Скоро тридцать - Майк Гейл

Все шло хорошо благодаря Элен. Мои родители ее просто обожали. Она даже сумела преподнести свое желание держаться подальше от кухни так, что это дало ей преимущество. Мама не переставая говорила о том, что у современных женщин нет времени на то, чтобы готовить, и что мы с Элен расстались, скорее всего, по моей вине, потому что я никогда ничего не делал по дому, и это подтверждается беспорядком в моей комнате.

Гершвин и Зоя тоже были в восхищении от Элен. Мы были у них в гостях на второй день после ее приезда, и уже через полчаса Элен смеялась и шутила с Зоей, как будто они были старыми подругами. Даже Шарлотта, с которой, я думал, мне удалось установить какое-то особое взаимопонимание, мгновенно подружилась с Элен. В следующие дни я показал Элен все здания, которые сыграли ключевую роль в моем становлении: старую начальную школу и то самое место на школьном дворе, где я сломал руку, играя в футбол; бар «Кингс Армс» с его облезлыми обоями; даже супермаркет и отдел алкоголя в нем. Ее вовсе не разозлило, когда всего через пять минут пребывания в супермаркете я встретил своих бывших одноклассников: Джеза Мориса (тогда: все думали, что он провалит выпускные экзамены; сейчас: актер и фотомодель) и Мел Лангер (тогда: все думали, что она станет актрисой; теперь: редактор на телевидении).

— Знаешь, — сказала Элен, когда мы вышли из супермаркета, нагруженные покупками по заданию моей мамы. — А в этом что-то есть.

— Я бы не сказал, что наткнуться на нескольких знакомых в супермаркете — такая уж большая ценность.

— Я не только об этом говорю.

— Само собой.

— Ну смотри: если я иду куда-нибудь в Нью-Йорке, то никогда не встречаю знакомых.

— Ты бы встречала, если бы вернулась в Бруклин.

— Но я не вернусь в Бруклин. В том-то и дело, — Элен сделала паузу. — На самом деле я просто не понимаю, зачем ты отсюда уехал. Тебе ведь, похоже, здесь так нравится.

— Знаешь, — сказал я, когда мы дошли до кафе на центральной улице. — Я на самом деле и сам не понимаю. Но ведь так всегда бывает, когда взрослеешь: ты просто собираешь вещи и уезжаешь.

96

Накануне дня моего тридцатилетия мы с Элен и родителями ходили ужинать. В этот раз мама и папа позволили мне заплатить за всех без лишних разговоров. Должно быть, папа заметил удивление у меня на лице, потому что он сказал:

— Тебе уже почти тридцать. Так что можешь начинать сам за себя платить, черт возьми.

Мы вернулись домой в начале одиннадцатого. Родители пошли спать, оставив нас с Элен смотреть телевизор, хотя мы тоже скоро уснули на диване. Когда я проснулся, Элен крепко спала у меня на груди. Это напомнило мне старые времена.

— Элен, — прошептал я тихонько, пытаясь ее разбудить. — Элен.

Она открыла глаза и зевнула:

— Мы заснули?!

— Знаю. Это что, признак того, что мы стареем? Помню, в детстве папа все время засыпал у телевизора.

— Нет, по-моему, здесь дело не в старении. Не знаю, что за оправдание у тебя, а у меня — разница во времени, — пробормотала она.

— Ладно. Я пошел спать.

— А который сейчас час?

Я посмотрел на часы видеомагнитофона.

— Десять минут второго.

Она наморщила лоб, усиленно что-то обдумывая.

— По-моему, твой день рождения уже наступил.

— Что? В смысле, что уже наступила суббота?

Она потянулась и села на диване.

— Нет, в том смысле, что ты родился без пятнадцати час ночи. Тебе уже двадцать пять минут как исполнилось тридцать.

— Я родился вовсе не без пятнадцати час, — сказал я с негодованием.

— А во сколько тогда?

— Не знаю.

— Почему ты тогда уверен, что родился не без пятнадцати час?

Я понял, что попался.

— Ну а ты откуда это знаешь?

— Мне сказала женщина, которая тебя родила.

Я некоторое время обдумывал ее слова.

— Так, значит мне тридцать?

Элен засмеялась и поцеловала меня в щеку.

— С днем рождения. — Она сделала паузу и посмотрела мне прямо в глаза. — Мэтт?

— Что?

— Ты не против, если я сегодня посплю с тобой?

Я в замешательстве посмотрел на нее.

— Что это значит?

Элен тяжело вздохнула.

— Я не это имела в виду, а просто — находиться в одной постели с тобой в бессознательном состоянии.

— А для чего? — осторожно спросил я.

— Потому что… — говоря это, она не смотрела на меня. Думаю, что такой смущенной я ее еще ни разу не видел, — …потому что этого мне больше всего не хватает.

Я не мог сказать «нет», да и не хотел. И мы почистили в ванной зубы, как в прежние времена, переоделись (она настояла на том, чтобы надеть пижаму, которую дала мне мама, и поэтому я спал в трусах) и залезли в мою односпальную кровать. Через десять минут Элен уже спала сном младенца, оставив меня наедине со своими мыслями о том, что вот мне уже и тридцать. Вместо того чтобы обдумывать этот факт сам по себе, я устроил серию вопросов и ответов, и получилось примерно вот что.

Вопрос: Сожалею ли я о чем-нибудь?

Ответ: Этот вопрос можно переформулировать так: разумно ли я провел свои последние десять лет. Или просто зря потратил время, ничего не сделав полезного? По большей части, как и Эдит Пиаф, я ни о чем не сожалею из того, что было в последние десять лет[26]. Если бы я мог прожить их заново, сделал бы я что-нибудь по-другому? Очень сомневаюсь. Я могу сожалеть только о том, что позволил себе потерять спортивную форму. Если бы можно было вернуться на десять лет назад, то, зная, что через десять лет люди будут хохотать надо мной, когда я захочу примерить новую одежду, я бы ел и пил больше, чтобы ускорить обмен веществ. А еще — получалось, что о чем-то я все-таки сожалею, — я, наверное, должен был получше относиться к своим родителям. Несмотря на все мои стоны, они на самом деле гораздо умнее, чем я это соглашался признать. Но, возвращаясь к теме — а с годами делать это становится все труднее, — сожалею ли я о чем-нибудь еще? Да, о многом. О том, что дал Стивену Куперу свою почти новую книгу «Мясо — убийца»[27] и больше ее не увидел; о своем кратковременном романе с Лиз Уорд-Смит, который начался, когда я сказал ей, что люблю ее, и закончился четырнадцать часов спустя; о том, что не выучил французский (не знаю, почему, но мне всегда казалось, что я должен это сделать). Список можно было продолжать до бесконечности.

Вопрос: О чем я сожалею больше всего?

Ответ: О Джинни.

Вопрос: Чувствую ли я, что моя молодость прошла?

Краткий ответ: «Нет». Но, по правде говоря, и да и нет. В тридцать лет я понимаю, что те, кому сейчас по двадцать, поглядев на меня, сразу поймут, что я к ним не принадлежу. Если бы заговорил с ними, они не спросили бы, где я учусь или хотя бы какую музыку слушаю, потому что, без сомнения, в наших музыкальных пристрастиях слишком мало общего. И они не спросили бы меня, в какие клубы я хожу, по той же самой причине. И они вряд ли захотели бы со мной дружить — кому нужен друг, который будет постоянно напоминать своим видом, что старость, смерть и выпадение волос уже не за горами? И зачем мне тусоваться с теми, с кем мне неизбежно пришлось бы вести те же самые бессвязные и несерьезные философские беседы о смысле жизни, которые я сам вел десять лет назад? Но со всем этим, как и со многим другим, я готов смириться.