Гротеск - Нацуо Кирино

— И куда они все рванут?

— Туда же, куда и ты. В Гуанчжоу. И в дельту Чжуцзян.[34]

Девятьсот тысяч в один город! Как же там найти работу? Я проделал такой путь на автобусе, по железной дороге, но совершенно не представлял, что такое большой город.

— А там никто не помогает приезжим устроиться на работу?

Дун Чжэнь хмыкнул:

— Дурак! Кто тебе помогать будет? Все сам, только сам.

Услышав эти слова, я совсем пал духом. Я считал себя довольно умным и сообразительным, хотя не имел ни образования, ни опыта — ведь до отъезда из деревни я только пас коз да вязал соломенные шляпы на фабрике. На какую работу меня могли взять в городе? Вспомнив, что Цзянь Пин работал на стройке, я спросил Дун Чжэня:

— Может, мне на стройку?

— На стройке каждый может работать. Желающих хоть отбавляй, — сказал Дун Чжэнь, сделав глоток из фляги с водой. Увидев мой завистливый взгляд, предложил: — Хочешь хлебнуть?

Вода пахла болотом, но я все равно был ему благодарен. Вот человек! Денег не попросил. Из всего вагона один Дун Чжэнь ехал поступать в институт. Раньше я думал: раз интеллигенция — значит, должен смотреть на крестьян сверху вниз. Но Дун Чжэнь был совсем не такой — искренний и добрый.

— В городе наверняка есть места, где набирают рабочих, — продолжал он. — Отправляйся туда и жди. Я слышал, в первую очередь берут тех, кто приходит со своей лопатой или с каким-нибудь инструментом.

— А моя сестренка? Для нее найдется работа?

— Можно устроиться няней к ребенку, уборщицей, в больницу белье стирать, в прачечную, в морг, покойников к похоронам готовить. Еще в крематорий или чай кому-нибудь подавать. Но это все малоценная работа, платят мало.

— Откуда ты все знаешь?

— Ну ты скажешь! — рассмеялся Дун Чжэнь, показывая розовые десны. — Это всем известно. Только ты один не в курсе. Ничего! Тебе расскажут. Народ у нас разговорчивый. У вас в деревне наверняка кто-нибудь ездил на заработки. Или тебя там за своего не считают?

Сам не знаю, отчего я разозлился. В деревне с нами мало кто разговаривал. И не только потому, что наша семья — голь перекатная. Еще из-за деда, который пророчил всякие беды, и из-за того случая — в деревне болтали, что у нас брат убил брата. Со мной водил дружбу только Цзянь Пин. Который утонул. Мои раздумья прервал Дун Чжэнь — многозначительно шепнул мне на ухо:

— Мне кажется, твою сестру вряд ли устроит такая работа, про которую я говорил.

Я обернулся. Мэйкунь рядом не было. Она стояла возле настежь распахнутой двери уборной и о чем-то дружелюбно болтала с бандитской троицей. Они все вдруг засмеялись. Над чем это, интересно? Пассажиры, как по команде, повернули головы к уборной. Мэйкунь смотрела на вожака снизу вверх. Неужели она с ним кокетничает?! Мне стало тошно.

Дун Чжэнь ткнул меня в бок:

— Глянь! Сестра твоя вроде поладила с этими типами.

— Да ничего подобного! Представление разыгрывает, чтобы деньги за уборную не платить.

— Здорово у нее получается. Натурально. Смотри-ка, она его шлепнула.

Сестра, над чем-то смеясь, похлопала бандита по руке. Тот скорчил шутливую гримасу, притворяясь, что ему больно.

— Ладно, бог с ними!

Дун Чжэнь заметил, что злюсь, но продолжал насмехаться:

— Ты так переживаешь, будто вы не брат с сестрой, а любовники.

Я сделался красный как рак. Потому что Дун Чжэнь попал в точку. Стыдно признаться, но Мэйкунь в самом деле мне очень нравилась. На фабрике, где плели соломенные шляпы, кроме парней, работали и молоденькие девчонки, человек десять. Они так и липли ко мне, все время старались заговорить, но не вызывали у меня никакого интереса. Ни одна сестре и в подметки не годилась.

— Как бы она не смоталась вместе с этим гангстером.

— Мэйкунь не такая дура.

Я и подумать не мог, что все получится так, как сказал Дун Чжэнь. Когда поезд прибыл на вокзал Гуанчжоу, Мэйкунь спрыгнула на платформу и с сияющим видом заявила:

— Не возражаешь, если мы здесь расстанемся?

Я не поверил своим ушам:

— Ты серьезно?

— Да! Я уже нашла работу, — гордо заявила она.

— Какую? Где?

— В первоклассной гостинице буду работать.

Преодолевая накопившуюся за двое суток усталость, я, споткнувшись, спустился на платформу.

— Парни обещали меня устроить, так что я еду с ними. — Сестра кивнула туда, где стояли ее новые знакомые.

Я направился к ним и сердито обратился к тому, который в Чунцине сунул мне в руки дубину:

— Куда вы тащите мою сестру?

— А!.. Чжэчжун? Я — Цзиньлун. Твоя сестра сказала, что ищет работу, и я ей предложил. Гостиница «Белый лебедь». Место завидное, желающих хоть отбавляй. Так что, считай, повезло сестре, — проговорил Цзиньлун, неторопливо поправляя белый шарф на шее.

— И где же этот «Белый лебедь»?

— Где остров Шамянь, там раньше был иностранный квартал. Гостиница — супер.

— Шамянь?

Цзиньлун обернулся на своих дружков и расхохотался:

— Ну ты даешь! Ничему тебя в твоей деревне не научили.

Мэйкунь тоже засмеялась надо мной. Так вот оно в чем дело! Сестра злилась на меня, что я, ничего заранее не узнав, потащил ее в поезд, истратил почти четыреста юаней. Выходя из себя, я схватил ее за плечо.

— Ты хоть понимаешь, во что можешь вляпаться?! Ведь они же бандиты! Первоклассная гостиница!.. Вранье! Вдруг это приманка, чтобы из тебя проститутку сделать!

Видя, что сестра заколебалась, Цзиньлун с раздражением заявил, почесывая переносицу:

— Никакого вранья. Шеф-повар в гостинице — мой приятель. Так что как скажем, так и будет. Потом можешь сам туда съездить, раз не веришь.

После этих слов Мэйкунь протянула руку.

— Дай половину оставшихся денег.

Что мне оставалось делать? Я отсчитал ей пятьдесят юаней. Сунув деньги в карман, Мэйкунь радостно взглянула на меня:

— Приезжай меня навестить.

Держа в руке небольшой пакет с пожитками, сестра вслед за Цзиньлуном и его бандой вышла из ворот вокзала. Я должен был защищать сестру, а получилось, что вроде как сам стал от нее зависеть. Я застыл на месте, чувство было такое, будто лишился руки. Уставшие от долгого переезда крестьяне пинали меня как мяч, торопясь к выходу.

— Ничего себе! Однако твоя сестра времени даром не теряла, — раздался голос Дун Чжэня, видевшего все, что произошло.

— Вот черт! — еле слышно выдавил я из себя.

Дун Чжэнь сочувственно посмотрел на меня:

— Ладно, не горюй. Ничего не поделаешь. Придется одному с самого начала.

Из деревни в город на заработки люди обычно не ехали в одиночку. В компании легче искать работу, можно временно устроиться у кого-нибудь из односельчан. У меня вместо приятелей была сестра. Стыдно признаться, но, когда она меня бросила, я совсем растерялся и окончательно перестал понимать, что буду делать в этом Гуанчжоу.

— Купи где-нибудь лопату.

Дав мне совет, Дун Чжэнь нырнул в людской поток и стал прокладывать дорогу, работая костлявыми плечами. Немного придя в себя, я заметил, что насквозь промок от пота. В начале февраля в Гуанчжоу было уже жарко. Юг все-таки, совсем не то что Сычуань. Сняв теплую куртку и надетую под нее фуфайку, из-за которых я был похож на мешок с мукой, я сквозь толпу направился к выходу.

Привокзальную площадь заливали яркие солнечные лучи. Было, наверное, градусов двадцать. У нас в деревне такое тепло наступает только в июне. Я обалдело оглядывался по сторонам. Площадь так и бурлила народом. Тысячи крестьян, добравшихся до Гуанчжоу из внутренних районов, сидели прямо на асфальте, не зная, куда податься. С опаленными солнцем бурыми лицами, исхудавшие от постоянного недоедания, в бедной грубой одежде, эти люди устроились на привезенных с собой тюфяках и чугунках. Здесь же сидели и женщины с детьми.

Куда ни подашься — везде надо бороться за жизнь, думал я. Не отпихнешь кого-нибудь — не выживешь. Сестра тут же завела знакомство и перескочила через первый барьер. А смогу ли я выбраться из этого месива? У меня начала кружиться голова, но я вспомнил слова Дун Чжэня: «Купи лопату и двигай на рынок, где набирают рабочих».

Оставив вокзал за спиной, я зашагал по широкой улице. Мимо проезжали автобусы, грузовики, легковушки, мотоциклы. Я таких раньше не видел, все марки незнакомые. Люди вокруг уверенные, модно одетые. Меня поразили дома — большие, высокие, не дома, а дворцы. Солнце, отражаясь в оконных стеклах, слепило глаза. Я совсем растерялся: как же перейти улицу? Какая-то старуха, посмотрев на меня как на полного дурака, показала на пешеходный мостик. Вместе с толпой я перешел по нему на другую сторону; колени дрожали от усталости и голода. Но дело было не только в этом. Город раздавил меня. Я растерялся — была сестра, а теперь я совсем один. В то же время меня разбирала злость. Получилось, что Мэйкунь меня предала.