Блудная дочь - Лиза Джексон

– Ствол, из которого застрелили Рамона Эстевана, спрятан на земле старика Адамса. В старой шахте, в скале.

Кровь застыла у Шепа в жилах.

– Что? – переспросил он, чувствуя, как отчаянно заколотилось сердце, – Кто это?

Молчание.

– Алло!

Щелчок – и короткие гудки.

– Алло! Черт!

Несколько секунд Шеп непонимающе смотрел на телефон, затем повесил трубку. Ладони вспотели, сердце билось, словно какой-нибудь чертов тамтам. Шеп прошел в чулан, нашел свой любимый фонарь – большой, неуклюжий, но мощный и удобно лежащий в руке, – затем заглянул на кухню и сказал Пегги Сью, что уезжает.

– Но ужин почти готов! – Отставив с огня сковороду, она обернулась и прищуренным взором окинула мужа – лицо взволнованное и решительное, в руках фонарь. – Куда это ты собрался? И кто звонил?

– Анонимное сообщение.

– О чем? – со внезапным интересом спросила Пегги Сью.

– Я пока еще не уверен... – пожал плечами Шеп. Ему не хотелось ни с кем об этом распространяться – даже с женой, пока он не убедится, что это не глупая шутка. – Может быть, просто ерунда.

– Но ты думаешь, что дело серьезное.

– Не знаю, что и думать. Скоро вернусь, – бросил он через плечо и вышел во двор.

Тяжелая дверь захлопнулась за ним, и, как всегда в последнее время, на душе у Шепа сразу стало легче. Кровь, напоенная адреналином, энергичнее струилась по жилам. До заката еще несколько часов – и Шеп собирается провести их с пользой. Заедет в участок, возьмет детектор металла и отыщет пистолет сам. Получить ордер на обыск – хотя бы задним числом – труда не составит. В округе Бланко немало судей, которые ему доверяют и не откажутся ради дела подписать нужную бумагу. Шеп уже представлял, как с торжеством несет найденное орудие убийства в лабораторию. Черт побери! Это будет его успех – и только его!

К машине Шеп бежал так, как уже лет десять не бегал. Возможно, конечно, что он зря теряет время, но о такой вероятности сейчас и думать не хотелось. Если повезет, он в одиночку раскроет убийство десятилетней давности и сполна насладится заслуженной славой!

Шериф Шеппард Белъмонт Марсон.

А ведь недурно звучит, черт побери! Совсем недурно!

– Это правда. Катрина – моя дочь.

Судья стоял перед камином, выпрямившись во весь рост и тяжело опершись на трость. Вдруг ощутив, что не в силах больше стоять на ногах, Шелби тяжело опустилась в кресло с нежно-абрикосовой обивкой. Жизнь ее рассыпалась на глазах; детство, юность – все летело кувырком в какую-то темную бездну.

– Но почему... почему я ничего об этом не знала?

– Я хотел рассказать, – тихо ответил судья, – но все откладывал. Поначалу ты была слишком мала. Потом все не мог выбрать подходящего времени. Боялся, что ты станешь меня презирать, что это разрушит твою жизнь. Да что там! – Он махнул рукой. – Сам понимаю, это все пустые отговорки.

– А как же я? – подала голос из глубокого кресла Катрина. Она сидела, напряженно выпрямившись. Рядом с судьей ее театральная самоуверенность куда-то испарилась, сейчас она выглядела хрупкой, юной и очень усталой.

– Много лет я думала, что мой отец – какой-нибудь ковбой или водитель-дальнобойщик, который уложил мою мать в постель, сделал ей ребенка и смылся!

– Я думал, так будет лучше.

– Для кого? – тихо спросила Катрина.

– Для всех нас.

– Лучше, чтобы до шестнадцати лет я не знала правды?

– Так в чем же правда? – собравшись с силами, заговорила Шелби. – Кто ваша мать?

Вместо ответа Катрина перевела выразительный взгляд на судью.

– Господи Иисусе! – Он вздохнул, затем расправил плечи: – У меня была связь с одной женщиной, официанткой. Ее звали Нелл Харт.

Нелл Харт! Шелби помнила это имя – помнила по документам, найденным в отцовском бюро. Отец и на свою любовницу завел досье. Только там ни слова не было о том, что Нелл – мать его ребенка.

Уголком глаза Шелби заметила, как Лидия, протирая пол в холле, придвигается все ближе к дверям гостиной.

– Но мне казалось... я слышала, она уехала из города, потому что ее заметили с Рамоном Эстеваном!

– Не думал, что ты вообще ее знаешь.

– Город у нас маленький, судья.

– Так или иначе, ты в то время была совсем ребенком.

У него вдруг задрожали губы, и в первый раз в жизни Шелби стало жаль отца.

– Мама была еще жива? – собственный, шепотом заданный вопрос отдался у нее в ушах раскатом грома.

– Да. И я еще был судьей.

Шелби заморгала. Перевела взгляд на Катрину, неловко сидящую на самом краю любимого кресла Жасмин. Шелби не верила, не могла поверить.

– Ты хочешь сказать... мама все узнала... и... и...

Она тяжело сглотнула. «Пожалуйста, папа, скажи, что я ошибаюсь!»

– Жасмин была очень расстроена, – медленно ответил судья. Глаза его странно блестели – неужели от слез? – Сначала хотела развода – я отказался. Развод мог погубить мою карьеру. Тогда она потребовала, чтобы я порвал с Нелл, дал ей денег и выслал из города.

– Но она была беременна, – с горечью закончила Катрина. – Беременна мною. Моя девичья фамилия – Харт. Неделески – фамилия мужа, я сохранила ее после развода.

– Когда твоя мать узнала, что Нелл беременна, – продолжал судья, – эта весть ее подкосила. Одно дело – знать, что муж один раз тебе изменил; но постоянно сознавать, что где-то у него растет ребенок от другой женщины... Я должен был понять, что с ней происходит! Должен был отправить ее к психотерапевту – хоть силой, если бы потребовалось, – или дать ей этот чертов развод! Но я предпочитал обманывать себя. Делал вид, что с Жасмин все в порядке. Пока однажды она не...

– Не убила себя, – дрожащим голосом закончила Шелби. Ей вспомнилась юность, отравленная тоской по матери, вспомнились мерзкие слухи, ходившие в городке о самоубийстве Жасмин, и к горлу подступила тошнота.

– Несчастный случай, говорил ты. И док Причарт повторял то же самое. Мне рассказывали, что вы принимали гостей, она выпила больше обычного, почувствовала себя дурно и вместо аспирина по ошибке приняла снотворное. Целую пригоршню. Я еще ребенком подозревала, что здесь что-то неладно!

– Это не было самоубийство, – прервал ее судья.

В слепой ярости Шелби вскочила и бросилась к нему. Он был на голову выше ее, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Твоя мать не покончила с собой, – твердо повторил судья. – Она ни с кем не попрощалась, не оставила записки. Это был несчастный случай. Она просто совершила ошибку.

Он выпрямился, расправляя плечи. В одно мгновение исчез старик, убитый горем и чувством вины, – место его занял слишком хорошо знакомый Шелби судья, безжалостный, бесчувственный и бесчестный.