Американские боги (пер. А.А.Комаринец) - Neil Gaiman

– Как скажешь, моя дорогая, – отозвался тот.

– Ты, – сказала она ему, – так полон дерьма, что странно, как это глаза у тебя не стали коричневыми. – Она подала ему пустую тарелку. – Сам себе накладывай.

Вечернее солнце у нее за спиной подсветило ее волосы, превратив их в платиновый ореол.

– Тень, – сказала она, со смаком уплетая куриную ножку, – звучное имя. Почему тебя зовут Тень?

Тень облизнул пересохшие губы.

– Когда я был ребенком, – начал он, – мы жили, мы с мамой, мы были… я хочу сказать, она была, ну вроде как секретарем во многих американских посольствах, и мы переезжали из города в город по всей Северной Европе. Потом она заболела, вынуждена была бросить работу, и мы вернулись в Штаты. Я никогда не знал, о чем говорить с другими детьми, и потому выбирал себе взрослых и так и следовал за ними без единого слова. Наверное, мне просто нужно было общество. Не знаю. Я был маленьким ребенком.

– Ты вырос, – заметила она.

– Да, – отозвался Тень. – Я вырос.

Она повернулась к Среде, который ложкой черпал из миски суп, с виду похожий на холодный гумбо.

– Так это тот малыш, который всех так расстроил?

– Ты слышала?

– Я не глухая.

Она обернулась к Тени:

– Держись от них подальше. Слишком много кругом тайных обществ, и ни в одном – ни любви, ни верности. Реклама, независимая пресса, правительство – все они в одной лодке. Они варьируют от едва компетентных до крайне опасных. Эй, старый волк, я тут на днях слышала шутку, которая тебе понравится. Как можно быть уверенным, что ЦРУ непричастно к покушению на Кеннеди?

– Я ее слышал, – буркнул Среда.

– Жаль. – Она снова повернулась к Тени. – Но цирк с агентами, которых ты видел, – совершенно иное дело. Они существуют потому, что все знают, что должны существовать. – Она допила из чашки напиток, похожий на белое вино, потом поднялась на ноги. – Тень – хорошее имя. Я хочу кофе мокко. Пошли.

Она зашагала к выходу из парка.

– А как же еда? – спросил Среда. – Нельзя же ее просто тут оставить.

Белая с улыбкой указала ему на девчонку с дворнягой, потом простерла руки, чтобы заключить в объятия Хейт-Эшбери и весь мир.

– Пусть она их питает, – сказала она на ходу Среде, который вместе с Тенью покорно пошел за ней следом. – Я ведь богата. У меня все потрясающе. Зачем мне тебе помогать?

– Ты одна из нас, – ответил тот. – Ты так же позабыта, нелюбима и непоминаема, как и все остальные. Вполне очевидно, на какой ты должна быть стороне.

Выйдя к кофейне, они сели за столик. Официантка здесь была только одна, и как знак принадлежности к касте, носила в брови колечко. Одинокая барменша за стойкой варила кофе. Официантка надвинулась на них с привычной автоматической улыбкой и приняла заказ.

Белая накрыла тонкой ручкой квадратную лапищу Среды.

– Говорю тебе, мои дела идут прекрасно. В день моего праздника до сих пор угощаются яйцами и крольчатиной, услаждают себя пирожными и радостями плоти, воспевают меня в символах возрождения и совокупления. Цветы носят на шляпках, цветы дарят друг другу. Все это делается во славу моего имени. И таких людей с каждым годом все больше. Во славу меня, старый волк.

– И ты жиреешь и богатеешь на их поклонении и любви? – сухо спросил он.

– Не будь сволочью. – Она отхлебнула свой мокко. Голос ее внезапно прозвучал очень устало.

– Вопрос серьезный, дорогуша. Разумеется, я не стану оспаривать того, что миллионы и миллионы людей дарят друг другу безделушки во имя твое, и что ритуалы твоего праздника и по сей день в ходу, даже яйца до сих пор ищут. Во имя твое, говоришь? Тебя звали Белая, Иштар, Эостере, а потом еще Пасха. Но сколько сегодня знает, кто ты? Хм? Простите, мисс? – обратился он к официантке.

– Вам еще эспрессо?

– Нет, милая. Я просто думал, может быть, вы сможете разрешить наш небольшой спор. Вот мы тут с другом разошлись во мнениях, что, собственно, значит слово «Пасха»? Вы, случайно, не знаете?

Девушка уставилась на Среду так, словно изо рта у него полезли вдруг зеленые жабы.

– Не знаю я ничего о рождественских штучках. Я язычница.

А женщина за стойкой добавила:

– Кажется, это еврейское слово, что-то вроде «Христос воскрес».

– Правда? – переспросил Среда.

– Ну да, – повторила барменша. – Пасха. Ну, как солнце восходит на востоке.

– Возносящийся сын. Разумеется. Самое логичное предположение.

Барменша с улыбкой вернулась к своей кофемолке. Среда поглядел на официантку.

– Думаю, если вы не против, я все же закажу еще один эспрессо. Да, кстати, как язычница вы кому поклоняетесь?

– Поклоняюсь?

– Вот именно. Думаю, у вас тут, наверное, обширный выбор. Так кому вы воздвигли домашний алтарь? Кому вы кладете поклоны? Кому вы молитесь на рассвете и на закате?

Официантка несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот, прежде чем смогла наконец заговорить:

– Жизнетворному женскому началу. Сами знаете.

– Ну надо же. А это ваше женское начало, имя у него есть?

– Она богиня внутри каждого из нас, – вспыхнула девушка с кольцом в брови. – Имя ей не нужно.

– Ага, – протянул, осклабившись, Среда, – так в ее честь вы устраиваете бурные вакханалии? Пьете кровавое вино под полной луной, а в серебряных подсвечниках у вас горят алые свечи? Вы ступаете нагими в морскую пену, а волны лижут ваши ноги, ласкают ваши бедра языками тысячи леопардов?

– Вы надо мной смеетесь, – сказала девушка. – Ничего подобного мы не делаем. – Она глубоко вздохнула, Тень заподозрил, что она считает про себя до десяти. – Еще кому-нибудь кофе? Еще один мокко, мэм? – Улыбка у нее была точно такой же, какой она их приветствовала при входе.

Все покачали головами, и девушка повернулась к другому посетителю.

– Вот вам, – сказал Среда, – одна из тех, «у кого нет веры и кто отказывается веселиться». Честертон это сказал, не я. Тоже мне язычница. Итак, может, нам выйти на улицу, дорогая Белая, и повторить все снова? Зачем тебе прятаться под именем Белой? Давай попробуем выяснить, кто из прохожих знает, что их пасхальные каникулы самым тесным образом связаны с Эостере Рассветной? Давай посмотрим… ага. Мы спросим сто человек. За каждого, кто знает правду, можешь отрезать мне палец на руке, а когда их не хватит, палец на ноге; за каждые двадцать, кто не знает, ты проведешь со мной ночь в моей постели. И ведь преимущество на твоей стороне: в конце концов, мы ведь в Сан-Франциско. На этих крутых улицах водятся язычники, атеисты, колдуны и ведьмы всех мастей.

Зеленые глаза уставились на Среду. Глаза у Белой были, решил Тень, в точности цвета весенней листвы, подсвеченной солнцем. Она молчала.

– Мы же можем попытаться, – продолжал Среда. – Но все пальцы останутся при мне, и к тому же на пять ночей я залучу к себе тебя в постель. Поэтому не говори мне, что тебе поклоняются и справляют твои праздники. Они произносят твое имя, но оно не имеет для них смысла. Вообще никакого.

На глазах у нее выступили слезы.

– Я это знаю, – тихонько ответила она. – Я не дура.

– Нет, – согласился Среда. – Не дура.

«Он зашел слишком далеко», – подумал Тень.

Среда пристыженно опустил глаза.

– Извини, – сказал он, и в голосе его Тень различил неподдельную искренность. – Ты правда нам нужна. Нам нужна твоя энергия. Нам нужна твоя сила. Ты станешь сражаться бок о бок с нами, когда надвинется буря?

Белая помедлила. На левом запястье у нее был вытатуирован браслет синих незабудок.

– Да, – сказала она, помолчав. – Наверное, да.

«Похоже, правда, что говорят, – подумал про себя Тень. – Если сумеешь подделать искренность, твое дело в шляпе». И тут же устыдился таких мыслей.

Поцеловав палец, Среда коснулся им щеки Белой, потом, позвав официантку, заплатил за все кофе. Банкноты он аккуратно завернул в чек и отдал официантке.

Когда она уже уходила, Тень окликнул ее:

– Простите, мэм? Кажется, это вы обронили. – Он поднял с пола бумажку в десять долларов.

– Нет, – сказала она, поглядев на чек и деньги в руке.

– Я видел, как она упала, мэм, – вежливо возразил Тень. – Пересчитайте.

Пересчитав деньги, официантка поглядела на него недоуменно:

– О Господи. Вы правы. Извините, пожалуйста.

Взяв у Тени десять долларов, она удалилась.

Белая вышла с ними на тротуар. Только-только начали сгущаться сумерки. Кивнув Среде, она тронула за руку Тень и спросила:

– Что тебе снилось прошлой ночью?

– Гром-птицы, – ответил он. – И гора черепов.

Белая кивнула:

– А ты знаешь, чьи это черепа?

– В моем сне был голос. Он мне рассказал.

Она снова кивнула и стала ждать продолжения.

– Он сказал, все они мои. Мои старые черепа. Сотни тысяч моих черепов.

Белая перевела взгляд на Среду.

– Похоже, у нас завелся хранитель.

Улыбнувшись солнечно и похлопав Тень по руке, она повернулась и ушла. Тень глядел, как она идет по тротуару, пытаясь – безуспешно – не думать о бедрах, трущихся друг о друга при ходьбе.