Честный проигрыш - Айрис Мердок

— А рубашки тебе понравились?

— Да, конечно, как раз такие, как я люблю. Спасибо, мой дорогой.

С рубашками было не разгуляться. Аксель настаивал на строгом исполнении его инструкций. Правда, началось это только после двух очень дорогостоящих неудач. Получая в подарок что-нибудь тщательно выбранное и удивительно красивое по расцветке, Аксель обычно говорил: «Ну зачем? Ведь это у меня уже есть», и Саймон невольно задавался вопросом, а не дальтоник ли его друг. Зато мне очень легко делать подарки, думал он. Мне столько всего нравится и столько всего хочется. Опустив глаза, он с нежностью посмотрел на ультрамариново-синий галстук с изумрудными акантовыми листьями, повязанный поверх самой светлой из его бледно-зеленых рубашек.

— У тебя новый галстук, Саймон. Ты, голубчик мой, мот.

— Мне позволительно делать себе подарок в твой день рождения. Это традиция. И дом в этот день тоже что-нибудь получает.

— Да-да, я заметил. Ты купил еще одну вещицу из этого безумно дорогого ирландского граненого стекла. Пожалуйста, будь слегка бережливее, дорогой, ведь мы не купаемся в деньгах.

Саймону очень понравилось это «мы».

В такие моменты естественно было бы чувствовать себя совершенно счастливым. И он в самом деле был близок к счастью. С момента памятного происшествия в китайском ресторане к Акселю полностью возвратилось хорошее настроение. Он был даже особенно ласков с Саймоном и, казалось, забыл о своем раздражении в связи с Морган. Это прощение доказывает его любовь, думал Саймон, и как все было бы хорошо, если бы только не эти сложности из-за Джулиуса. Саймон снова и снова возвращался к мысли о Джулиусе и курьезной ситуации, в которую тот вовлек его, ни на йоту не приближаясь к пониманию, в чем, собственно, эта ситуация заключалась. Она, безусловно, была зловеща, пугала и влекла за собой ложь. Кроме того, было ясно, что чем-то она глубоко отвратительна. Судя по всему, Джулиус вовлекал его в какой-то заговор, но зачем? Если бы только Саймон не утаил от Акселя той неприятной сцены в квартире Джулиуса! Если бы — ведь его прегрешения начались еще раньше — он не скрыл приглашения Джулиуса прийти к нему на квартиру! Если бы он рассказал правду хотя бы на втором этапе! Это, конечно, повлекло бы за собой взбучку, но теперь все давно было бы позади и забыто. Подобно преступнику, уповающему на снисхождение в связи с добровольным признанием во всех своих прегрешениях, Саймон мог бы теперь свалить груз с плеч и с чистой душой радоваться изливаемым на него доказательствам любви Акселя. Был ли момент, когда он мог рассказать Акселю все? Не открыться ли ему прямо сейчас?

Саймон по-прежнему был в шоке от того, что Джулиус вынудил его услышать в музее. Этот секрет тоже мучил невыносимо, и все-таки Саймон пришел к заключению, что ему надо как-то справляться с ним в одиночку. Открыть его — значило рассказать все. А здесь примешивался уже не только страх перед угрозами Джулиуса. Страх присутствовал и, более того, был непосредственно связан с вечно мучающими его кошмарными опасениями, но, кроме того, открыв это Акселю, он предаст и других. Разумно ли подключать Акселя на данном этапе? Джулиус четко обрисовал возникающие в этом случае трудности. Что предпримет Аксель? Промолчит или тут же отправится к Руперту, а то и к Хильде? Аксель всегда не любил Морган. Не обвинит ли он во всем ее и не захочет ли ее дискредитировать? Утайки он ненавидит. Возникнет болезненная неловкость, которая может вылиться и в скандал. Прийти к определенному решению мешало еще и сомнение, а правду ли рассказал ему Джулиус. В самом ли деле он создал все своими руками и заставил как Морган, так и Руперта думать, что другой влюблен? Как, объясните мне, он мог это проделать? Однако если не мог, то как же узнал, где и когда они встретятся? Оставалась, конечно, возможность случайного перехвата письма. Это проклятое увлечение Морган и Руперта могло зародиться и без участия Джулиуса, а тот по каким-то своим причинам захотел ввести Саймона в заблуждение. Но если затеял все это действительно Джулиус, сможет ли он сделать то, о чем так хвастливо заявил Саймону: то есть остановить все легко, да к тому же и безболезненно? Как вся эта несуразица будет вдруг разом уничтожена? И какой ужас, что участники — именно эти двое! С чувством болезненной неловкости Саймон осознавал, что жутко ревнует. Цеплялся за надежду, что все это как-нибудь мирно разрешится, так мирно, словно ничего и не было. Эта надежда оказывалась еще одним доводом в пользу молчания.

Все это непрерывно преследовало Саймона. Но люди привыкают жить как бы в двух плоскостях. Он избегал и Сеймур-уок, и Прайори-гроув. И когда был рядом с Акселем, все, связанное с ними, отступало, казалось не таким уж важным и имеющим шанс разрешиться благополучно. Хлопоча по хозяйству, заново переставляя ирисы, поправляя подушки, подливая Акселю сухого хереса, Саймон чувствовал себя и спокойным, и бодрым.

— Да! — сказал Аксель. — Я ведь совсем забыл. Позвонил Джулиус и спросил, может ли заглянуть к нам сегодня вечером.

Только не это! — Саймон от неожиданности стукнул бутылкой о столик.

— Я сказал: буду рад. Надеюсь, ты не против? По-моему, очень мило, что Джулиус вспомнил о моем дне рождения.

— О господи! — воскликнул Саймон. Подняв бутылку, он машинально вытер носовым платком оставшийся на столешнице мокрый след.

— Неужели ты против, Саймон? В чем дело?

— Я думал, что мы с тобой будем вдвоем. Я так ждал этого вечера.

— Не будь ребенком. Мы очень часто обедаем тет-а-тет. Зачем же поднимать шум из-за какого-то одного вечера?

— Это особенный вечер. Ты мог бы и посоветоваться со мной, Аксель.

— Как именно, не выходя за рамки вежливости? Мне нужно было сразу сказать «да» или «нет».

— Значит, ты должен был сказать «нет».

— Это уже чересчур! А если мне по душе видеть Джулиуса сегодня вечером?

— Если так, почему бы вам не пойти вместе куда-нибудь пообедать?!

— Саймон, немедленно прекрати! Нужно, в конце концов, отучиться от беспричинных взрывов ревности. Они все портят. Будь добр, сначала думай, а уж потом говори. Ты ведешь себя как трехлетка. Джулиус мой старый друг, и я не собираюсь порывать со старыми друзьями, лишь бы усладить твои инфантильные собственнические притязания. Я сыт по горло этими капризами. Ты ведь прекрасно знаешь, что я люблю тебя. А в ответ проявляешь чертовскую неблагодарность.

— Ну ладно, хорошо, прости. И дело совсем не в этом. То есть это не ревность. Это… Прости меня, Аксель. Но я так старался все приготовить, а ты вдруг огорошиваешь меня этой новостью.

— Но ты же не можешь сослаться на то, что не хватит еды?

— Сардинок будет недостаточно.

— Ты сам сказал, что не следует налегать на сардинки. Ну же, Саймон, это ведь мой день рождения, и ты сам настоял, чтобы мы его праздновали. Наверное, лучше было сказать тебе раньше. Но я просто забыл. Так что, сам видишь, для меня это не так уж и важно.

— Да, конечно. Извини, милый. Когда придет Джулиус?

— А знаешь, он этого не сказал. Просто спросил, нельзя ли заглянуть.

— Значит, мы будем ждать до бесконечности, и рагу испортится.

Саймон спустился в кухню и тупо уставился на большой глиняный коричневый горшок, купленный ими в Безансоне. Неожиданно все потемнело и помертвело. О, если б он только не начал врать Акселю!

— Гей-гей, Аксель!

— Что ты хочешь сказать, Джулиус?

— Гей-гей. Разве в Англии не говорят так?

— Пожалуй, это осталось в прошлом. Но неважно. Гей-гей, Джулиус.

— Поздравляю тебя с днем рождения.

— Спасибо.

— Привет, Саймон, ты очень красив сегодня.

— Рюмку сухого мартини?

— Нет, спасибо. Моим чувствительным внутренностям явно на пользу мораторий, который я наложил на мартини с момента приезда в Англию. И мигреней теперь почти нет. Немного виски, пожалуйста. Можно, я сяду здесь?

Рагу явно переварилось. Саймон решительно отказался от предложения Акселя сесть — ввиду опоздания Джулиуса — за стол без него. Он настоял, чтобы они дождались Джулиуса. И теперь было уже начало десятого.

Джулиус в черном костюме из очень легкой ткани был безупречно элегантен и чуть походил на пастора. Войдя с огромной коробкой, завернутой в коричневую бумагу, он без объяснений поставил ее возле кресла. По тому, как он нес ее, коробка явно была не тяжелой. Саймон с любопытством покосился на нее. Что там такое? Наверняка это подарок Акселю.

— Какая у вас английская обстановка, — прихлебывая виски и удовлетворенно оглядывая комнату, сказал Джулиус.

— И что же в ней английского? — спросил Саймон. Взвинченный, раздраженный и несчастный, он хотел, чтобы все теперь было глупым, нелепым и чудовищным.

— Непринужденная свобода в сочетании цветов. Американцы осторожничают с цветом, боятся смешения стилей. И в результате их интерьеры почти всегда голые и безобразные. Уюта в Америке не дождешься.