Очищение - Виктор Суворов

Гитлер его сорвал.

Все, что есть у Сталина, ориентировано на захват, ничего — на оборону. И сталинское уединение — не проявление страха. Просто рухнуло все, чем он жил.

Сталин — на пепелище.

Сталин — величайший кораблестроитель, у которого утонул самый лучший, самый роскошный, самый большой, самый быстрый в мире непотопляемый «Титаник», который не должен был и не мог утонуть.

Сталин — космический конструктор, у которого грохнула на старте самая мощная в мире ракета, угробив не только космодром, множество людей и все космические планы, но и сам смысл жизни конструктора.

Сталин — игрок, которому всегда везло, который никогда никому не проиграл ни рубля. Вся жизнь — игра. Вся жизнь — выигрыш. А ставки в игре все круче. Каждый раз — ва-банк. И уже на Сталина смотрит мир, как на игрока в казино, сгребающего груды золотых монет и ассигнаций. На какой бы номер он ни поставил — всегда в выигрыше. Какую бы карту из колоды ни выдернул — всегда козырный туз. Какую бы комбинацию карт ему ни бросили — всегда 21. Он уже выиграл себе самую большую и богатую страну мира, он выиграл беспрекословное подчинение всех людей в этой стране. И вот последняя игра. Теперь на карту поставлен весь мир. Сталин к игре готов. Он так сдал карты, что все козыри — в его руке.

И вдруг его бьют козырным тузом.

Тем самым, который украден из его колоды.

И отыграться нельзя.

Слишком велики ставки.

Проиграно все.

Сталин всегда обманывал всех своих врагов и наносил им внезапные смертельные удары. И вот первый раз в жизни в самом главном деле кто-то разгадал сталинский замысел. И ударил первым.

И все сорвалось.

Погибло все. Уже ничего сделать нельзя.

В первые мгновения Сталин просто не верит, что Гитлер напал. У Сталина просчитаны все ходы и все варианты: Гитлер не должен был напасть.

Затем, не щадя себя, Сталин работает за пределом возможностей, точно как мужик, который тушит дом, не жалея живота своего. Сталин всю первую неделю войны гонит войска в наступление. Им бы дать сигнал на оборону. Но нет! Наступать, наступать, наступать! Советские самолеты сгорели на аэродромах, наступать без авиационной поддержки — самоубийство. Но Сталин бросает войска в самоубийственные атаки.

И вот 28 июня сообщение: Западный фронт окружен. 4-я танковая армия разгромлена, 3-я, 10-я и 13-я — в кольце.

Вот только тут Сталин наконец понимает, что освобождение Европы сорвалось окончательно. И ничего уже исправить не удастся. Социалистическое государство способно разгромить кого угодно, но оно не способно конкурировать с нормальными странами в мирном соревновании, потому с 22 июня 1941 года Советский Союз был обречен на гибель. На распад. Рано или поздно. Он мог выжить, только истребив все вокруг себя и обратив в свое состояние.

Иначе — развал.

Советский Союз мог существовать только при одном условии: если народ не будет иметь возможности сравнивать свою жизнь с жизнью окружающих стран. Потому главная идея Сталина: уничтожить капиталистическое окружение. Потому все сталинские тома столь просты, логичны и понятны: полная победа социализма — в одной стране, но окончательная — только в мировом масштабе. Этим пронизаны все речи Сталина, все выступления, все планы.

Но это понимал и Гитлер: «Болышевизированный мир сумеет удержаться лишь в том случае, если он охватит все» (Майн кампф. Ч. 2. Гл. XIII).

22 июня 1941 года Гитлер нанес коммунизму самоубийственный, но смертельный удар. Как бы после того ни развивались события, покорить весь мир Сталину уже было невозможно. А это равносильно гибели.

Сталин понял, что погибло все. И он уходит от дел. Как тот мужик, который не спасает последний сарай, когда уже сгорели и дом, и конюшня, и амбар.

Через два дня, 30 июня 1941 года, в комнату Сталина входят Берия, Молотов, Маленков… Их много, и входят они молча, точно палачи в камеру смертника. В глазах Сталина испуг. В своем горе он забыл о себе, он забыл о том, что надо спасаться. Они застали его врасплох. Он не готов к смерти.

Но они пришли не за этим. Мировой коммунизм их волнует меньше. Освобождение сорвалось, и это теперь для них не важно. Сейчас им нужно спасать свои шкуры и головы, а для этого им нужно спасать страну. Сталин нужен им как символ, как знамя, вокруг которого в бою собираются остатки разбитого полка. Они говорят о спасении страны, но это Сталина совсем не интересует. Ибо без захвата Европы, без расширения границ Советский Союз все равно рано или поздно погибнет. Он все равно развалится.

До 22 июня 1941 года все было так логично и просто: Маркс — основоположник великого учения. Ленин превращает мечту в реальность. В одной стране. А Сталин — вершитель величайшего из деяний мировой истории. Сталин обращает в республики СССР Германию, Австрию, Францию, Испанию, Китай, Корею, Вьетнам, Грецию, Турцию, Ливию, Тунис, Индию, Италию…

А как с Америкой? Америку удушить химическим оружием индивидуального поражения — посадить на иглу.

Но все сорвалось. Государство, которое оставил Ленин, государство — очаг Мировой революции Сталин проорал. Он это знает. И именно этим словом Сталин описал членам Политбюро сложившуюся ситуацию.

Они не поняли.

А Сталин знал, что, как бы ни сложилась ситуация, всей Европы ему не видать. Потому в 1945 году он и отказался принимать Парад Победы. Это была победа для всего народа, для страны, да только не для Сталина. В 1945 году Сталин чувствовал себя как Бонапарт после Бородинского сражения: вроде бы и победил, и дорога вперед открыта, да только так надорвал силы в том сражении, что победа радости не несет. Все равно — впереди поражение. Гитлер Европу сокрушил, как хотелось Сталину, но Сталин этим в полной мере воспользоваться не смог.

В 1941 году все значение германского нападения мог оценить только Сталин. В 1941 году члены Политбюро не поняли или поняли не до конца, что означает гитлеровское вторжение для дальнейшей судьбы Советского Союза.

А оно означало — смерть.

Политбюро — это тот мальчик на пепелище, который не понимает всей глубины и губительности случившегося. Он трогает отца за плечо: очнись!

Политбюро заставляет Сталина вернуться на вершину власти, и Сталин, безразлично махнув рукой, возвращается, зная, что дело, которому он отдал жизнь, погибло.

Бристоль, 1997— 1998гг.