Очищение - Виктор Суворов

Русские офицеры, есть ли храбрец среди вас, кто не побоится выступить против главпуровско-геббельсовской клеветы?

Офицеры Украины, смелые есть?

Офицеры Белоруссии, почему молчите? Это и о вашей чести спор.

И всем вам, господа офицеры, вопрос на завал:

ЛЬЗЯ ЛИ, БРАТИКИ, ТАК ОТНОСИТЬСЯ К РОДИНЕ СВОЕЙ?

А вот в «Красной звезде» (19 сентября 1995) выступает режиссер Григорий Наумович Чухрай: МЫ НЕ ИЗ ПУГЛИВОГО ПОКОЛЕНИЯ. Это заголовок такой.

Григорий Наумович рассказывает: «Сегодня многие „умники“ в печати рисуют время моего поколения как время страха и покорности. Это вранье. Не такие уж мы были пугливые… Встречи с Жуковым запомнились мне на всю жизнь. Вопросы мои бывали и примитивны, и глупы. Жуков обычно выслушивал их внимательно, с ответами не спешил, видимо, искал простую, понятную мне форму, помолчав, отвечал. Его ответ бывал точен, как формула. Меня интересовала личность Сталина. Я хотел показать ее в моем фильме.

— И все-таки, — спрашивал я, — чем объяснить поступки Сталина перед войной и в первые месяцы войны?

Георгий Константинович смотрит в пол. Я думаю: бестактный вопрос (тогда ведь далеко не все было ясно и известно о начале войны). Наверное, он не хочет об этом говорить.

Георгий Константинович поднимает глаза на меня и произносит четко: «Сталин боялся войны. А страх — плохой советчик"».

Ах вот оно что! Поколение Чухрая — не из пугливых. Сам Чухрай — ужасно храбрый. Жуков, понятно, тоже себя трусом не считает. Выходит у Чухрая и Жукова, что один только Сталин боялся.

Григорий Наумович, здорово это вы придумали: Сталин — трус, а я, Чухрай, — не из пугливого поколения. Я храбрее Сталина.

А между тем… Григорий Наумович, на честность Жукова в данном случае полагаться не приходится. Во время XX съезда КПСС Жуков был вторым человеком в государстве после Хрущева. Если не первым. Все хрущевские «разоблачения» Сталина были возможны только с согласия Жукова и при активной жуковской поддержке. И когда Хрущев рассказывал, что Сталин руководил войной по глобусу, первый заместитель Сталина по руководству войной товарищ Жуков почему-то не возразил. Куда же в тот момент девались хваленые жуковские прямота и храбрость? И когда Хрущев врал про то, что в Красной Армии было мало танков и самолетов, что не хватало даже винтовок, Жуков почему-то помалкивал. Мало того, сидя в президиуме, в ладоши бил. Если самолетов и танков было мало, то следовало сказать, сколько именно их было. Если не хватало винтовок, то следовало назвать их число. Но этого Хрущев почему-то не сделал. И Жуков стремления к правде не проявил. В мемуарах своих количество наших танков и самолетов так почему-то и не вспомнил, прикинувшись слабоумным. И количество винтовок не назвал.

При Сталине Жуков был сталинцем. При Хрущеве вдруг заделался отъявленным хрущевцем-антисталинцем. Это он Хрущева к власти привел, это он дал зеленый свет всем хрущевским «разоблачениям». Без согласия Жукова не было бы вовсе никакого XX съезда КПСС, из мерзости и вони которого наш народ так еще и не выбрался. А после Хрущева Жуков вдруг снова стал сталинцем, хрущевские вымыслы про глобус опроверг, а вымыслы про сталинскую трусость поддержал и усилил. Потому как линия такая была задана Идеологическим отделом ЦК КПСС: про глобус опровергать, а про сталинскую трусость подтверждать.

Если бы мемуары Жукова вышли при Хрущеве, то это были бы одни мемуары, а при Андропове это были бы совсем другие мемуары. При Брежневе Жуков писал одно, а при Горбачеве писал бы другое.

И Хрущев, и Геббельс, и Некрич, и Жуков, и Чухрай рассказывают нам, что Сталин боялся Гитлера.

А мы усомнимся. Мы обратим внимание на нестыковку.

Нам 50 лет рассказывают о тысячах предупреждений, которые по всем каналам стекались к Сталину. Сталин предупреждениям о германском нападении не верил. Это вне сомнений.

Давайте же попробуем стыковать два положения красной пропаганды:

1) СТАЛИН БОЯЛСЯ, ЧТО НА НЕГО НАПАДУТ.

2) СТАЛИН НЕ ВЕРИЛ, ЧТО НА НЕГО НАПАДУТ.

Одно из двух:

— или я верю, что на меня нападут, потому боюсь, потому сижу за печкой, притих, как мышка;

— или я не верю, что на меня нападут, потому никого не боюсь, сижу на печке, бренькаю на балалайке.

В какую же марксистскую голову пришло такое: СТАЛИН УЖАСНО БОЯЛСЯ ТОГО САМОГО НАПАДЕНИЯ, В ВОЗМОЖНОСТЬ КОТОРОГО ОН КАТЕГОРИЧЕСКИ ОТКАЗЫВАЛСЯ ВЕРИТЬ!

Но в какую-то голову такое ударило. Да не в одну. И кричат инженеры человеческих душ десятилетиями: не верил в нападение, но боялся его.

Нам рисуют Сталина: смертельно запуган, все действия продиктованы страхом. И тут же нам рисуют того же Сталина, в те же дни и часы: беззаботный вождь никак не реагирует на надвигающуюся угрозу. В «Военно-историческом журнале» Сталин и весь наш народ — запуганные кролики, а то вдруг: «Сталин спокойно спал в ту трагическую ночь 22 июня. Он был уверен, что война не начнется» (1989. N 6. С. 42).

Да у того же Жукова в мемуарах: он де докладывал Сталину о готовящемся нападении, а Сталин не верил в возможность нападения, но боялся его. Немцы напали, Жуков ночью не может Сталина разбудить. Разбудил, доложил, что напали, а Сталин все равно в нападение не верит, но боится, что нападут.

Если у вас под окном крутые братки топоры точат, чтобы изрубить вас на кусочки, будете ли вы спокойно спать? Тот, кто нападения боится, тот не спит богатырским сном. Тот от каждого шороха просыпается. Тот сообщению о нападении сразу верит, ибо боится и ждет его…

Вот наш главный диверсант времен войны, профессор, полковник И.Г. Старинов в книге «Мины ждут своего часа» рассказывает, как доложили командующему Западным особым военным округом генералу армии Д. Г. Павлову о том, что по ту сторону границы что-то затевается, а Павлов в ответ, имея в виду Сталина: «Без паники! Спокойствие! Хозяин все знает!»

И описывает выдающийся британский историк Джон Эриксон Сталина как человека, который сохраняет олимпийское спокойствие и на предупреждения не реагирует: не паниковать! Описывает с издевкой: до чего же глуп Сталин, его предупреждают, а он в нападение не верит! И тут же Джон Эриксон описывает перепуганного Сталина, который верит в неизбежное германское нападение и до полной паники нападения боится. И описывает это с презрением: до чего же труслив Сталин!

Джон, ну выбери же что-либо одно, расскажи нам, что Сталин верил в нападение и потому боялся или не верил и потому не боялся. А то у тебя получается: верил — не верил.

Вспомним, как выглядел перепутанный котенок, которого собака загнала в угол: хвост трубой, шерсть дыбом, коготками собачью морду готов разодрать, свою кошачью жизнь защищая… А вот тот же ленивый котик-муркетик пригрелся на солнышке, глазки блаженно прикрыл, мурлыкает беззаботно…

Но это две разные ситуации. Два разных состояния. И спутать их невозможно, и невозможно совместить. Одно исключает другое. А нам описывают Сталина и смертельно испуганным — хвост трубой, шерсть дыбом, — и беззаботно мурлыкающим… Одновременно.

Описания запутанного Сталина и описания предельно спокойного Сталина, который всем рекомендует не паниковать, часто мирно уживаются на одной странице. В одном предложении. В одном броском заголовке: боялся, что нападут, но не верил, что нападут!

Один мой очень уважаемый критик в звании генерал-полковника доказывал, что Сталин был смертельно запуган, а в качестве подтверждения приводил знаменитую резолюцию Сталина, наложенную на агентурном донесении меньше чем за неделю до германского нападения: «Тов-щу Меркулову. Можете послать ваш „источник“ из штаба германской авиации к еб-ной матери. Это не „источник“, а дезинформатор. И.С.».

Сокращение в тексте не мое. Это товарищ Сталин так сокращал, чтобы не обидеть наркома государственной безопасности товарища Меркулова. И эту резолюцию мне приводят как подтверждение сталинского страха…

Скажем маленькому мальчику, что волк к нему крадется. Что мальчик будет делать? Спрячется под одеяло или пошлет нас?.. Если спрячется, значит, боится. А если пошлет, значит, не верит он в наших волков и не боится их.

Товарища Сталина предупреждает источник особой важности, нарком госбезопасности бьет тревогу, а беззаботный товарищ Сталин их к еб-ной матери шлет; Вот и состыкуйте сталинскую резолюцию со сталинским страхом неизбежного и скорого нападения.

У меня не стыкуется.

Григорий Наумович Чухрай, да вы же психолог! Да вы же знаток души человеческой. Вы — чародей. Ведь вся страна слез не прятала, когда в заключительных кадрах «Чистого неба» Урбанский разжал ладонь с Золотой Звездой. Григорий Наумович, да поддержите же меня! Не мог Сталин бояться нападения, в возможность которого не верил. Скажите слово свое, Григорий Наумович! Мне не поверят, но вам-то народ верит.

Теперь оценим слова маршала Жукова о том, что действия Сталина были продиктованы страхом.