Семь рыцарей для принцессы (СИ) - Дубинина Мария Александровна

Возможно, не хватало именно этого, слов, произнесенных вслух. Герман снова перехватил взгляд Дженаро и грубо ворвался в его тонущее в безумии сознание. Едва ли наставник Арефий гордился бы такими успехами бывшего ученика, но сейчас главное — спастись. Нет, главное — спасти друзей.

Это было противно и мерзко, верхний ментальный слой будто покрыт слизью, и Герману казалось, что он копается руками в болотной тине. Он устремился глубже, хотя прежде никогда этого не делал, лишь читал в учебнике истории, как менталисты древности вселяли ужас в жителей всех обитаемых мирах. Герман отдавал себе отчет в том, что может повредить рассудок учителя или даже убить его, но никто не учил его, приходилось импровизировать. В какой-то момент страх причинить боль отступил, и на его место пришла холодная сосредоточенность хирурга. Возможно, мелькнула и исчезла мысль, он сейчас походил на Вальтера, и это сравнение Герману не понравилось.

Дженаро понял, что происходит, попытался воспротивиться подчинению, но его воля уже не в полной мере принадлежала ему. Его глаза панически расширились и налились кровью. Кровь же хлынула из носа и ушей, и Герману понадобилось все его мужество, чтобы продолжить. Пришло время дать команду.

Отпусти Стефанию и сдавайся.

Собственный голос оглушил Германа, хотя он не произнес ни слова вслух. Он не позволил Гаспару отвернуться и мысленно повторил:

Отпусти Стефанию.

Сдавайся.

Сдавайся!

Колени задрожали от перенапряжения, к горлу подкатил тугой комок, хотя поесть на балу особенно не пришлось. Герман выпрямил спину, стиснул кулаки.

Отпусти. Стефанию.

Шпага со звоном ударилась об отполированные водой камни. Дженаро ссутулился, глаза его потухли, с лица ушли все краски. Он выглядел жалко, и Германа с удвоенной силой затошнило от мысли, что это его рук дело. Пожалуй, если бы не это, он раньше обратил внимание на новых действующих лиц.

Стефания рухнула на руки подоспевшему вовремя парню, в котором Герман узнал нового знакомого с первого потока — Вильяма. Странно, но он даже не удивился, удивление забрало бы последние крупицы сил, которых и так почти не осталось. Главное, что девушка яростно вцепилась в его одежду и часто, судорожно задышала. Рядом с Бертом тоже кто-то был, а со стороны моста приближалось еще двое людей, но как Герман ни приглядывался, перед глазами все подозрительно плыло, как в тумане.

— Герман! — кажется, кричал Гротт. Его неизменный сливовый камзол мелькнул на мосту.

Что он хотел сказать, спросить? Его голос звучал странно, можно предположить, что взволнованно. Герман хотел что-нибудь ответить, но комок в горле поднялся выше и, прижав ладонь ко рту, Герман закашлялся, давясь чем-то горячим и липким. Пальцы окрасились красным.

— Герман!

Гротт снова окликнул его, и Герман, наконец, понял, но немного позже, чем надо.

Дженаро сбросил наваждение и с отчаянным воплем развернулся, одновременно с этим взмахивая рукой. Что-то сорвалось с его пальцев и полетело в Стефанию. Зрение подводило Германа, но даже если бы он четко видел, что это, ни за что не смог бы остановить полет. За долю секунды его сердце успело покрыться льдом от ужаса, и тепло, ударившее в лицо, было будто из другого мира. А следом за этим волна горячего воздуха снесла его с ног. Он в очередной раз оказался в воде, она хлынула в рот, в нос, смешалась с пенившейся на губах кровью. Боли Герман пока не чувствовал, хотя подозревал, что без ожогов не обойдется. Торопливо вскочив, он выбрался на берег и подбежал к Стефании.

Девушка была в порядке. Чего не скажешь о Гаспаре Дженаро.

— Она жива, — Вильям сразу понял, какой ответ требовался Герману, хотя вопрос еще даже не был задан. Девушка выглядела ошарашенной, но не испуганной. Странно, но как ни старался, Герман не мог почувствовать фон ее эмоций. И не только ее. Побережье было окутано тишиной, но не блаженной, о которой он всегда мечтал, а мрачной и недружелюбной. И Герман почувствовал себя без своего привычного дара как без рук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Герман… — Стефания попыталась встать, но не смогла и как-то жалобно протянула к нему руку. Она все еще висела на Вильяме, голос срывался, и девушка почти прошептала его имя. С другой стороны брел Альберт, помятый, мокрый и окровавленный. Так, наверное, выглядел и сам Герман.

— Берт! — он повернулся к другу, но тот отрицательно замотал головой. В его взгляде, бодром и мягком, несмотря ни на что, Герман прочитал одобрение. И, приняв решение, взял Стефанию за руку, потянул на себя и заключил в объятия.

Просто стресс и ничего большего.

Он не чувствовал ее эмоций, не мог догадаться, о чем она думала, но от ее волос пахло снегом, и Герман уткнулся носом в макушку.

— Гаспар Дженаро, вы подлежите аресту по подозрению в несанкционированном использовании магии, шпионаже, покушении на убийство и участии в незаконной террористической организации КРАС, — Савелий Кишман подошел последним в сопровождении хмурого Эрно. — Как представитель администрации УВМД, я задерживаю вас до выяснения обстоятельств, — повернувшись к Дамиану, он негромко добавил. — Хорошо я сказал?

— Не ерничай, Сава, — осадил тот его. — Дженаро, я заблокирую твой браслет.

Гаспару, скорее всего, досталось гораздо сильнее Германа. Судя по запаху подпаленной плоти, ожоги должны быть жуткими, и прежде красивое лицо учителя теперь вызовет сострадание и желание поскорее отвернуться. Герман же еще ощутил отвращение, но к самому себе, за то, что недавно творил с его разумом.

Со спины подошел Альберт и навалился всем весом. Теперь от него пахло лишь кровью, но запах вишни, неотделимый от него, все равно призрачно ощущался на языке. Зажатый в объятия с двух сторон, Герман пытался понять, что же сам чувствует в большей степени — радость и облегчение или усталость и грусть. А окружающий мир был все так же пугающе тих и пуст.

— Все больные, а ну живо разошлись и страдаем поодиночке, — Савелий повернулся к ним, убедившись, что Эрно произвел нужные манипуляции, и доступ к магическим потокам для Дженаро закрыт. — Вальтер, скажи девочке, что барьер больше не нужен, пора возвращаться. И поздравляю, твой план удался, как и обычно.

Тепло Альберта отдалилось, он отошел в сторону. Стефания почти отпрыгнула, будто объятия Германа ее обожгли. Он остался один.

— Герман, — Гротт позвал его по имени. — С тобой мы поговорим позже, вас с Дидрик нужно срочно доставить в медотсек. Курсант Варма.

— Я! — отозвался Вильям.

— Благодарим за помощь от имени администрации училища. А теперь выдвигаемся, экстренный телепортационный канал слишком нестабилен.

Все пошли за ним, а Герман не тронулся с места.

— Тебе нужно особое приглашение? — не слишком дружелюбно поинтересовался Вильям. Его голос с едва различимыми нотками превосходства, но без излишней самовлюбленности, будто разбудил Германа.

— Подошва, — сказал он, продолжая смотреть прямо перед собой, первое, что пришло на ум. — Кажется, от сырости отклеилась.

— Разумеется, более дешевой модели во всей Визании не сыщешь.

— Не лезь к Герману! — поспешил на выручку Альберт. Его шаги протопали по камням обратно, и юноша взял Германа под руку. — Не будь таким злым, смотри, как ему досталось.

Вильям хмыкнул:

— Прошу прощения за то, что обидел нашего героя. Идемте, а то застрянем тут до скончания веков.

— Я не могу, — Герман глубоко вздохнул. Пальцы подрагивали, но он не мог этого заметить.

— Что значит, не могу? — Берт прижался к его плечу. — У тебя что-то болит? Что значит, не могу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Герман прислушался к себе и медленно проговорил:

— Я ничего не вижу.

Мир никогда не был таким пустым, черным и страшным. Из него пропали не только цвета и образы, но даже, казалось бы, неотделимые от Германа ощущения чужих эмоций. Он не видел совершенно ничего, его дар молчал, и без него, такого надоевшего и, порой, мучительного, он чувствовал себя беспомощным. И он не чувствовал себя собой.