Рассказы о дяде Гиляе - Екатерина Георгиевна Киселева

При каждой встрече говорите вы. — Пишите всё! Ну вот, как пишет Кони, Как пишут все…» У Кони жизнь текла спокойно, без погони, Десятки лет разумна и светла, А у меня рвалась! Я вечно был бродягой, Как мемуары тут писать? Кусочки жизни, смесь баллады с сагой, Могу на крепкую бечевку нанизать.

Перечитывая главы «Моих скитаний», снова записывал себе: «Нет, это не мемуары!.. Я начинаю с детских лет для того; чтобы рассказать мое воспитание, то суровое, то нежное — совершенные противоположности, из которых каждая вложила свое в мою натуру, свои запасы, из них я черпал во всей моей жизни то, что подходило к моменту. Могучая наследственность, воспитание, то полудикое, то аристократическое, дали мне силу физическую, удаль охотничью, смелость звериную и выдержку… Последнее выучило меня быть сдержанным, а первое встречать опасность лицом к лицу и метко определять степень ее с первого взгляда… Все это дали мне детство и юность, почему я с них и начинаю… Назвать эту книгу мемуарами? Ни в коем случае… В книге не надо искать последовательности. Пишу, как пишется. Не по нутру мне мемуары — это что-то тягучее, обстоятельное из года в год, изо дня в день. Удобно писать их генералам, 50 лет прослужившим в официальных чинах, или актерам, сохранившим со времени своего первого дебюта программы выступлений, или, наконец, чинам, использующим музейный материал, а моя жизнь для воспоминаний, для мемуаров не подойдет. Здесь только те памятки, которые уцелели от жизни.

Прикрас никаких. И без того ярко было. Типов, созданных из разных лиц, как у всех знаменитых беллетристов — нет. Все люди с собственными именами, целиком, каждый, как видел, как знал. И о себе только то, что было в действительности, без всяких добавлений и прикрас. Написал книгу и нахожу ее современной. Теперь много людей, у которых детство и юность сложились так же дико, вступивших в жизнь с теми же данными, какие я приобрел в детстве и юности. Это новый тип человека, и для него пишу я…»

Осенью 1927 года закончил «Мои скитания» и, возвратившись из Картина, отдал рукопись на машинку. Затем еще несколько раз читал, шлифовал ее в Москве. На папке, в которую была вложена рукопись для сдачи в издательство, написал: «Примечание к „Моим скитаниям“»:

Обрядом книгу не терзать И целой в свет ее пустить…

Отправил рукопись в издательство «Федерация» 18 марта 1928 года. А в сентябре дарил книгу друзьям. На титуле написал:

Здесь все: тревоги и мечтанья, Порывы грозных, бурных дней, Зарниц далекие сверканья И беды юности моей.

А на экземпляре, подаренном дочери, еще добавил: «Милая Надюша! Получи и почитай „Мои скитания“, откровенно и правдиво рассказанную повесть бродяжной жизни отца твоего».

Как только книга вышла, Александр Николаевич Тихонов-Серебров прислал дяде Гиляю письмо: «Из „Моих скитаний“ можно сделать пять романов и пятьдесят рассказов». Автор отвечал: «Я пишу только правдивую повесть».

Дядю Гиляя очень интересовала новая, молодая писательская среда. Не то чтоб хотел идти на поводу у молодежи, подлаживаться, нет, напротив, свои позиции он не сдавал. Однако интерес к молодым жил в нем постоянно. И заглядывал, если время позволяло, в места, где собиралось «племя, младое, незнакомое».

Окно одно освещено, А сверху надпись: «Домино».

Литературное кафе «Домино». Литературных кафе в 20-е годы в Москве появилось много. Только, заглянув однажды, больше не ходил туда дядя Гиляй. Очень уж несерьезно все было, начиная с канареечной клетки и вызывающих надписей.

После революции кафе еще некоторое время держалось на своей прежней славе. Но потом оно стало принадлежать Союзу поэтов, сняли вывеску «Домино», изменился характер кафе. Здесь стала собираться литературная молодежь, которая не ограничивалась чтением стихов, но устраивала диспуты, читала свои рефераты по вопросам поэзии, обсуждала новые книги стихов. А книг, поэтических сборников в начале 20-х годов выходило такое множество, что успеть хотя бы подержать их в руках оказывалось невозможно. Молодые поэты или хотевшие ими стать выпускали маленькие тонкие книжечки с замысловатыми названиями, вроде «Корыто умозаключения». Издавали, конечно, на собственные средства, на плохой бумаге. Книжечки выходили и розовыми, и голубыми, и серыми, но выходили, и все новые, и новые. Бурлящее поэтическое море, ничего не желавшее знать и слушать, кроме стихов. Ходил дядя Гиляй на чтения молодых авторов, знакомился с ними, смотрел выпуск поэтического сборника «Сопо», иначе — Союз поэтов. Завели в кафе книжный киоск, который продавал сборники, книги и даже рукописи молодых авторов.

Устраивались в литературных кафе диспуты с участием театральных деятелей. Особенно активно выступал Мейерхольд, иногда появлялся Луначарский, много энергии