Американские боги (пер. А.А.Комаринец) - Neil Gaiman

Мы возводим стены вокруг этих мгновений страдания, чтобы они не смогли ранить нас, и остаемся на своих островах. А сами эти мгновения покрываются гладким, переливчатым слоем, чтобы потом соскользнуть, будто жемчужины, из наших душ, не причиняя настоящей боли.

Литература позволяет нам проникнуть в сознание других людей, кажущееся нам иными мирами, и поглядеть на мир их глазами. А потом – в книге – мы останавливаемся прежде, чем умереть, или мы умираем чужой смертью, а в мире за пределами романа переворачиваем страницу или закрываем книгу. Мы возвращаемся к своей жизни. Жизни, которая походит на все другие и ни на одну из них не похожа.

А истина, в сущности, проста: жила была девочка, и дядя ее продал.

Вот как говорили в тех местах, откуда девочка была родом: ни один мужчина не может быть уверен в отцовстве, а вот что до матери, э… в этом будьте уверены. Родословная и собственность считались по материнской линии, но власть оставалась в руках мужчин; и мужчина полностью владел детьми своей сестры.

В тех местах была война, небольшая война, всего лишь стычка мужчин из двух соперничающих селений. Почитай что ссора. Один поселок в той ссоре победил, другой проиграл.

Жизнь как товар, люди как имущество. Угон в рабство на протяжении многих веков был частью культуры тех мест. Рабовладельцы-арабы разрушили последние великие королевства Восточной Африки, а государства Западной Африки уничтожили друг друга.

Не было ничего неприличного или необычного в том, что дядя продал близнецов, хотя близнецы считались магическими существами и дядя боялся их, настолько страшился, что ничего не сказал о том, как собирается их продать, дабы они не повредили его тень и не убили его. Им было двенадцать лет. Ее звали Вутуту, птица-посланник, его звали Агасу – именем мертвого короля. Это были здоровые дети, и так как они были близнецы, девочка и мальчик, им многое рассказывали о богах, и поскольку они были близнецы, они слушали эти рассказы и запоминали сказанное.

Их дядя был мужчина дородный и ленивый. Будь у него больше скота, он, наверное, отдал бы несколько коров вместо детей, но этого не случилось. Он продал близнецов. Хватит о нем, более он в повествовании не появится. Мы последуем за близнецами.

Их и еще несколько других захваченных в плен или проданных в рабство повели строем за дюжину миль в маленький аванпост. Там их обменяли, и близнецов и еще тринадцать рабов купили шестеро с копьями и ножами, которые погнали их на запад к морю, а потом еще много миль по побережью. Теперь в общей сложности шли, связанные веревкой за шеи, пятнадцать рабов.

Вутуту спросила своего брата Агасу, что с ними станет.

– Не знаю, – ответил он.

Мальчик Агасу часто улыбался, зубы у него были белые и ровные, и он охотно открывал их в улыбке, а его счастливая усмешка делала счастливой Вутуту. Теперь он не улыбался. Ради сестры он старался держаться храбро, подняв голову и расправив плечи, так же гордо и угрожающе, так же комично, как щенок, вздыбивший шерсть на загривке.

Мужчина со щеками, испещренными шрамами, шедший в веренице позади Вутуту, сказал:

– Они продадут нас белым дьяволам, которые увезут нас в свой дом за большой водой.

– И что с нами там сделают? – потребовала ответа Вутуту.

Мужчина молчал.

– Ну? – подстегнула его Вутуту.

Агасу попытался мельком глянуть через плечо. Им не позволяли говорить или петь на ходу.

– Возможно, нас съедят, – сказал наконец мужчина. – Мне так говорили. Вот зачем им нужно столько рабов. Это потому, что они вечно голодны.

Вутуту заплакала.

– Не плачь, сестра, – сказал ей Агасу. – Нас не съедят. Я тебя защищу. Наши боги нас защитят.

Но Вутуту все плакала и плакала и шла с тяжелым сердцем, чувствуя боль, гнев и страх такие, какие способен испытывать только ребенок: острые и непреодолимые. Она не в силах была объяснить Агасу, что не боится быть съеденной белыми дьяволами. Она твердо знала, что выживет. Она плакала потому, что боялась, что они съедят ее брата, и не верила, будто сумеет его защитить.

Они вышли к фактории, и там их держали десять дней. На утро третьего дня их вывели из хижины, где они сидели в заточении (в последние дни тут стало совсем тесно, ибо отовсюду приходили мужчины, приводя с собой вереницы и стайки рабов). Их погнали в гавань, и Вутуту увидела корабль, который вскоре увезет их прочь.

Сперва она подумала, какой он большой, а потом – какой он маленький, им всем в него никак не поместиться. Корабль легко покачивался на волнах, неглубоко сидел в воде. Лодка с корабля сновала взад-вперед, перевозя пленников на борт, где матросы заковывали их в кандалы и уводили в трюмы, у кое-кого из матросов была кожа красная, как кирпич, или цвета выделанной шкуры, странные острые носы и бороды, делавшие их похожими на животных. Несколько матросов выглядели как люди из ее народа, как те, кто пригнал ее на побережье. Мужчин, женщин и детей разделили, загнали в отдельные загоны для рабов в трюме. А рабов на корабле было слишком много, так что дюжину мужчин приковали на верхней палубе под теми местами, где натягивала на ночь гамаки команда.

Вутуту отправили к детям, а не к женщинам, и ее не заковали, а только заперли в колодки. Агасу в цепях погнали к мужчинам, набитых в загон что селедки в бочке. В трюме воняло, хотя матросы и отскребли его после прошлого груза. Но вонь въелась в дерево, вонь страха и блевотины, вонь поноса и смерти, вонь горячки, безумия и ненависти. Вутуту сидела в трюме с другими детьми. По обе стороны от нее потели дети. Качка с силой бросила на нее маленького мальчика, и он извинился на языке, который Вутуту не узнала. Она попыталась улыбнуться ему в полутьме.

Корабль поднял паруса. Теперь он низко осел в воде.

Вутуту думала о краях, откуда приплыли белые люди (пусть никто из них и не был по-настоящему белым: их лица обветрились на море и загорели на солнце, и кожа у них была темная). Неужели у них настолько мало еды, что им приходится посылать корабли в ее дальнюю землю, чтобы там купить себе людей на пропитание? Или ей предстоит стать лакомством, особым кушаньем для тех, кто съел так много всего, что только черная плоть в котлах способна наполнить их рот слюной?

На второй день плавания налетел шквал, он был не сильный, но палуба вздымалась и падала, и запах блевотины смешался с запахами мочи, жидкого кала и потного страха. Из отверстий для воздуха в потолке трюма дождь поливал их как из ведра.

Прошла неделя, и земля давно уже скрылась за горизонтом, тогда с рабов сняли оковы. Их предостерегли, что любое неповиновение, сопротивление или протест, – и их накажут так, что они и представить себе не в силах.

Утром узников накормили бобами и галетами и каждому дали по глотку сока лайма с уксусом, от которого сводило скулы, и рабы кашляли и плевались, а кое-кто даже стонал и выл, когда черпаками раздавали лаймовый сок. Но выплюнуть они его не могли, если их ловили за этим, то били кулаками или секли кнутом.

Вечером была солонина. Вкус у нее был неприятный, и серую поверхность мяса покрывала радужная пленка. Так было в начале плавания. По мере того как шли дни, становилось все хуже.

Когда удавалось, Вутуту и Агасу сидели, тесно прижавшись друг к другу, говорили о матери, о доме и товарищах по детским играм. Иногда Вутуту пересказывала Агасу истории, которые слышала от матери, истории о Легбе, самом коварном среди богов, кто служил глазами и ушами Великого Маву, кто уносил творцу мира просьбы людей и доставлял его ответы.

Вечерами, чтобы скрасить монотонность плавания, матросы заставляли рабов петь песни и танцевать танцы их родной земли.

Вутуту посчастливилось, что ее загнали с детьми. Детей было слишком много, и внимания на них не обращали. Женщины были не так удачливы. На некоторых рабовладельческих кораблях рабынь многократно насиловала команда, считая это негласной привилегией плавания. Этот корабль был не из таких, что, однако, не исключало изнасилований.

Сотня мужчин, женщин и детей умерли в этом плавании, а тела их сбросили за борт; а некоторых узников бросали еще живыми, но зеленая прохлада океана охлаждала их предсмертный жар, и они тонули, ударяя по воде руками, захлебываясь, теряясь.

Сами того не зная, Вутуту и Агасу плыли на голландском корабле, но это вполне мог бы быть английский корабль или португальский, испанский или французский.

Черные матросы на корабле, с кожей более темной, чем у Вутуту, говорили пленникам, куда идти, что делать, когда танцевать. Однажды утром Вутуту поймала на себе пристальный взгляд одного из черных стражников. Когда она ела, этот человек подошел и стал смотреть на нее, не говоря ни слова.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Зачем ты служишь белым дьяволам?

Он усмехнулся, словно вопрос был самой смешной шуткой, какую он когда-либо слышал. Потом наклонился так, что его губы почти коснулись ее уха, а дыхание было столь жарким, что ее едва не стошнило.