Артефактор Пушкин - Сергей Александрович Богдашов

Прошло несколько месяцев, и Москва постепенно начала оживать. На месте сгоревших домов начали возводить новые здания, которые отличались современными архитектурными решениями и заранее разделялись каменными стенами, чтобы не допустить в будущем масштабных пожаров. Важным шагом в восстановлении стало открытие новых школ и больниц. Образование и здоровье стали приоритетами для москвичей. Не вдруг, но на месте старых учебных заведений появились новые школы, где дети могли учиться. Больницы также были реконструированы, и уже принимали первых пациентов.

К концу тысяча восемьсот шестнадцатого года Москва уже не только восстановилась, но и преобразилась. Город стал символом стойкости и единства.

Москва доказала, что даже после самых тяжелых испытаний можно возродиться и стать еще сильнее и краше. Город вновь зажил полной жизнью, а его жители навсегда запомнили уроки прошлого: единство и взаимопомощь способны творить чудеса.

О своём прилёте я предупредил Петра Абрамовича загодя. С высоты в полтысячи метров мне с ним удалось связаться уже над Волоколамском, который мой тульпа, Виктор Иванович, уверенно опознал по характерному облику Воскресенского собора.

Дальше я просто летел над трактом, ведущем в Москву, взяв от него чуть в сторону, чтобы видеть дорогу через боковое стекло кабины.

Ну, а как иначе? Навигационные приборы нынче отсутствуют, как класс. Карты есть, и вроде не самые плохие, но что-то я сильно сомневаюсь, что масштаб в них досконально соблюдён.

Так что лечу себе над трактом тихо — мирно, вижу как возницы на обозах головы вверх задирают и крестятся. Правда, чего крестятся не пойму — у меня же не немецкие кресты на крыльях самолёта намалëваны, а наш российский бейсик. Но мой Катран особого шума не издаёт в полёте, оттого и лошадей не пугает. Скорее, я сам больше боюсь, когда его нет-нет, да и тряханëт — всë-таки малая авиация она и есть малая — болтанка ощущается. Надо бы ремни безопасности приделать к креслу, а то ненароком выпаду из самолёта при отрицательной перегрузке.

Посадочную полосу дядья приготовили на русле реки Яузы. На реке слегка расчистили и притоптали снег, а метрах в пяти от полосы с обеих сторон дорожками высыпали по десятку — другому вёдер золы, обозначив мне габариты посадки на безопасный участок.

И казалось бы — лети сразу в Лефортово, ан нет. У меня запланирована хулиганская акция…

Красная Площадь… Кто из русских про неё не слышал?

Через неё прошли десятки, а то и сотни парадов и демонстраций, собирающих сотни тысяч людей.

Но сейчас она из себя представляет довольно элитное торжище. Этакий рынок вполне приличных качественных товаров, в отличии от Хитровки и ещё ряда окраинных ярмарок, где работает закон: — «Не обманешь — не продашь».

И казалось бы — какое мне до этого дело? Так вот нет. Зря что ли у меня Прошка с сапожным ножом целый вечер корпел, распуская две дюжины книг на отдельные страницы.

Книги жалко, пусть страницы и были вырезаны из недорогой «народной» версии. Но что делать, если товар встал? Не желает народ покупать Сказки Пушкина!

Правильно! Нужна мощная рекламная акция! И вот она началась.

Я прилетел и с невиданного ранее самолёта разбрасываю над Царской Площадью сотни вырезанных страниц из изуродованных книг.

Лишь выкинув последнюю стопку своих «Сказок Пушкина», безжалостно иссечённых на отдельные страницы, я взял курс на Лефортово. Не скажу, что сориентировался легко и сразу, но пошёл вверх по реке Яузе, русло которой хорошо читалось с воздуха. А там и посадочная полоса нашлась.

— «Только прилетели — сразу сели. Фишки все заранее стоят. Фоторепортеры налетели. И слепят, и с толку сбить хотят», — напевал я про себя незабвенные строки Высоцкого, осуществляя посадку, а затем подруливая так, чтобы мой Катран можно было удобно затащить на берег, и поставить там на расчалки.

Фоторепортёров, ясен пень, не было, а обычная журналистская братия примчалась на извозчиках лишь четверть часа спустя, в количестве четырёх голов.

Поморозил я их минут двадцать, в надежде, что ещё кто-то появится, но нет. Видимо первой волной ко мне прибыл весь цвет московской новостной журналистики и больше никого ждать не стоит.

Интервью я им дал прямо там, на улице у самолёта. Заодно по книжке своих Сказок подарил.

Потом был обед, и уж тут купчиха, с которой у Петра Исааковича всё серьёзно, расстаралась на славу. И только я было после кулебяки со стерлядками решил на десерты переключиться, как ба-а… Царская карета и шестеро верховых казаков перед воротами появились.

— Александр, никак по твою душу! — выглянул дядька в окно.

Пришлось вставать из-за стола, и накинув на плечи куртку, выходить на крыльцо. Стоим втроём, ежимся, а из кареты старый знакомый выкатывается этаким полненьким колобком. Светлейший князь Константин пожаловать изволил!

— Александр Сергеевич, кто над Москвой летал? — обратился он, тут же узнав меня.

Ещё бы не узнал. Нас, Ганнибалов, трудно с другими перепутать. Очень уж внешность у нас характерная.

— Я и летал, Ваше Высочество. Неужели нарушил какие-то правила?

— Веди, показывай! — отмахнулся он от разговоров, а у самого от любопытства аж ручонки подёргиваются и на месте устоять не может.

Вздохнув по поводу несостоявшихся десертов, повёл всю братию на берег, к самолёту.

— И как эти деревяшки по небу летать могут? — оббежал князь по кругу мой самолётик, временами постукивая костяшками пальцев то по фюзеляжу, то по крыльям.

— Пока не слишком высоко и не очень быстро, — пожал я плечами, — Больше ста вёрст в час едва-едва выходит.

— Врёшь⁈ — с каким-то недоверчивым восторгом стремительно развернулся Константин, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Никак нет, Ваше Высочество. От своего имения Велье, что в Псковской губернии, я до Первопрестольной за пять с половиной часов долетел, а это не чуть больше пяти сотен вёрст, если по прямой.

— А зачем тут столько сидений, — заглянул Константин в кабину, которую мне же и пришлось открывать.

— Самолёт может перевезти трёх пассажиров или двадцать пудов груза, — вздохнул я, уже понимая, к чему дело идёт.

— И меня сможешь покатать?

Во, так я и знал…

— Опасно это, Ваше Высочество. И, кстати, а как вы к морской качке относитесь?

— Это тебе зачем знать?

— Во время полёта сильно укачивает. Пожалуй, не хуже, чем на неспокойном море.

— Тогда всё в порядке. Качка на меня не действует,