Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

Единственным его соперником за первенство среди итальянских живописцев этого периода был другой ученик Пьеро ди Козимо. Андреа Доменико д'Аньоло ди Франческо Ваннучи известен нам как Андреа дель Сарто, потому что его отец был портным. Как и большинство художников эпохи Возрождения, он быстро развивался, начав свое ученичество в семь лет. Пьеро восхищался мастерством мальчика и с теплым одобрением отмечал, как Андреа, когда святой день закрывал мастерскую, проводил время, рисуя фигуры в знаменитых карикатурах, выполненных Леонардо и Микеланджело для Зала пятисот в Палаццо Веккьо. Когда Пьеро в старости стал слишком эксцентричным мастером, Андреа и его ученик Франчабиджо открыли собственную боттегу и некоторое время работали вместе. Андреа начал свою самостоятельную карьеру с росписи во дворе церкви Аннунциаты (1509) пяти сцен из жизни Сан-Филиппо Беницци, флорентийского дворянина, основавшего орден сервитов для особого поклонения Марии. Эти фрески, хотя и сильно пострадали от времени и воздействия, настолько замечательны по рисунку, композиции, живости повествования и мягкому слиянию теплых и гармоничных цветов, что этот атриум сегодня является одной из целей паломничества во Флоренцию. Для одной из женских фигур Андреа использовал в качестве модели женщину, которая в ходе работы над этими картинами стала его женой — Лукрецию дель Феде, чувственно красивую строптивую женщину, чье смуглое лицо и вороные волосы преследовали художника до самой смерти.

В 1515 году Андреа и Франчабиджо выполнили серию фресок в клуатрах братства Скальцо. В качестве сюжета они выбрали житие святого Иоанна Крестителя; но, несомненно, именно рука Андреа в нескольких фигурах продемонстрировала одну из своих особенностей — изображение женской груди во всем совершенстве ее фактуры и формы. В 1518 году он принял приглашение Франциска I приехать во Францию; там он написал фигуру Милосердия, которая висит в Лувре. Но его жена, оставленная во Флоренции, умоляла его вернуться; король разрешил Андреа вернуться под честное слово и доверил ему значительную сумму для покупки произведений искусства для него в Италии. Во Флоренции Андреа потратил королевские средства на строительство дома и больше не возвращался во Францию. Тем не менее, столкнувшись с банкротством, он возобновил занятия живописью и создал для монастыря Аннунциата шедевр, который, по словам Вазари, «по замыслу, изяществу, совершенству колорита, живости и рельефности доказал, что он намного превосходит всех своих предшественников», среди которых были Леонардо и Рафаэль.36 Эта Мадонна дель Сакко — нелепо названная так потому, что Мария и Иосиф изображены прислонившимися к мешку — теперь повреждена и потускнела, и уже не передает всего великолепия красок; но ее совершенная композиция, мягкие тона и спокойное изображение семьи — с Иосифом, неожиданно грамотным, читающим книгу — делают ее одной из величайших картин эпохи Возрождения.

В трапезной монастыря Сальви Андреа бросил вызов Леонардо с Тайной вечерей (1526), выбрав тот же момент и тему — «Один из вас предаст меня». Более смелый, чем Леонардо, Андреа дорисовал лицо своего Христа; однако даже ему не хватило той духовной глубины и понимающей мягкости, которые ассоциируются у нас с Иисусом. Но апостолы поразительно индивидуализированы, действие живо, цвета богаты, мягки и насыщенны, а картина, увиденная со стороны входа в трапезную, почти неотразимо передает иллюзию живой сцены.

Богоматерь оставалась любимой темой Андреа, как и большинства художников Италии эпохи Возрождения. Он рисовал ее снова и снова в этюдах Святого семейства, как в галерее Боргезе в Риме или в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В одной из сокровищниц галереи Уффици он изобразил ее как Мадонну делле Арпи, Мадонну гарпий;* Это самая прекрасная из дев Лукреции, а ребенок — лучший в итальянском искусстве. Через Арно, в галерее Питти, «Успение Богородицы» показывает, как апостолы и святые женщины с изумлением и обожанием смотрят на херувимов, поднимающих молящуюся Мадонну — опять же Лукрецию — к небу. Так в красочной иллюминации Андреа завершается трогательный эпос Богородицы.

В Андреа дель Сарто редко встретишь возвышенность, нет ни величия Микеланджело, ни непостижимых нюансов Леонардо, ни законченного совершенства Рафаэля, ни размаха или мощи великих венецианцев. Однако только он один из флорентийцев соперничает с венецианцами в цвете и с Корреджо в изяществе; его мастерство тонов — их глубина, модуляция и прозрачность — вполне можно предпочесть щедрости цвета Тициана, Тинторетто и Веронезе. Нам не хватает разнообразия в Андреа; его картины находятся в слишком узком кругу тем и чувств; сто его Мадонн — это всегда одна и та же молодая итальянская мать, скромная, милая и, наконец, слащавая. Но никто не превзошел его в композиции, немногие — в анатомии, моделировании и дизайне. «Во Флоренции есть один малый, — сказал Микеланджело Рафаэлю, — который, если когда-нибудь займется великими работами, заставит тебя попотеть».37

Сам Андреа так и не дожил до зрелого возраста. Победоносные немцы, захватив Флоренцию в 1530 году, заразили ее чумой, и Андреа стал одной из ее жертв. Его жена, вызывавшая в нем все муки ревности, которые красота приносит в брак, избегала его комнаты в те последние лихорадочные дни; и художник, подаривший ей почти безжизненную жизнь, умер, не имея никого рядом с собой, в возрасте сорока четырех лет. Около 1570 года Якопо да Эмполи отправился ко двору Аннунциаты, чтобы скопировать «Рождество Христово» дель Сарто. Пожилая дама, пришедшая на мессу, остановилась рядом с ним и указала на фигуру на переднем плане картины. «Это я», — сказала она. Лукреция пережила себя на сорок лет.

Тех немногих художников, о которых мы здесь рассказали, следует рассматривать не как рекордсменов, а как представителей пластического и графического гения этого периода. Были и другие скульпторы и живописцы того времени, которые до сих пор ведут призрачное существование в музеях — Бенедетто да Ровеццано, Франчабиджо, Ридольфо Гирландайо и сотни других. Были полузакрытые художники, монастырские и светские, которые все еще занимались интимным искусством иллюминирования рукописей, такие как фра Евстахио и Антонио ди Джироламо; были каллиграфы, чей почерк мог бы извинить Федериго Урбинского за сожаление об изобретении печати; мозаичисты, презиравшие живопись как тленную гордость одного дня; резчики по дереву, такие как Баччо д'Аньоло, чьи резные стулья, столы, сундуки и кровати составляли славу флорентийских домов; и другие безымянные работники мелких искусств. Флоренция была настолько богата искусством, что могла вынести посягательства захватчиков, понтификов и миллионеров от Карла VIII до наших дней, и при этом сохранить столько тонкой работы, что ни один человек не смог собрать