КлаТбище домашних жЫвотных - Стивен Кинг

— Господи, Рэйчел, мне очень жаль. — Луис надеялся, что его голос звучит не так виновато, как он себя чувствовал в это мгновение. — Представляю твою реакцию.

Рэйчел села на ступеньку лестницы. В розовой фланелевой ночной рубашке, без макияжа, с волосами, стянутыми в хвостик резинкой, она была похожа на ребенка.

— Я ее выкинула, но знаешь… мне пришлось отгонять его щеткой от пылесоса. Он его охранял… в смысле, труп. И рычал на меня. Раньше Черч никогда на меня не рычал. В последнее время он изменился. Может быть, у него чумка или что-то еще, а, Луис?

— Нет, — медленно проговорил Луис. — Но если хочешь, я свожу его к ветеринару.

— Наверное, не надо. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Ну так что? Ты идешь? Я просто… я знаю, что тебе надо работать, но…

— Я иду. — Луис поднялся из-за стола, как будто у него не было никаких важных дел. Собственно, их действительно не было, хотя он понимал, что уже никогда не напишет это письмо, потому что завтра появится что-то новое. Но он отвечает за эту крысу, разве не так? За эту крысу, которую притащил Черч, наверняка разодранную в клочки, с вывалившимися внутренностями, возможно, с оторванной головой. Да. Он за нее отвечает. Это была его крыса. — Пойдем спать, — сказал он и выключил свет. Они с Рэйчел вместе поднялись по лестнице. Луис обнял жену и постарался любить ее с полной отдачей… но даже когда он вошел в нее, крепкий и возбужденный, он все равно прислушивался к вою зимнего ветра за окном в морозных узорах и думал о Черче, который раньше был котом Элли, а теперь стал его котом, думал о том, где сейчас бродит Черч и кого еше он убьет. Земля в человеческом сердце, она еще тверже, подумал он, а вечер за окном пел свою горькую темную песню, и не так далеко отсюда Норма Крэндалл, когда-то связавшая его детям одинаковые шапочки, лежала в своем серо-стальном гробу «Американский предвечный» в подземной часовне на кладбище Горней надежды; и белая вата, которую бальзамировщик подложил ей под щеки, уже наверняка почернела.

Элли исполнилось шесть. В свой день рождения она пришла из садика в бумажной шляпе набекрень и с кучей рисунков, которые ей подарили друзья (на лучшем из них Элли была похожа на дружелюбное огородное пугало). Эпидемия гриппа миновала. Двух студентов пришлось отправить в бангорскую больницу, и, возможно, Суррендра Харду спас жизнь одному первокурснику с жутким имечком Питер Хампертон, у которого внезапно начался припадок. Рэйчел увлеклась блондинистым упаковщиком на кассе «Эй энд Пи» в Брюэре и тем же вечером восторженно рассказала Луису, что у парня штаны прямо распирает.

— Хотя, может быть, это просто рулон туалетной бумаги, — добавила она.

— А ты его при случае ухвати за это самое, — предложил Луис. — Если завопит, значит, не бумага.

Рэйчел смеялась до слез. Февральские холода миновали. Март принес легкие заморозки и дожди, выбоины на дорогах и ярко-оранжевые дорожные знаки, маленькие алтари великого божества Ухаба. Джад Крэндалл постепенно справлялся со своим горем — с тем лютым горем, которое, как утверждают психологи, начинается дня через три после смерти любимого человека и продолжается в большинстве случаев от четырех до шести недель — как время года, которое в Новой Англии иногда называют «глубокой зимой». Но время идет, боль притупляется, чувства сменяют друг друга, словно цвета в радуге. Сильное горе превращается просто в горе, уже не такое пронзительное и неизбывное; горе превращается в тихую скорбь, и в конечном итоге скорбь превращается в воспоминания — этот процесс занимает от полугода до трех лет. Наступил и миновал день первой стрижки Гейджа, и когда Луис увидел, что отросшие волосы сына темнее, чем были раньше, он шутил по этому поводу, но и горевал тоже — впрочем, лишь про себя.

Пришла весна и задержалась на время.

Луис Крид пришел к мысли, что последним по-настоящему счастливым днем в его жизни было 24 марта 1984 года. До события, что нависло над ними убийственным грузом, оставалось еще больше семи недель, но тогда Луис об этом не знал. Уже потом, мысленно перебирая в памяти эти последние семь недель, он не нашел ничего, что могло бы сравниться с тем радостным днем. Наверное, даже если бы ничего не случилось, тот день все равно запомнился бы ему навсегда. Потому что действительно хорошие дни — хорошие во всех отношениях — выпадают не так уж часто. При самом лучшем раскладе, размышлял Луис, в жизни обычного человека таких дней наберется от силы на месяц. Луису уже начинало казаться, что Господь в своей безграничной мудрости проявляет значительно больше щедрости, когда речь идет о раздаче боли.

Дело было в субботу. После обеда Луис остался с Гейджем, а Рэйчел с Элли уехали в магазин. Они поехали вместе с Джадом на его стареньком дребезжащем пикапе — не потому, что у них сломалась машина, а потому, что старику искренне нравилась их компания. Рэйчел попросила Луиса посидеть с Гейджем, и тот, конечно же, согласился. Он был рад, что Рэйчел собралась куда-то поехать; после мэнской зимы, почти безвылазно проведенной в Ладлоу, ей не помешает проветриться. Рэйчел не жаловалась и вообще держалась молодцом, но Луису иной раз казалось, что она скоро взвоет от скуки.

Гейдж проснулся около двух часов, явно не в духе. У него уже начинался кризис двух лет, со всеми положенными истериками и приступами беспричинной злости. Луис попытался заинтересовать сына различными играми, но тот упорно не желал играть. В довершение ко всем радостям капризный ребенок изрядно обкакался, и когда Луис менял ему подгузник, он заметил среди какашек синий стеклянный шарик. Шарик из коллекции Элли. Гейдж ведь мог подавиться! Надо будет сказать Элли, чтобы не разбрасывала свои шарики где придется. В последнее время малыш тащил в рот все, что попадалось ему в руки. Луис уже потихоньку впадал в отчаяние, не зная, чем занять сына, пока не вернется Рэйчел.

Вокруг дома гулял свежий весенний ветер, и Луис вдруг вспомнил про воздушного змея, которого случайно купил по дороге домой из университета месяца полтора назад. А как насчет бечевки? Ее он тоже купил!

— Гейдж! — позвал он. Гейдж нашел под диваном зеленый мелок и теперь самозабвенно калякал в одной из любимых книжек Элли — еще один повод для разжигания соперничества между братом и сестрой, подумал Луис и усмехнулся. Если Элли по-настоящему разозлится, когда увидит каракули в «Там, где живут чудовища», Луис просто напомнит ей о сокровище, которое обнаружил в подгузнике Гейджа.

— Что? — отозвался Гейдж. Он уже разговаривал вполне внятно.