество закупленных фейерверков красноречиво свидетельствовало о том, что совсем скоро новогодняя ночь – одна из ночей, которая отмечена в календаре как конец и начало новой жизни, – взорвется, взлетит на воздух стараниями тысяч неизвестных геростратов. Они будут радоваться огню и взрывам, которыми сотрут в порошок старый год, они будут кричать и стрелять вверх пробками от шампанского. Они будут ждать «нового счастья» – пожелание, которого Стефка никогда не могла понять…

Она стояла перед магазином и размышляла, стоит ли «идти в бой» ради одной бутылки шампанского. И ей вдруг ужасно захотелось вернуться в тишину пригорода, в парк и лес, под крышу Дома, в котором она уже развесила тонкие золотые и серебряные нити «дождика» под удивленными и трогательными взглядами стариков. Оставалось только купить штук двадцать маленьких сувениров, которые она решила положить под елку. А потом – засесть за сценарий…

Он должен быть ненавязчивым, пунктирным, с закадровым текстом и непафосной музыкой. А еще Стефке хотелось разыскать старые киноленты или записи спектаклей, в которых играли все ее подопечные.

Идею со съемкой небольшого документального фильма все обитатели Дома восприняли на ура. Разговоры о том, что в их Доме будут «снимать кино», не затихали вот уже несколько дней. В комнатах висели старательно отглаженные сорочки, блузки и костюмы, из шкатулок и других «потаенных мест» – из-под подушек и матрасов – были извлечены украшения. Из местной парикмахерской «выписали» мастера, который услужливо исполнял все прихоти пожилых дам – красил и завивал волосы, стриг, делал легкие завивки. Такой напряженной работы у него не было уже несколько лет: местная молодежь стриглась в столице, а другие жители пригорода обходились собственными силами. В Доме запахло пудрой, краской для волос, лаком для ногтей, мужским одеколоном. Общее оживление странным образом подействовало и на персонал: повар неожиданно для себя начал вырезать замысловатые розочки из морковки, украшая ими кашу, и погружал влажные края граненых стаканов в сахар, создавая вкусный серебристый ободок по краям. Директор лично съездил в лесное хозяйство и выбрал там самую большую елку, которую до праздника спрятали за гаражом. Библиотекарша и Старшая Медсестра принесли из дому елочные игрушки, нянечки вырезали из салфеток снежинки и лепили их где придется, веселя тех, кого раньше называли не иначе как пергюнтами или драными козами…