Серп и молот против самурайского меча - Кирилл Черевко

Важно отметить, что в отличие оттого, как союзники поступили с Германией, безоговорочная капитуляция японских вооруженных сил, которая предусматривалась Потсдамской декларацией, должна была осуществляться на определенных, оговоренных союзниками условиях. И на это сразу обратило внимание руководство Японии.

«Когда я прочел текст декларации, записанный с передачи американского радио, мне, прежде всего, подумалось, что формулировка: „Ниже следуют наши условия“ с чисто лингвистической точки зрения, очевидно, не означала бескомпромиссного требования безоговорочной капитуляции, — писал министр иностранных дел Японии С. Того. — Складывалось впечатление, что пожелания императора все-таки были доведены до сведения США и Англии и имели результатом смягчение их позиции. По всей видимости было в какой-то степени учтено и экономическое положение Японии. В то время как в отношении Германии предлагалось применить драконовскую меру возмездия в виде „Плана Моргентау“, низводившего ее до уровня „пастушеского государства“, суть экономических положений Декларации состояла в признании роли Японии как индустриального государства… и в отказе от суровых репараций с нее»[538].

Неудовлетворение С. Того вызвали территориальные условия этого документа, поскольку суверенитет Японии «сохранялся практически лишь в отношении четырех главных островов Японского архипелага. (Знаменательное признание, если учесть последующие попытки Токио использовать это условие как позволяющее распространить свой суверенитет на такие „исконные территории“, как расположенные у берегов о. Хоккай до Южные Курильские острова, острова Окинава и Огасавара.) В своей интерпретации Потсдамской декларации С. Того пытался опереться на положения Атлантической хартии союзников от 14 августа 1941 г., которая была подписана до начала развязывания Японией агрессии на Тихом океане. При этом глава японского внешнеполитического ведомства юридически необоснованно отождествлял территориальную экспансию союзников, от которой они действительно отказались (хотя агрессор по международному праву не может ссылаться на соглашения между жертвами агрессии, тем более что он официально не являлся участником этих соглашений), от правомерного отторжения территорий агрессора, в особенности служивших плацдармом агрессии, и будущей гарантии от ее повторения с выгодных стратегических рубежей.

Точка зрения о попытках Токио истолковать Потсдамскую декларацию, как позволяющую сохранить за собой Южные Курилы, а также острова Окинава и Огасавара, исходя из того, что по этому документу суверенитет Японии ограничивался не только четырьмя главными островами, но и такими же менее крупными по определению союзников, нашла свое подтверждение в аналитической записке заведующего первым отделом договорного департамента МИД Японии Т. Симода, будущего первого заместителя министра иностранных дел. Он считал, что под эти менее крупные чем четыре главных острова Японии вполне могут подпадать упомянутые территории, поскольку они входили в ее состав еще в период «обновления Мэйдзи» (1867–1868 гг.).

Однако позднее, после того как советские войска заняли Южный Сахалин и все Курильские острова и в начале сентября 1945 г. из публикаций в печати стало известно о Ялтинском соглашении на этот счет руководителей трех великих держав, эта часть записки Т. Симода (с. 11–13) была из нее изъята, но сохранившиеся в архиве ее четыре зачеркнутые строки позволяют судить о первоначальной и последующей позиции МИД Японии по этому вопросу[539].

Кроме того, Т. Симода в своей записке попытался представить территориальные положения Потсдамской декларации, развивающей и дополняющей аналогичные положения Каирской декларации, как только реализующей положения последней и поэтому вступающей, по его интерпретации, с нею в противоречие.

Исходя из такого понимания Каирской декларации как составной части Потсдамской декларации в том ее разделе, где говорится, что Япония «будет изгнана со всех других (помимо Маньчжурии, Формозы и Песладорских островов) территорий, которые она захватила при помощи силы и в результате своей алчности», Т. Симода счел возможным утверждать о праве Японии на Южный Сахалин, поскольку эта территория была получена ею по Портсмутскому мирному договору 1905 г., а не приобретена вооруженным путем, и это — несмотря на то, что Южный Сахалин был не менее, а более крупной территорией, чем некоторые из ее главных островов, которыми ограничивался ее суверенитет по самой Потсдамской декларации[540]. Профессор X. Вада обращает также внимание на то, что в упомянутой записке Симода английский термин «условия» (terms) Каирской, а следовательно, и Потсдамской декларации переведен на японский язык не в своем точном значении («дзёкэн»), а в значении «пункты» («дзёко») с тем, чтобы содержащееся в первой из них положение о том, что союзники «не имеют никаких помыслов о территориальной экспансии», было воспринято как один из обязательных пунктов Потсдамской декларации, подменяющий также правомерное отторжение территории агрессора, в особенности служившей плацдармом агрессии, с целью его наказания и в качестве гарантии от ее повторения с выгодных стратегических рубежей. Сама же закавыченная фраза из Каирской декларации была истолкована как обязательство соблюдать «принцип нерасширения территории»[541] независимо от международно-правовой природы такого расширения. Причем первоначально в госдепартаменте США при подготовке Потсдамской декларации учитывались «обязательства, данные правительству СССР в отношении Южного Сахалина и Курильских островов» в Ялте и имелась в виду не Япония, а чтобы ее подписал также и СССР и таким образом дал обещание, в соответствии с включенной в этот документ Каирской декларацией, не расширять свою территорию за счет Китая и Кореи[542].

При ознакомлении с Потсдамской декларацией у министра иностранных дел Японии остались неясные вопросы, касающиеся того, будут ли в число пунктов, отобранных у Японии для оккупации, включены Токио и другие крупные города. При этом С. Того обратил внимание, что в отличие от того, как осуществлялась оккупация Германии, она предусматривалась без разветвленной администрации и разделения ее на оккупационные зоны. Имелись также неясности в отношении будущего государственного устройства Японии и формулировки, касавшейся разоружения и наказания военных преступников.

Тем не менее 27 июля на аудиенции у императора С. Того высказался против того, чтобы отвергнуть этот документ, заявив, что окончательную позицию в этом вопросе следует определить в зависимости от результатов посреднических усилий с использованием в данной роли Советского Союза, которые пока не принесли желаемых плодов. То же мнение в тот же день С. Того высказал на заседании Высшего совета по руководству войной, и против него никто не выступил с какими-либо возражениями.

Но 28 июля под давлением военных премьер-министр К. Судзуки заявил, что правительство решило не реагировать на Потсдамскую декларацию, продемонстрировав к ней свое негативное отношение. (В японской печати, но не в официальных заявлениях его окрестили «мокусацу» — буквально «убить молчанием».)

Американская пресса тотчас же истолковала это как отказ Токио от принятия ультиматума союзников, и это дало «основание» США не отменять приказ об атомной бомбардировке Японии от 25 июля, который в случае недвусмысленного принятия Токио условий Потсдамской декларации теоретически еще мог бы быть отменен.

Дело осложнилось тем, что вслед за этим премьер К. Судзуки пояснил, что «Япония будет решительно вести войну до ее успешного окончания» (в расчете на благоприятное посредничество СССР с учетом того, что он не подписал Потсдамской декларации).

Позднее японские авторы, ссылаясь на действительно имеющееся упомянутое некоторое различие в значении между японским словом «мокусацу» и английским «ignore» («проигнорировать», близком по смыслу к «отказаться (принять)», стали заявлять, что ссылка на «отказ» Токио от ее принятия не может оправдывать атомную бомбардировку Соединенными Штатами Японии, а Советский Союз — за вступление в войну против нее[543]. Действительно, слова «отказ» в официальных заявлениях Токио в самом деле не употреблял и даже продолжал обсуждать вопрос о ее принятии. В конечном счете после настояний С. Того со ссылкой на ужасные последствия атомной бомбардировки авиацией США Хиросимы 8 августа император согласился на условия Потсдамской декларации и поручил премьер-министру К. Судзуки экстренно созвать для принятия соответствующего решения Высший совет по руководству войной. Но его заседание было отложено только потому, что один из его членов отсутствовал «по неотложному делу»[544]. Тем самым Токио, быть может, упустил последний шанс попытаться предотвратить вступление СССР в войну против Японии, так как в тот же день в 23.00 по токийскому времени (в 17.00 по московскому времени) В.М. Молотов, рассеяв надежду Токио на посредничество в окончании войны на Тихом океане, сделал послу Японии в СССР Н. Сато заявление об объявлении ей войны со стороны Советского Союза, в котором, в частности, в качестве одной из причин вступления СССР в войну против нее приводится отказ Токио от принятия Потсдамской декларации и продолжения Японией войны. Но, на наш взгляд, точнее было бы вместо слова «отказ» употребить словосочетание «непринятие» ею этого документа с акцентом, как это и заявил советский нарком, на фактическое продолжение Японией развязанной ею войны на Дальнем Востоке и Тихом океане.