Женщины, которые любили Есенина - Борис Грибанов

Не нравились ей и многие другие «друзья» Есенина, которые постоянно твердили ему, что его стихи, его лирика никому не нужны. Они знали, что это больное место Есенина, и норовили причинить ему боль.

«Их устраивали легендарные скандалы Есенина, — вспоминала Миклашевская. — Эти скандалы привлекали любопытных в кафе и увеличивали доходы. Трезвый Есенин был им не нужен. Когда он пил, вокруг него все пили, и все на его деньги».

Особенное отвращение вызывал у Миклашевской «самый маститый друг Есенина Клюев», который как раз тогда приехал в Москву. Надо отдать должное молодой актрисе Миклашевской — она сразу же раскусила Клюева, высветила его, как рентгеном. В своих воспоминаниях Августа описала свою первую встречу с ним:

«Когда мы пришли в кафе, Клюев уже ждал нас с букетом. Встал нам навстречу, весь какой-то напомаженный, елейный. Весь какой-то ряженый, во что-то играющий. Поклонился мне до земли и заговорил елейным голосом. И опять было непонятно, что было общего у них, как непонятна и дружба с Мариенгофом. Такие они оба были ненастоящие».

И оба они почему-то покровительственно поучали Сергея, хотя он был неизмеримо глубже, умнее их. Клюев опять говорил, что стихи Сергея сейчас никому не нужны. Это было самым страшным, самым тяжелым для Есенина, и все-таки Клюев продолжал твердить о ненужности его поэзии. Договорились до того, что, мол, Есенину остается только застрелиться. После встречи с Миклашевской Клюев долго уговаривал Есенина вернуться к Дункан.

Накал чувств между Есениным и Миклашевской начал понемногу остывать. Августа писала: «Мы встречались с Есениным все реже и реже. Чаще всего встречались в кафе. Каждое новое стихотворение он тихо читал мне».

Можно с уверенностью сказать, что в числе стихотворений, читанных Есениным Миклашевской и обращенных непосредственно к ней, в те осенние дни было и вот это, обладающее глубоким внутренним смыслом:

Дорогая, сядем рядом,Поглядим в глаза друг другу.Я хочу под кротким взглядомСлушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,Эта прядь волос белесых -Все явилось, как спасеньеБеспокойного повесы.

Третьего октября в день рождения Есенина Миклашевская зашла к Никритиной. Они все вместе — вместе с Есениным — должны были идти в кафе, где предстояло отмечать этот знаменательный день. Однако выяснилось, что еще накануне Есенин пропал и его нигде не могут найти. Наконец, Шершеневич привез его. Сестра Сергея Катя увела его, не показывая собравшимся.

Через некоторое время, вымытый, приведенный в порядок после бессонной ночи, Есенин вышел в широком цилиндре, в каком ходил Пушкин.

Вышел и сконфузился.

Взял Миклашевскую под руку и тихо спросил:

— Это очень смешно? Хотелось хоть чем-нибудь быть на него похожим.

«И было в нем столько милого, — вспоминала Миклашевская, — детского, столько нежной любви к Пушкину».

В кафе за большим длинным столом собралось много друзей, как настоящих, так и мнимых.

Августе очень хотелось сохранить Есенина трезвым на весь вечер, и она предложила всем, кто хочет поздравить Есенина, чокаться не с ним, а с ней.

— Пить вместо Сергея буду я, — объявила Августа.

Это всем понравилось, а больше всего самому Есенину, который остался трезвым и охотно помогал Августе незаметно выливать вино.

Судя по всему, Августа Миклашевская была женщиной доброй и хорошо воспитанной. Во всяком случае, она в своих воспоминаниях не сводила, как это принято у женщин, счеты со своими соперницами, а писала о них очень доброжелательно.

О существовании Гали Бениславской Августа была вполне осведомлена. Мариенгоф при ней насмешливо говорил, что Галя «спасает русскую литературу».

Августа писала, что Галя красивая и умная, и что, когда читаешь у Есенина в стихотворении «Шаганэ, ты моя Шаганэ» строчки:

Там, на севере, девушка тоже,На тебя она страшно похожа,Может, думает обо мне…

то видишь Галю Бениславскую.

С большой симпатией Миклашевская набросала словесный портрет Гали: «Темные две косы, смотрит внимательно умными глазами, немного исподлобья.

Почти всегда сдержанная, закрытая улыбка.

Сколько у нее было любви, силы, умения казаться спокойной. Она находила в себе силу устраняться и сейчас же появляться, если с Есениным стряслась какая-нибудь беда».

Очень доброжелательно Миклашевская написала и о своей единственной встрече с Айседорой Дункан. Она вместе с Никритиной, Мариенгофом, артистом Камерного театра Соколовым встречала Новый год у актрисы Лизы Александровой. Позвонила Дункан, звала Лизу и Соколова приехать к ней. Лиза объяснила, что она не одна, а приехать к ним Айседора не захочет, потому что у них Миклашевская. Дункан сразу же объявила, что обязательно приедет — хочет познакомиться с Миклашевской.

«Я впервые, — пишет Миклашевская, — увидела Дункан близко. Это была очень крупная женщина, хорошо сохранившаяся. Я, сама высокая, смотрела на нее снизу вверх. Своим неестественным, театральным видом она поразила меня. На ней был прозрачный бледно-зеленый хитон с золотыми кружевами, опоясанный золотым шнуром с золотыми кистями, золотые сандалии и кружевные чулки, на голове — зеленая чалма с разноцветными камнями. На плечах — не то плащ, не то ротонда, бархатная, зеленая. Не женщина, а какой-то театральный король».

Она вдруг сорвала с себя чалму и швырнула ее в угол со словами:

— Произвела впечатление на Миклашевскую — теперь можно бросить.

После этого она стала проще, оживленнее. На нее нельзя было обижаться — так она была обаятельна.

«Уже давно пора было идти домой, — вспоминала Миклашевская, — но Дункан не хотела уходить. Стало светать. Потушили электричество. Серый тусклый свет все изменил. Айседора сидела согнувшаяся, постаревшая и очень жалкая.

— Я не хочу уходить, — говорила она, — мне некуда уходить… У меня никого нет… Я одна…»

Только очень тонко чувствующая и очень доброжелательная женщина могла так тепло написать о своей бывшей сопернице.

Есенин все реже появлялся у Миклашевской.

Однажды он, проезжая на извозчике, увидел на улице Августу Леонидовну, соскочил с пролетки и подбежал в ней.

— Прожил с вами уже всю нашу жизнь, — сказал он печально. — Написал последнее стихотворение…

И стал тихо, как всегда, читать:

Вечер черные брови насопил.Чьи-то кони стоят у двора.Не вчера ли я молодость пропил?Разлюбил ли тебя не вчера?

Не храпи, запоздалая тройка!Наша жизнь пронеслась без следа.Может, завтра больничная койкаУспокоит меня навсегда.

Может, завтра совсем по-другомуЯ уйду, исцеленный навек,Слушать песни дождей и черемух,Чем здоровый живет человек.

Позабуду я мрачные силы,Что терзали меня, губя,Облик ласковый! Облик милый!Лишь одну не забуду тебя.

Пусть я буду любить другую,Но и с нею, с любимой, с другой,Расскажу про тебя, дорогую,Что когда-то я звал дорогой.

Расскажу, как текла былаяНаша жизнь, что былой не была…Голова ль ты моя удалая,До чего ж ты меня довела.

Он прочитал Августе это стихотворение и грустно повторил: