Логика мизогинии - Kate Manne

белые мужчины заслуживают большего доверия, чем белые женщины: и Аттикус Финч, и прокурор изображены как говорящие за Майеллу более авторитетным голосом, чем она сама. Сравнительный и контрастный характер оценок достоверности можно оценить и по восприятию зрителями подсудимого и его дознавателя в процессе их общения, поскольку их авторитет и доверие к ним уменьшаются и увеличиваются одновременно и одновременно, когда они ходят туда-сюда... Дискредитация показаний Тома происходит не в вакууме; его авторитет не подрывается независимо от авторитета окружающих его людей, но фактически снижение его свидетельского авторитета достигается за счет эпистемического авторитета, неявно передаваемого его допрашивающему: предполагается, что прокурор лучше оценивает чувства и их правдоподобность, чем свидетель". (2011, 23-24)

Взаимосвязь между социальной иерархией и свидетельской несправедливостью - в частности, то, как эти два фактора связаны идеологией и тем, что Чарльз У. Миллс (1997) назвал "эпистемологией невежества", - более подробно освещается в статье Гейла Похлхауса-младшего (2012) , посвященной этому примеру. Похлхаус отмечает, что случай Тома Робинсона выходит за рамки неспособности понять, кто заслуживает доверия, и, следовательно, что на самом деле произошло между Томом и Майеллой (а именно, она сделала ему сексуальное предложение, на которое он ответил отказом, а ее отец был тем, кто избил ее). Скорее, это отказ признать то, что выявлено уликами. Это "систематическое и скоординированное неправильное толкование мира" и невежество умышленного типа (731).6

Почему такой отказ? Во-первых, как утверждает Медина, оправдание Тома Робинсона потребовало бы принять свидетельство чернокожего мужчины, а не белой женщины, что противоречило бы существующей социальной иерархии (даже с учетом крайней бедности и низкого статуса Юэллов по сравнению с другими белыми). Кроме того, как следует из рассуждений Польхауса, для того, чтобы поверить в историю Тома Робинсона, необходимо представить себе белую женщину как способную сексуально желать черного мужчину, что является анафемой для белого гетеро-патриархального порядка. Взгляды белых женщин причитаются белым мужчинам; поэтому чернокожие мужчины, привлекающие такое внимание, воспринимаются как угроза - и угроза телесная - в рамках белого превосходства.

Инвалидность Тома Робинсона позволяет понять, что он не мог напасть на Майеллу, но это также делает его тело более расходным или одноразовым для целей поддержания существующего расового порядка. Не то чтобы Майелле и ее отцу верили, или их истории верили: действительно, эта пара тщательно дискредитирована в городе, к большому унижению последнего (посмотрите, чем заканчивается роман - я не буду спойлерить для тех, кто читает его впервые). Но ложь Юэллов скрывает правду, которую многие решительно не хотят признавать: а именно, что белая женщина может быть увлечена чернокожим мужчиной, который просто сочувствует ей. Ценой сохранения такого невежества становится осуждение человека, который явно невиновен, как пересмешник, не причиняющий вреда и просто доставляющий удовольствие своей песней. Тома Робинсона не понимают: за ним охотятся, его отстреливают, приносят в жертву.

В целом, ресурсы, которые Медина и Польхаус привносят в систему Фрикер, предлагают способ мышления о свидетельской несправедливости, который естественно вписывается в мое представление о природе женоненавистничества. Позвольте мне остановиться, чтобы объяснить почему, и сделать небольшую уборку.

На протяжении всей книги я уделял основное внимание враждебной реакции, с которой сталкиваются женщины. (Это может показаться уместным, более того, обязательным для книги о женоненавистничестве - чего еще она должна касаться, спросите вы?) Но вспомните мою мысль из главы 2 о том, что нам нужно помнить об обратной стороне медали. Или, действительно, о двух разных монетах, которые, согласно моему описанию женоненавистничества, мы должны перевернуть - о негативности, но также и о гендере.

По моему мнению, основная функция и конституирующее проявление женоненавистничества - это наказание "плохих" женщин и контроль за их поведением. Но системы наказания и вознаграждения, осуждения и оправдания имеют тенденцию работать вместе, в комплексе. Таким образом, общие структурные особенности счета предсказывают, что женоненавистничество, как я его проанализировал, скорее всего, будет работать вместе с другими системами и механизмами принуждения к гендерному соответствию.7 И небольшое размышление над текущими социальными реалиями способствует продолжению этой линии мышления, в соответствии с которой враждебность, с которой сталкиваются женщины, является острой, торчащей верхушкой большого патриархального айсберга. Нас также должно беспокоить поощрение и превознесение женщин, которые соответствуют гендерным нормам и ожиданиям, принуждают других к "хорошему" поведению и участвуют в некоторых распространенных формах патриархальной демонстрации добродетели, например, участвуя в "слэт-шейминге", "виктимблейминге" или интернет-аналоге практики сжигания ведьм. Еще одним предметом озабоченности является наказание мужчин, нарушающих нормы маскулинности, и наведение порядка в этой области - момент, который достаточно хорошо признан и, до определенного момента, вполне обоснован. Наименее широко обсуждаются позитивные и оправдывающие отношения и практики, бенефициарами которых, как правило, становятся мужчины, доминирующие над женщинами. Именно эту систему, работающую в сочетании с женоненавистничеством, я выделяю в этой главе.

Прежде чем продолжить, позвольте мне на мгновение вернуться к убийствам в Исла-Висте, совершенным Эллиотом Роджером, о которых мы говорили в начальных главах. Теперь я могу обосновать некоторые догадки относительно того, почему феминистский диагноз "женоненавистничество" вызвал такое сопротивление - с которым, даже если вы с ним не согласны, не следовало бы так враждебно относиться. Я предполагаю, что здесь сыграли роль два фактора: "мягкость" и ранимость Эллиота Роджера и наша склонность сочувствовать мужской боли, а не женской, если только и до тех пор, пока привилегированный мужчина не может быть представлен в роли героя или спасителя. Как станет ясно из следующей главы, эти два момента тесно связаны между собой. Тенденция прощать привилегированным мужчинам их грехи на том мнимом основании, что либо он уязвим перед нами, либо мы перед ним, что ставит его в беспроигрышное положение, связана с нашей враждебностью к женщинам-жертвам. Мы защищаемся от его имени и, следовательно, подозрительно относимся к ней, а также ревнуем к тем, кто находится в орбите ее заботы - к которым, как правило, относятся некоторые доминирующие мужчины. (Ревность по отношению к чему? Быть центром сочувственного морального внимания в глазах реальной или номинальной аудитории, чтобы телеграфно обозначить направленность предстоящего действия.)

Из всех вопросов, которые я выделял ранее в связи с несправедливостью свидетельства, остается только один, а именно:

4.Каковы идеологические функции, если таковые имеются, таких дефицитов (и профицитов?) доверия.

Обратите внимание, что многие из приведенных выше примеров свидетельской несправедливости имеют одну общую интересную особенность. В них чье-то слово противопоставляется чужому. В частности, все они связаны с тем, что исторически подчиненный член группы пытается свидетельствовать против доминирующего социального актора в соответствующем социальном контексте. Или, что более тонко, они связаны с попыткой подчиненного члена группы