КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг

— Что? — отозвался Гейдж. Он уже разговаривал вполне внятно.

— Хочешь, пойдем погуляем?

— Погуляем! — радостно согласился Гейдж. — Пойдем погуляем. Где мои ксофки, папа?

В переводе на нормальный английский язык это означало: Где мои кроссовки, папа? Луиса всегда поражала речь Гейджа, и даже не потому, что его детский лепет звучал трогательно и мило, а потому, что Луису казалось, будто маленькие дети разговаривают, как иностранцы, которые учат язык без всякой системы. Он знал, что малыши произносят любые звуки, которые способны производить человеческие голосовые связки… вибрирующее «р», вызывающее такие трудности у тех, кто первый год учит французский, гортанные щелчки австралийских аборигенов, резкие, твердые согласные немецкого языка. Изучая родной английский, дети теряют эту способность, и Луис подумал (уже не в первый раз), что, может быть, детство — это не столько пора обучения, сколько пора забывания.

Ксофки Гейджа в конечном итоге нашлись под диваном. Луис был искренне убежден, что в семьях с маленькими детьми пространство под диваном в гостиной обладает загадочной электромагнитной силой и засасывает в себя все, что попадает в поле его притяжения: от детских бутылочек и булавок для подгузников до зеленых мелков и старых выпусков журнала «Улица Сезам».

Впрочем, куртки Гейджа под диваном не обнаружилось — она валялась на лестнице. Его бейсболку «Ред сокс», без которой он вообще никогда не выходил из дома, найти оказалось сложнее всего, потому что она была там, где ей и положено: в шкафу. Естественно, в шкаф они заглянули в последнюю очередь.

— Куда мы идем, папа? — спросил Гейдж, схватившись за руку отца.

— На поле миссис Винтон. Будем запускать воздушного змея.

— Змея? — с сомнением переспросил Гейдж.

— Тебе понравится, — сказал Луис. — Вот увидишь, малыш.

Они вошли в гараж. Луис достал из кармана ключи, открыл дверь чуланчика и включил свет. Порывшись на полках, нашел воздушного змея, все еще в магазинном пакете с приколотым к нему чеком. Луис купил его в середине февраля, когда душа, истосковавшаяся по солнцу, хотела хоть как-то себя обнадежить.

— Что? — спросил Гейдж, что в переводе с его языка означало: «Что там у тебя, папа? Покажи мне скорее».

— Это воздушный змей, — сказал Луис и вытащил его из пакета. Гейдж с интересом наблюдал за тем, как Луис расправляет пластикового грифа с размахом крыльев около пяти футов. Выпученные, налитые кровью глаза глядели на них с маленькой головы на тощей голой розовой шее.

— Птиса! — воскликнул Гейдж. — Птиса, папа! У тебя птиса!

— Да, это птица, — ответил Луис, устанавливая распорки в пазы на боках змея. Он взял катушку с бечевкой, которую купил в тот же день, когда покупал воздушного змея. Потом обернулся к сыну и повторил: — Тебе понравится, парень.

Гейджу и вправду понравилось.

Они отнесли змея на поле миссис Винтон, и Луис запустил его в небо с первого раза, хотя не запускал змеев с тех пор, как ему было… сколько? Двенадцать? Значит, девятнадцать лет назад? Господи, какой ужас.

Миссис Винтон была почти ровесницей Джада, но явно слабее здоровьем. Она жила в кирпичном доме на краю поля, однако в последнее время почти не выходила на улицу. За домом поле кончалось и начинался лес, где было кладбище домашних животных, а еще дальше за ним — древний микмакский могильник.

— Змей летит, папа! — закричал Гейдж.

— Да, смотри, как летит! — крикнул Луис в ответ и рассмеялся от радости. Он дернул бечевку так резко, что она обожгла ладонь. — Смотри, Гейдж, какой гриф! Он всех победит!

— Победит! — закричал Гейдж, весело хохоча. Из-за серых облаков выглянуло солнце, и сразу же словно потеплело на пять градусов. Они стояли в высокой сухой траве на поле миссис Винтон, залитом ярким, ненадежно теплым солнечным светом позднего марта, который вот-вот станет апрелем, а над ними в пронзительной синеве парил змей; раскинув пластиковые крылья, он поднимался все выше и выше, и Луису казалось, что он и сам воспаряет в небо — как в детстве — и смотрит на мир с высоты птичьего полета, и мир обретает свои истинные очертания: поле миссис Винтон, в начале весны белое и застывшее, как паутина, сейчас даже не поле, а просто большой параллелограмм, ограниченный с двух сторон каменными стенами, а дальше — дорога, черная прямая линия, и речная долина. Гриф, парящий в небе, видел все это своими налитыми кровью глазами. Он видел реку, холодную серую ленту, по которой еще плыли льдины; а за рекой он видел Хэмпден, Ньюбург, Уинтерпорт с кораблями в доках; возможно, он видел целлюлозно-бумажный завод в Бакспорте под облаками дыма и даже самый край земли, где волны Атлантического океана бились о прибрежные скалы.

— Смотри, Гейдж, как летит! — закричал Луис, смеясь.

Гейдж смотрел вверх, запрокинув голову так сильно,

что Луис даже испугался, как бы он не упал. Лицо малыша расплылось в счастливой улыбке. Он махал змею рукой.

Луис слегка ослабил бечевку и попросил Гейджа дать ему руку. Не глядя, Гейдж протянул руку отцу. Его взгляд был прикован к воздушному змею, плясавшему на ветру высоко в небе.

Луис дважды обмотал бечевку вокруг руки Гейджа, и тот удивленно опустил взгляд, не понимая, что его тянет.

— Что?! — спросил он.

— Ты его держишь, — ответил Луис. — Ты сам его запускаешь. Это твой змей.

— Гейдж запускает? — переспросил Гейдж, словно обращаясь не к отцу, а к себе самому. Он для пробы дернул бечевку; змей в небе качнулся. Гейдждернул сильнее; змей спикировал вниз. Луис и его сын рассмеялись. Гейдж протянул свободную руку, и Луис ее взял. Так они и стояли на поле миссис Винтон, держась за руки, глядя вверх на воздушного змея.

Луис никогда не забудет эти мгновения наедине с сыном. Точно так же, как он поднялся в небо вместе со змеем и отчасти сам превратился в змея, сейчас он словно стал Гейджем, своим собственным сыном. У него было чувство, что он уменьшился в росте, чтобы поместиться в крошечное тельце Гейджа, и он был там, внутри, и смотрел наружу сквозь маленькие окошки — глаза его сына, — смотрел на мир, который был невероятно огромным и ярким. Мир, где поле миссис Винтон разрастается до размеров соленого озера Бонневилль, где воздушные змеи парят на высоте в несколько миль, а бечевка у тебя в руке пляшет как будто живая и ветер ерошит волосы.

— Змеи летит! — крикнул Гейдж отцу, и Луис обнял сына за плечи и поцеловал в щеку, раскрасневшуюся на ветру.

— Я люблю тебя, Гейдж, — сказал он.

Они были вдвоем, и этого больше никто не слышал.

И Гейдж, которому оставалось жить меньше двух месяцев, радостно рассмеялся.