Честный проигрыш - Айрис Мердок

— Непринужденная свобода в сочетании цветов. Американцы осторожничают с цветом, боятся смешения стилей. И в результате их интерьеры почти всегда голые и безобразные. Уюта в Америке не дождешься.

— Ты прекрасно выглядишь, Джулиус, — сказал Аксель. — Лондон явно тебе на пользу. До меня дошли слухи, что ты собираешься здесь осесть.

Аксель и Джулиус разместились в двух мягких креслах по обе стороны от камина, оба свободно вытянули ноги и выглядели удручающе раскованно. Снизу, из кухни, доносился укоряющий запах перестоявшего рагу. Саймон терзался муками голода.

— Да, я об этом подумываю. Лондон настолько цивилизован, что успокаивает. Вот в Париже я жить бы не смог, а ты?

— Тоже. Мне он всегда не особенно нравился. До сих пор думаю, что мог бы жить в Риме, хотя, возможно, это чистая фантазия. В мечтах я всегда жил в Риме.

— Правда? Какое совпадение: я тоже. Хоть и не жил там больше чем по несколько недель.

— Аналогично у меня. Но этот город всегда снится. Это нагромождение пластов истории. Дома, лепящиеся друг к другу. Рим восхитительно неупорядочен, прямо как Лондон.

— Вот-вот. Я люблю сельский стиль жизни Рима.

— Эти бесчисленные маленькие площади…

— Фонтаны…

— Белеющие между деревьев статуи…

— Античные колонны, украшающие ренессансные стены…

— По ночам отблеск неоновых огней на терракоттовых домах…

— Мальчики, голышом купающиеся в Тибре…

— Да-да, эти мальчики, голышом купающиеся в Тибре… Конца этому не предвидится, думал Саймон. Но твердо решил не напоминать об обеде. Пусть cassoulet сгорит.

— Конечно, опера там не так хороша, как в Париже, — сказал Джулиус.

— Безусловно, но всегда можно слетать в Милан.

— Я видел, что в «Сэдлерс Уэллс» дают Моцарта. У них этим летом хорошая труппа?

— Неплохая. Они очень недурно поставили Cost. Не помню, что там идет сейчас.

— Die Entführung aus dem Serail. Как тебе это, Саймон?

— Что? — спросил Саймон. Он угрюмо стоял у окна и смотрел на улицу.

— Die Entfürhung aus dem Serail.

— He выношу Моцарта, — сказал Саймон.

— Аксель, нельзя разрешать ему говорить так. Мне чуть не сделалось дурно.

— Ну, кое-что из Моцарта тебе все же нравится, Саймон. Не далее как вчера ты напевал Voi che sapete.

— Voi che sapete? — подхватил Джулиус. — Великолепно.

— Я люблю только то, что можно напевать, — заявил Саймон.

— Не такой плохой принцип, — откликнулся Джулиус. — Во всяком случае, честный. Почему надо презирать мурлыканье себе под нос? С него-то все и начинается.

— Я, правда, сомневаюсь, что Саймон с него сдвинется, — возразил Аксель. — Я уже бросил попытки развить его музыкально.

— Обидно. По-моему, характер Саймона предполагает любовь к музыке.

— Согласен.

— Он ведь настолько женственен. Все эти штрихи изящества в убранстве комнаты, безусловно, дело рук Саймона. Изысканно разбросанные подушки, элегантно раздвинутые занавески, искусно подобранные цветы, само присутствие цветов. Я не прав? В Саймоне чувствуется женская струнка. Он создан, чтобы любить музыку. Большинство женщин музыкальны.

— Ты так думаешь? — спросил Аксель. — По моим ощущениям, мужчины куда музыкальнее женщин. Не знаю ни одной женщины, которая по-настоящему чувствовала бы музыку.

— А ты вообще не знаешь ни одной женщины, — пробурчал Саймон.

— Нельзя не прийти к заключению, — продолжал Джулиус, — что музыкальность или ее отсутствие — черта весьма характерная. Например, Морган просто ненавидит музыку…

Саймон украдкой посмотрел на часы. Десятью минутами позже они говорили о ком-то или о чем-то, называемом Дитрих Фишер-Дискау. Саймон, стараясь не привлекать внимания, спустился вниз.

Добравшись до кухни, он взялся за херес. Пусть разговаривают. Пусть разговаривают еще хоть битый час. Но запах, сочащийся из-под крышки коричневого глиняного горшка, делался просто невыносимо соблазнительным. Невероятным усилием воли Саймон одержал верх над желанием приподнять крышку и подцепить ложку фасоли. Ему нужно было страдать. По доносившимся из гостиной репликам он слышал, что разговор перешел на Вагнера.

— Вагнер был, несомненно, гомосексуален, — говорил Джулиус в тот момент, когда Саймон тихо вернулся в комнату.

Наполнив свой бокал, Саймон сел у окна. Даже и эта новость не смогла вызвать в нем интереса к Вагнеру. Они начали с жаром обсуждать нуднейшее «Кольцо нибелунгов».

— Но я так разговорился, — наконец прервал себя Джулиус, — что даже еще не вручил подарка. И о чем только думаю! — Нагнувшись, он начал развязывать узел бечевки, стягивающей коричневый пакет. — Никогда не умел развязывать узлы!

— Как это трогательно, что ты принес мне подарок! — сказал Аксель. — Но зачем мучаться? Я сейчас дам тебе ножницы. — И, встав, он вышел из комнаты.

— Саймон, — негромко сказал Джулиус, — пойди сюда. Совершенно непроизвольно Саймон поднялся и подошел к нему.

— Послушай, милый, не беспокойся. Все будет хорошо. Ты меня понимаешь?

Стоя около кресла, Саймон посмотрел в улыбающееся, оживленное лицо Джулиуса, потом покачал головой и повернулся, чтобы отойти. Но в этот самый момент Джулиус ущипнул его за попку. На площадке послышались шаги Акселя.

Саймон с пылающим лицом смотрел в окно.

— Вот ножницы, — сказал у него за спиной голос Акселя.

— Интересно, можешь ли ты угадать, что это?

— Даже предположить не могу.

— Саймон, иди сюда, посмотри на подарок Акселя. Изо всех сил пытаясь успокоиться, Саймон медленно обернулся. В нем клокотали стыд, бешенство и какое-то темное возбуждение.

Сняв верхнюю обертку, Джулиус открыл коробку. Там лежало нечто, завернутое в папиросную бумагу.

— Разверни, Аксель.

Заинтригованный Аксель принялся разворачивать. Показались пушистые ушки, а следом за ними и весь огромный розовый плюшевый медвежонок.

— Ну не славный ли? — весело блестя глазами и рассыпаясь смехом, вскричал Джулиус. На лицо Акселя стоило посмотреть.

— Боже правый! — выдохнул Саймон.

— Вы должны полюбить его всей душой! — восклицал Джулиус. — Оба. Иначе ему будет очень грустно. Надеюсь, что ничьей ревности он не вызовет. — Джулиус уже задыхался от смеха.

Едва способный верить своим глазам, Аксель с большим трудом стер с лица ужас и отвращение и заменил их на холодность и бесстрастность.

— Спасибо, Джулиус, — сказал он, опустив медвежонка на пол. — Очень приятно, что ты вспомнил о моем дне рождения…

Наклонившись, он начал сворачивать оберточную бумагу. Глядя поверх его головы, Джулиус подмигнул Саймону и игриво показал колечко из большого и указательного пальцев.

— Думаю, нам пора уже сесть за обед, — в отчаянии сказал Саймон.

— Обед? — изумленно воскликнул Джулиус. — Но я давным-давно пообедал. Я был уверен, что вы пригласили меня посидеть после обеда. Не хотите же вы сказать, что до сих пор не обедали?

— Мы ждали вас, — сказал Саймон. — Из слов Акселя следовало, что вы спросили, можно ли пообедать с нами.

— Нет, я, конечно же, говорил только о послеобеденном визите. Немного удивился, когда вы предложили мне мартини, но подумал, что это дань моим варварским американским привычкам.

— В любом случае, очень приятно, что ты зашел, — сказал Аксель. Он еще явно не вполне отделался от шока.

— Но тебе нравится мой подарок?

— Разумеется. Он так оригинален.

— Я чувствовал, что ему здесь обрадуются. Он не сказал мне своего имени, но, думаю, вскоре шепнет его на ушко Акселю. У него такой скромный, такой доверчивый вид. Вы согласны? Помните, что с ним нужно быть очень бережными. Он такой толстенький, так не уверен в себе. «Если мишка не гимнаст, стать кубышкой он горазд». Видите, как хорошо я знаком с английской литературой. Боже, как поздно! Почти половина одиннадцатого. Рано ложиться, как вам известно, — мой непреложный принцип. А вы, бедняги, вероятно, просто умираете от голода. Спокойной ночи, Аксель. Спокойной ночи, милочка Саймон. Я с таким удовольствием вспоминаю нашу последнюю встречу. Не провожайте меня. Я отлично найду дорогу. Спокойной ночи, спокойной ночи.

Джулиус вышел. Входная дверь захлопнулась. Саймон, провожавший его на площадку, вернулся в гостиную. Встав с кресла, Аксель отшвырнул ногой в угол плюшевого медведя.

— Что это за разговоры о вашей последней встрече?

— Он сказал это не мне — нам обоим…

— Нет. Он обращался к тебе. Ты не рассказывал мне, что виделся с Джулиусом. Когда это было?

— Да мы, собственно, и не виделись… Он звонил…

— Нет, ты виделся с ним. Когда?

— Всего на несколько минут. У меня в офисе. И это было только…