Черная ряса - Уильям Коллинз

— Вы помните, мистер Ромейн, что ваше завещание было положено на сохранение в нашем бюро, — начал он. — Отец Бенвель был у нас и представил распоряжение, подписанное вами и уполномочивающее его переправить завещание из Лондона в Париж, с целью получить вашу подпись под припиской, что является необходимым прибавлением для обеспечения действительности этого завещания. — Вы удостаиваете меня вашим вниманием, сэр?

Ромейн ответил слабым наклоном головы.

Его глаза были устремлены на мальчика, все еще занятого бросанием лучинок в огонь.

— В то время, когда писалось ваше завещание, — продолжал доверенный, — отец Бенвель получил от вас разрешение взять с него копию. Услышав о вашей болезни, он представил копию на рассмотрение высокопоставленного лица. Письменный ответ этого компетентного судьи удостоверяет, что документ, передающий поместье Венж римской церкви, составлен так неудовлетворительно, что завещание сделается предметом тяжбы после смерти завещателя. Вследствие этого он дал приписку, которая исправляет этот недостаток, мы ее присоединили к завещанию. Я счел, как ваш законный советник, своей обязанностью сопутствовать отцу Бенвелю во время его возвращения в Париж с завещанием на случай, если вам вздумается сделать в нем какое-нибудь изменение.

Он взглянул на Стеллу и ребенка, как бы дополняя этим свои слова. Хитрые глаза отца Бенвеля обратились туда же.

— Читать мне завещание, сэр? — спросил поверенный, или, быть может, вы предпочитаете прочесть его сами?

Ромейн молча протянул руку к завещанию. Он все еще наблюдал за своим сыном, которому оставалось бросить в огонь еще несколько лучинок. Отец Бенвель вмешался в первый раз.

— Одно слово, мистер Ромейн, прежде чем вы будете читать этот документ, — сказал он. — Церковь получает от вас назад владение, бывшее некогда ее собственностью. Кроме того, она предоставляет вам и даже желает, объявляя это через меня, чтобы вы сделали некоторые изменения, которые вы или пользующийся вашим доверием законный советник признаете справедливыми. Я говорю о той приписке к завещанию, в которой речь идет о собственности, полученной вами в наследство от покойной леди Беррик, я прошу присутствующих здесь лиц удержать в своей памяти эти немногие и простые слова, сказанные мною сейчас.

Он поклонился с достоинством и отступил назад. Даже на поверенного он произвел благоприятное впечатление.

Доктора переглянулись между собой с безмолвным одобрением. В первый раз нарушилось грустное спокойствие лица Стеллы, я мог видеть, каких усилий стоило ей подавить свое негодование.

Один только Ромейн оставался неподвижным. Лист бумаги, на котором было написано завещание, лежал забытый на его коленях. Его глаза все еще оставались прикованными к маленькой фигурке у камина.

Ребенок бросил последнюю лучинку в тлеющую красную золу. Он посмотрел вокруг себя, отыскивая новый запас, и ничего не нашел.

Его свежий, молодой голос звонко раздался среди безмолвия комнаты.

— Еще! — закричал он. — Еще!

Мать погрозила ему пальцем.

— Тише! — прошептала она.

Он убежал от нее, когда она попыталась взять его на колени, и посмотрел на отца на противоположном конце комнаты.

— Еще! — закричал он опять громче прежнего.

Ромейн поманил меня и указал на мальчугана.

Я повел его через комнату. Он охотно пошел за мною и повторил свою просьбу, стоя около отца.

— Поднимите его ко мне, — сказал Ромейн.

Я едва расслышал эти слова: у него, по-видимому, не доставало уже сил шептать. Он поцеловал своего сына, это ничтожное усилие стоило ему такого тяжелого напряжения, что на него было жаль смотреть.

Когда я снова поставил мальчика на ноги, он взглянул на своего умирающего отца, все еще не забывая своего желания.

— Дай еще, папа! Еще!

Ромейн вложил завещание в его ручонку.

Глазки ребенка засверкали.

— Сжечь? — спросил он радостно.

— Да!

Отец Бенвель рванулся вперед с протянутой рукой; Я остановил его, он вырвался от меня.

Тогда я, забыв преимущество черной рясы, схватил его за горло.

Мальчик бросил завещание в огонь.

— Ах! — воскликнул он в совершенном восторге и захлопал своими пухлыми ручонками, когда яркое пламя вспыхнуло в камине. Я выпустил патера.

В порыве бешенства и отчаяния он обвел взором присутствующих в комнате.

— Беру всех вас в свидетели, — закричал он, — это был припадок сумасшествия!

— Вы сами только что заявляли, — сказал поверенный, — что мистер Ромейн вполне владеет своими умственными способностями.

Сраженный иезуит с яростью обратился к умирающему. Они смотрели друг на друга.

На одно ужасное мгновение глаза Ромейна вспыхнули, в его голосе зазвучала сила, как будто к нему возвратилась жизнь. Патер задал свой вопрос с мрачно нахмуренными бровями:

— Для чего вы сделали это?

Последовал спокойный и твердый ответ:

— Для жены и ребенка.

Послышался и стих последний долгий вздох. После этих священных слов Ромейн умер.

Лондон, 6 мая.

По просьбе Стеллы я возвратился к Пенрозу со своим неизменным Спутником. Мой дорогой, старый товарищ, собака, крепко спит, свернувшись у моих ног, пока я пишу эти строки. Пенроз настолько собрался с силами, что присоединился ко мне в гостиной. Через несколько дней он намерен увидеться со Стеллой.

Какие приказания получило посольство из Рима — принял ли Ромейн последнее напутствие в более ранний период своей болезни — мы никогда не узнаем. Не было сделано никаких препятствий, когда лорд Лоринг предложил перевезти тело в Англию, чтобы похоронить его в фамильном склепе аббатства Венж.

По прибытии в Лондон я взялся сделать необходимые распоряжения для похорон. Возвращаясь в гостиницу, я встретил на улице отца Бенвеля. Я хотел пройти мимо него, но он нарочно остановил меня.

— Как поживает мистрис Ромейн? — спросил он с той адской предупредительностью, которая, по-видимому, постоянно к его услугам. — Надеюсь, очень хорошо? А мальчик? Ему мало дела до того, насколько к лучшему он изменил свою будущность, устроив тот фейерверк! Извините, мистер Винтерфильд, вы, кажется, сегодня не в таком любезном настроении, как обычно. Вы, может быть, припомните ваше необдуманное нападение на меня? Предадим все это забвению. А может быть, вы против меня за обращение бедного Ромейна и за мою готовность принять от него восстановленную собственность церкви? В обоих случаях я только исполнил свой долг как священник. Вы свободомыслящий человек. Во всяком случае я заслуживаю благосклонное истолкование своего поведения.

Этого я уже выдержать не мог.

— Я имею свое собственное мнение о том, чего вы заслуживаете, — ответил я. — Не заставляйте меня выразить его.

Он взглянул на меня со своей предательской улыбкой.

— Я не так стар, как кажусь, — сказал он, — я проживу еще лет двадцать.

— Ну что же? — спросил я.

— Да то, что многое может случиться за двадцать лет! — ответил он.

Сказав это, он меня оставил.

Если он намекает на какую-нибудь интригу с его стороны в будущем, то вот что я скажу — я стану ему поперек дороги.

Возвратимся к другому, более веселому предмету. Припоминая все происшедшее во время моего достопамятного свидания с Ромейном, я прихожу в некоторое изумление от того, что ни один из присутствовавших не сделал попытки воспрепятствовать сожжению завещания. Нельзя было этого ожидать от Стеллы, или докторов, для которых это дело не представляло никакого интереса, но я не могу понять безучастного отношения поверенного.

Он просветил мое невежество двумя словами:

— Оба поместья — Венж и Беррик — находились в безусловном распоряжении мистера Ромейна, — сказал он.

Он знал закон настолько, чтобы предвидеть, что дома, земли и деньги перейдут к его «ближайшему родственнику», или, проще говоря, его вдове и сыну, если он умрет, не оставив завещания.

Когда Пенроз в состоянии будет путешествовать, он отправится со мною в Бопарк. Стелла, ее маленький сын и мистрис Эйрикорт будут гостями в моем доме. Пусть минует это время, и подрастет мальчик, тогда я напомню Стелле о последних желаниях Ромейна в то печальное утро, когда мы оба стояли возле него на коленях. А пока для меня довольно одного счастья — предвидеть этот день.

ЭПИЛОГ

Следующий лист дневника вырван. По какой-то случайности на это место попала страница рукописи, имеющая на себе позднейшую пометку и заключающая подробные распоряжения о свадебном туалете. Впоследствии не кто иной, как мистрис Эйрикорт, признала почерк этой заметки своим.