Однажды разбитое сердце - Стефани Гарбер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одно пронизывающее прикосновение тепла прокатилось по телу, на этот раз прямо под ее челюстью, затем спустилось на запястье и несколько других интимных мест, которые она никогда бы не подумала, что кто-то может укусить.
Эванджелина покраснела от шеи до ключиц.
– Не будем об укусах, – пылко сказала она.
– Тогда о чем будем говорить? – Взгляд Джекса вернулся к ее губам, опалив их жаром, когда они разомкнулись.
Эванджелина резко втянула воздух. Возможно, она ошибалась. Возможно, он действительно хотел поцеловать ее. Но это ничего не значило. Он явно был зациклен на принцессе Донателле. А ЛаЛа говорила, что проклятием Джекса был его поцелуй: если есть хоть капля влечения, у него возникает искушение целоваться. Но это вовсе не означало, что он испытывает к человеку настоящие чувства.
– Мне любопытно, – начала она. – Если ты можешь контролировать людей, тогда почему просто не заставил принцессу полюбить тебя?
Насмешливая улыбка Джекса исчезла.
– Я так и сделал.
– Что случилось?
– Думаю, я закончил, – резко сказал он. – Теперь твоя очередь. И я хочу, чтобы ты рассказала мне о Люке.
Эванджелина поморщилась. Она действительно не хотела обсуждать Люка прямо сейчас: не после того, что произошло, и не с Джексом, который дразнил ее из-за него с момента первой встречи.
– Я хотела бы задать еще один вопрос, пожалуйста.
– Нет. Я ответил на твои вопросы. Ты отвечаешь на мои.
– Почему ты хочешь знать о Люке? Ты своими глазами видел, чем закончилась эта история.
– Расскажи мне, как она началась. – Джекс одарил ее фальшиво веселой улыбкой. – Ваша история явно началась лучше, чем моя. Что заставило тебя так сильно влюбиться в него, что ты готова была молиться мне?
Эванджелина глубоко вздохнула.
– Хватит тянуть время, Лисичка, а то могу вспомнить о мучительной боли, ведь все, о чем я могу думать, это желание попробовать твою кровь. – Джекс опустил глаза.
Волна жара прокатилась по ее груди, прямо над сердцем, напоминая на этот раз укус, а не поцелуй.
– Ладно… Люк был рядом со мной, когда умер отец.
– И поэтому ты влюбилась в него?
– Нет… Думаю, я любила его и до этого. – У нее было искушение сказать, что она полюбила его с первой встречи, но Джекс наверняка высмеял бы ее за это. – Сначала он показался мне красивым. До сих пор помню, как колокольчик на двери магазина прозвенел за целых две секунды до того, как он впервые вошел внутрь, как будто тоже считал его особенным.
– Или он пытался предостеречь тебя от него, – простонал Джекс.
– Ты хочешь, чтобы я продолжала, или нет?
Джекс изобразил, что запечатывает губы.
Эванджелина сомневалась, что это продлится долго. Но он удивил ее, приложив искренние усилия, чтобы вежливо слушать.
Она заметила, что костяшки пальцев Джекса побелели, пока он сжимал руки в кулаки, а челюсть напряглась, – теперь, когда он молчал, ему было труднее сопротивлялся, – но он запрыгнул на один из каменных гробов и сел, скрестив ноги, словно ребенок, собравшийся слушать сказку.
Эванджелина подумала, не остаться ли ей стоять на случай, если придется бежать. Но, возможно, Джексу будет спокойнее, если она последует его примеру. Осторожно присев на холодную влажную землю, она дала отдохнуть своим уставшим ногам.
– Я выросла, работая в отцовской лавке диковинок. Я любила ее, считала своим домом больше, чем любое другое место в мире. Но я проводила там столько времени, что у меня не было близких друзей за ее пределами, пока не повстречала Люка. Сначала я думала, что ему просто нравятся странности. Но однажды он пришел и ничего не купил. Сказал, что хотел увидеть меня, и не боится в этом признаться.
– И… – подсказал Джекс.
– Тогда я поняла, что люблю его.
– Он просто сказал тебе, что ты ему нравишься? – В голосе Джекса прозвучало разочарование. – Это и был его широкий жест? Неужели не нашлось других парней, которые были бы добры к тебе?
– Многие парни были добры ко мне, и Люк совершал другие красивые поступки.
Джекс нахмурился.
– Расскажи-ка мне об этих грандиозных поступках.
Эванджелина поежилась, сидя на холодной земле, и попыталась поджать под себя ноги. Джекс, казалось, считал, что для подтверждения любых отношений нужен какой-нибудь широкий жест.
– Не каждой любви суждено стать великой историей, Джекс. Начало моего романа с Аполлоном было похоже на эпическую любовную историю, но ты видел, как плохо это кончилось.
– Хочешь сказать, что согласишься на скучный роман, если он закончится хорошо?
– Да. Я бы с радостью согласилась на скучное «долго и счастливо».
Джекс ухмыльнулся.
– Нет, ты бы не согласилась. Ты не была бы счастлива с Люком, и уж точно не навсегда. Вы двое не подходите друг другу. Он и вполовину не так силен, как ты: он даже не колебался, прежде чем попытаться укусить тебя. И он не превратил бы себя в камень, чтобы спасти тебя.
– Ты не знаешь этого.
– Да, знаю. Всегда можно найти способ снять проклятие. Как только ты отпила из кубка Отравы, он наполнился вновь. Я не стал объяснять правила, но они были написаны на стенке кубка. Люк мог бы спасти тебя, если бы захотел.
Руки Эванджелины задрожали. Никто не говорил ей об этом.
– Это ничего не значит. Люк был под любовным заклинанием Марисоль.
– Он мог разрушить его, – прямо сказал Джекс. – Если бы он действительно любил тебя, чары можно было бы разрушить. Я видел, как это происходит.
– Прекрати, Джекс! – Эванджелина вскочила на ноги. Достаточно тяжело знать, что она так много делала ради любви; и ей не хотелось слышать, что Люк никогда не любил ее по-настоящему.
– Я не пытаюсь быть жестоким, Лисичка, я…
– Нет, Джекс, ты именно это и делаешь. Всегда делаешь. – Эванджелина ожидала этого, но слишком устала, чтобы продолжать терпеть. Может, она и сделала сомнительный выбор ради любви, но Джекс причинял людям боль намеренно, ради забавы. – Знаешь, может быть, настоящая причина, по которой Донателла вонзила тебе нож в сердце и полюбила другого, заключалась не в том почти фатальном первом поцелуе, который ты ей подарил. Может быть, во всем виновата твоя неспособность понимать эмоции, хотя бы отдаленно напоминающие человеческие.
Джекс вздрогнул. Он поспешил скрыть это, и хотя при свете факелов его трудно было разглядеть, но Эванджелина могла бы поклясться, что его щеки покрылись румянцем.
Она почувствовала едва уловимый укол вины, но не смогла заставить себя остановиться:
– Держу пари, ты даже не извинился за то, что поцеловал ее. И это, вероятно, не
