Тяжесть венца - Симона Вилар

И все же, когда Эдуард улыбнулся, обнажив превосходно сохранившиеся ровные зубы, словно на миг промелькнуло в нем что-то от былой красоты. Анна наблюдала встречу братьев, и ее поразило, что улыбка Эдуарда была светлой и открытой, Ричард же, изящно опирающийся на трость, элегантный, несмотря на увечья, улыбался скупо и желчно. Он вполне мог позволить себе так держаться с братом, так как тот сорвал планы кампании, однако Анна видела в этом иное. Эдуард, привыкший к везению и власти, и помыслить не мог, что им кто-то недоволен, он искренне радовался встрече. Глостер же за ухмылкой скрывал жгучую ненависть, вековечную зависть к брату, обошедшему его во всем.

Короиах – шотландская похоронная песнь.

В тот вечер Ричард представил королю свою супругу. Старый ловелас, Эдуард ощупывал ее блестящими от восхищения глазами.

– У нас в Лондоне говорят, что герцогиня Глостер прекрасна, как царица цветов Титания. Я верил в это, ибо однажды видел вас уже взрослой, но все же для меня вы оставались лягушонком Уорвиков. Воистину месть принадлежит Господу. Когда-то я отказался от вас – и поглядите же теперь на меня. Могу поклясться, что еще не одну ночь ваш колдовской образ будет тревожить мои сны.

Речь Эдуарда могла показаться двусмысленной, но Анна неожиданно для себя улыбнулась монарху. Удивительно, но его обаяние все еще оставалось с ним. И Анна провела с королем почти весь вечер, вспоминая прошлое и порой весело смеясь над его остроумными шутками, воспоминаниями о ее проделках, когда она была его невестой. Эдуард тоже смеялся вместе с нею, его огромное тело колыхалось, а на глазах выступали слезы. Анна нередко слышала от Ричарда о плохом самочувствии короля, но в этот вечер он показался ей вполне здоровым. Тем более она была озадачена, когда на другой день застала Ричарда беседующим с личным врачом Эдуарда Уильямом Хобсом. Разговор происходил в апартаментах герцога Глостера, и оба собеседника умолкли, как только вошла герцогиня.

– О чем вы говорили с лекарем короля? – спросила у мужа Анна, когда часом позже они завтракали у открытого окна. Завтрак состоял из простых блюд, которым Ричард отдавал предпочтение перед замысловатыми яствами, какие подавали к столу Эдуарда: рубленая телятина, оливки, крутые яйца, огурцы, залитые сметаной. И только вина были самых тонких сортов. Смакуя легкое белое Шатонеф и полуприкрыв глаза, герцог отвечал, что справлялся о самочувствии брата, когда же Анна спросила, почему Хобсон покинул покои Ричарда через черный ход, герцог, проигнорировав ее вопрос, начал распространяться о ходе болезни брата, обрушив на нее такой поток медицинской латыни, что Анна почувствовала себя круглой дурой и поспешила поскорее уйти.

Король Эдуард, несмотря на излишний вес и малую подвижность, умел оставаться жизнерадостным и зажигать всех вокруг своим ярким темпераментом. Он, как никто, умел создавать легкую и непринужденную атмосферу праздника. Поэтому, несмотря на то, что в замке шли переговоры о предстоящей войне и ежедневно собирался королевский совет, все ощущали, что старый Ноттингем-Холл превратился на время в маленький королевский двор с его блеском, интригами, весельем. Кроме знатных господ, съехавшихся сюда, здесь были их слуги, повара, актеры для забав, в том числе карлики, акробаты и фокусники. Знать по утрам отправлялась охотиться в древние леса и парки, благо октябрь в этом году выдался солнечный. Кроме охоты, пользовалась успехом и рыбная ловля, которую избрал для себя король после того, как верховая езда стала ему трудна. К тому же и охотники, и рыболовы доставляли провизию к пиршественному столу, а это было немаловажно, так как после многомесячных беспрерывных дождей дороговизна была необычайной.

Анна испытывала удовольствие от царившего вокруг веселья. Даже строгие придворные герцога Глостера с головой окунулись в праздник. Среди грохота фейерверков и звуков фанфар отступила старая вражда аристократов, южные лорды влюблялись в северянок, а строгие дамы северного двора с замиранием сердца слушали, как придворные Эдуарда напевают под их окнами серенады на итальянский манер.

Ей давно уже не приходилось так много танцевать. Павана, романеска, пива, калата, моррис… Дам на этом военном совете, превратившемся в празднество, было мало, так что недостатка в кавалерах она не ощущала, как и недостатка в куртуазных любезностях. За танцами она познакомилась с Вудвилями, графом Дорсетом, долго беседовала с графом Риверсом, поразившим ее ученостью. С главой оппозиции аристократов лордом Гастингсом, мужем ее тетушки Кэтрин, Анна провела не менее получаса, заметив при этом, что ее супруг, едва обменявшийся двумя-тремя вежливыми словами с родственниками королевы Элизабет, едва ли не заискивает перед лордом Гастингсом, а равно перед Томасом Стенли. Анна была рада новой встрече с сэром Томасом. Он оглядел ее, улыбаясь, и тихонько присвистнул.

– Крест честной! Я видел вас три года назад, и тогда вы походили на фею теней. Теперь вы и в самом деле словно Титания – Ричард Глостер и здесь способен творить чудеса. Признаюсь, я был поражен, когда до меня дошел слух, что вы все же согласились на этот брак. Что же, возможно, это и к лучшему. Вы вновь стали той Анной Невиль, полной жизнелюбия, какой я вас всегда помнил и любил. Пусть смилуется Господь над моим бедным сердцем, а не то я и в самом деле влюблюсь в вас, милая племянница, и примусь совершать ради вас бесчисленные подвиги, как несчастный Ланселот ради прекрасной Джиневры.

Анна смеялась счастливым смехом очаровательной женщины, которая знает, что ее красота позволяет ей чувствовать себя непринужденно.

– О, сэр Томас, вам еще представится такая возможность. Ибо, насколько я знаю, теперь вы намерены служить под знаменами моего супруга. Ему, если не ошибаюсь, все же удалось уговорить короля доверить ему командование английской армией, Стенли старался держаться бодро, но все же Анна отметила, что на душе у него еще пасмурнее, чем тогда, когда он приезжал в Сент-Мартин в качестве посланца парламента. Она сказала ему об этом напрямик, когда вечером они, покинув дымный зал, прогуливались над Трентом. И, как раньше, в Литтондейле, Стенли неожиданно открыл ей душу: его брак приносит ему все больше и больше огорчений, и он старается как можно реже встречаться с некогда столь боготворимой женой; утомляет его и бесконечная распря при дворе между старыми и новыми аристократами, в которой ему поневоле приходится принимать участие, несмотря на то, что его сын помолвлен с сестрой королевы леди Дженет. Анна вздохнула – все лучшее теперь принадлежит Вудвилям. Она даже не упомянула о том, что подумывала о помолвке маленького сына Стенли, лорда Стрендера, с ее Кэтрин, хотя девочка все еще грезила Тристаном в обличье Уильяма Херберта.