Тройное Дно - Леонид Могилев

Полуянов обошел весь штаб, пнул дверь стальную с замком ригельным. За ней — оружие. Да не то, что требуется. То, что в бункере, стоит всей этой комнаты. И полковника с капитаном в придачу. А если они уже продали? Быть этого не может. Они сейчас на дно легли. Соображают, что дальше делать. Коли расстрел его покрыли, значит, пойдут до конца. Ноги будут делать или попробуют отбрехаться. Или откупиться. Скажи такое кому лет десять назад, с хохоту бы передохли.

Оставались котельная, казармы и боксы. Кочегар пусть живет. Он и не высунется. А интересно, как они с ним поступили? Да никак. Спал он себе и ничего не видел. Для вольнонаемного такая работа — рай. Закроют часть — конец котельному промыслу. Никаких тут поселков, никаких подсобных хозяйств.

Если бы Полуянов решил зачищать казарму, он бы уже вернулся из мира иллюзий на грешную землю. В казарме его ждали. Но он прежде отправился к боксам. И никого там не обнаружил. И это ему уже не понравилось. Горели фонари у входа, висел на столбе телефон — и никого. Тогда он все же решил идти к казарме. Решил не оставлять в тылу никого.

— Руки вверх, сучонок! — Это как из-под земли появился полковник Адомашин. Автомат на пузе, палец на курке. А капитан — вот он. Выходит из-за боксика. Тоже во всеоружии. Все, что ли?

Гранату эту он давно приберег. Носил с собой все эти дни, даже в садоводство. Она на ремне висит, на колечке, под кителем. Сдергивай, бросай и падай. Только вот не успеть. Раскроит капитан снизу доверху. Лучше бы в «челноки»…

Полковник первым подошел, ствол в спину ткнул, зашарил левой рукой по кителю, нащупал пистолет, полез за ним. Капитан так бы не оплошал. Локтем подбросил Полуянов ствол, повалился одновременно, так, чтобы прикрыться от капитана полковником, гранату сдернул, секунду держал в руке, пока перекатывался, — и полковнику под ноги, а сам броском вправо, еще перекатился, закрыл голову и, едва схлынул жар упругой ударной волны и прошелестели рядом осколки, побежал. А капитан — вон он, сбит с ног, но жив, автомат нашаривает. Через забор Полуянов перескочил уже под пулями. Но опять повезло.

Задыхаясь, проскочил пять верст, по пути заклиная тех, что в «КамАЗе», подождать, ведь полковник убит, капитан ранен, и теперь они легко навалятся и доделают дело. Вот он, «камазик». Не ушел. И мужики здесь.

— Мужики, заводите двигатель! К части! Двое там только. Двое малолеток. Задушим!

— Тебе деньги дали, мужик?

— Дали. Скорей! Нужно быстро!

— А ты дело не сделал? Опять шум, стрельба. Ты уж извини. Верни-ка аванец.

— Как? А ракеты?

— Деньги с собой?

— Нет, — соврал он.

— Тем хуже.

Одна пуля раскроила ему череп, другая вошла в сердце. Этого было достаточно. Потом его обыскали, забрали паспорт и деньги. И все. Нет никакого «камазика». Как не было.

Через час появились Бухтояров и Елсуков, осмотрелись, потом уложили тело Полуянова в брезент, завернули и увезли…

— А вот теперь всем нужно разбегаться, — подвел итоги последней кампании капитан Елсуков.

— Не разбегаться, а отступать на заранее подготовленные позиции, — ответил Бухтояров.

— И конечно же вместе с ракетами.

— Нам, Коля, нужна только одна. Мы же не собираемся воевать. Установка на ходу?

— Если бы так. А если бы на ходу, то что ты имеешь предложить?

— Есть у меня хутор один на примете. Километрах в ста двадцати от города. Стало быть, в сорока отсюда. Час ходу. Там коровник. Габариты впишутся. Там она побудет до часа «X». И когда же Анна Глебовна дает концерт?

— Через десять дней.

— Нужно хотя бы две имитации пуска. Один я не потяну.

— Возьмешь Офицера с Пуляевым.

— Это невозможно. Нам тогда человек сто народа нужно с танками. Кстати, автоматы возьмем.

— А мне теперь все равно под расстрел идти. Не отмажешься. У меня двадцать стволов подотчетных. Патронов три ящика.

— Вот это мы заберем на остров. Чтобы продержаться хоть немного.

— Думаешь, найдут?

— А тут и искать нечего. Если Зверев на нас вышел, то следует и других ждать.

— И что Зверев?

— Да ничего. Ждет меня на базе. Для ужина. Или для пикника. Черт его знает.

— Именно что черт.

— База — это не аксиома. Наше дело создавать базы, терять базы, пустить ракету, воткнуть иглу с цианидом или написать письмецо. Но все это должно сложиться в четкий рисунок, как стеклышки в калейдоскопе. И тогда вместо бурых осколков и наплывов увидим прекрасный витраж.

— Меня твоя образная речь временами утомляет.

— Хорош у нас сценарий?

— Однако грузиться нужно. Покупатели-то полуяновские вернуться могут. Тогда не устоим.

— Тогда бери Офицера и Пуляева и машину делайте. Две ракеты заберем. Две порежем автогеном. Искалечим. Боевую часть демонтируем до состояния хаоса. Твой-то «камазик» грузовой на ходу?

— Этот бегает.

— Ну вот. Хорошо бы ночью выйти.

— Выйдем.

Конец семьи Анны Емельяновой

Время шло, Бухтояров не возвращался, концерт Емельяновой был назначен на послезавтра.

Никто не тронул личных вещей Зверева, никто не покушался на его собственность и свободу. В принципе он мог бы, умудрившись, покинуть бункер. Как-то переплыть протоку — она неширокая, потом следующую, там деревья, и так потихоньку отогреваться, двигаться, и если не подохнуть, то в некотором отдалении от сего нелюбимого окрестным Населением места встретить рыбаков. Только вот вода ладожская холодна. Можно попытаться отыскать плавсредство. Если пошататься по острову, наверняка можно найти нечто вроде лодки разбитой или плот собрать. Только вот дадут ли те, кто снаружи?

Зверев спросил Лешу, можно ли ему смотреть в перископ, для разнообразия, и получил утвердительный ответ. Он часами теперь наблюдал течение облаков и устремленное в вечность движение этого то ли озера, то ли моря. Сектор наблюдения был ограничен. Это не был наблюдательный пункт в классическом понимании. Это был командный бункер. Просматривался вход в протоку, острова слева и справа. Если повернуться вокруг оси на табурете, то можно было увидеть плотные ряды сосен, и ничего более.

Зверев шатался по помещениям, был и в комнате радиста. Опять же не был изгнан, а посмотрел, как тот слушает эфир — музыку, наверное, какую-нибудь. Радиостанция старая, американская, ламповая. Приемник очень чуткий. Передатчик — всем на зависть. Военная вещь. Как уцелел, непонятно. Кроме Леши и Ивана, на станции этой никого. Зверев мог бы поверить, что Бухтояров занят трудоустройством Пуляева и Ефимова, возвращением их к честному труду, без бизнеса и сыска, если бы не накатывал этот концерт в «Праздничном», окруженном чуть ли не танками, и если бы не крепло предчувствие, что Охотовед и теперь добьется успеха! А ведь он же не сказал, что это его рук дело. Только произнес проникновенную речь. И не более…

Ночами Зверев слушал музыку в эфире. Чем ближе было выступление упрямой бабы, тем более явственными становились признаки реанимации приказавшей было долго жить попсы. Зашевелились, задвигались, зашевелили усиками.

Еще Юрий Иванович полюбил считать деньги в своем дипломате. Это были ничьи деньги. Он решил поделить их на три части. Себе, Пуляеву, Ефимову. Пусть едут в Астрахань. Кто там хотел из них? Уже трудно вспомнить. Пожалуй, он и сам не прочь туда отправиться. Если удастся уйти с этого острова. Покинуть бункер. А зачем его покидать? Вскоре Охотовед расправится с очередной компанией артистов, добьет лучшую певицу всех времен и народов контрольным выстрелом в затылок, вернется и отвезет его на материк. Так-то вот. Да не может этого быть! И что такое Телепин? И где он? И зачем были эти головы в моргах, мальчики эти спившиеся? Ведь что-то хотел от него Телепин. Давал какой-то след. И след этот привел на остров этот секретный. В бункер. А Вакулина в морг. Такие вот интересные следственные действия.

Впрочем, была еще одна вещь, которая вначале не привлекла внимания Зверева. В дипломате Вакулина она лежала просто так. Без клочка бумажки, приколотого скрепкой. Все копии и подлинники документов, вынесенных из конторы, тот идентифицировал и обозначил этими листочками. Иначе он не был бы Вакулиным. Вещью этой была брошюрка тоненькая. Называлась она — «Тактико-технические данные изделия номер… серия…». Речь в ней шла о ракете. Зачем она оказалась у Вакулина, было Звереву неведомо, но уж никак не могла иметь отношения к делу Охотоведа. Так он думал. И этой ночью, пересчитывая свой наличный капитал, прикидывая, как будет его и на что тратить, распотрошил зачем-то пачечку сотенных, сложенных им лично и прихваченных бумажной полоской и скрепкой, нашел еще один листочек. Тот, что должен был, очевидно, быть пришпиленным к папке с тактико-техническими данными. Потому что все остальные были на месте! И на этом листочке написано было вот что: «Найдено в военно-полевой сумке, при обыске в комнате, незаконно сданной комендантом общежития на Канонерском острове. Дом сорок четыре». Вот оно!