Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова - Эдуард Лимонов

Я попрощался с Георгием и уехал в той же «Волге». Было такое ощущение, что мы больше не увидимся. Во всяком случае, он создал такое ощущение. Может, Быков отказал ему в доверии? Уже?

Есть в драматургии понятия: основная сюжетная линия и побочная сюжетная линия, или две, или даже три, если это многоактовое, многосложное драматическое построение. В драме, которую я расследовал, есть герой — некто Анатолий Быков. Когда я вторгся в драму его жизни, вошёл внутрь, драма уже превратилась в трагедию. Уже шёл по меньшей мере 3-й акт, не последний, но третий. В драме может быть пять актов. Уже было немало сражений. И тут появился я и своим появлением создал дополнительную побочную сюжетную линию: моё появление подключило ФСБ, которые, очевидно, подпрыгнули от удовольствия: во, сейчас, дело появилось — образовалась интрига, заговор. Хозяйка с потерянными ключами; Рогаченко («Достать денег для покупки оружия»); майор Щипанов («Вы прибыли с целью провокации»), человек с кавказским акцентом — требовавший адрес Лимонова, наружное наблюдение, обыск… Словом, полнокровная дополнительная сюжетная линия, образовалась она вследствие факта: Лимонов пишет книгу. Я уверен, в Москву они докладывают что-то вроде:

«Существует реальная опасность смычки криминальных денег с радикальной политикой, бандитских капиталов с радикальной националистической партией. И её идеологией».

В «Когте» ведь они приблизительно такие вещи докладывали. В «Когте» ведь даже вполне бездарного Лебедя-старшего обвиняли в том, что он попытается отделить Красноярский край в Русскую республику…

20 декабря от главного адвоката Быкова Генриха Падвы стало известно, что прокуратура Северо-Западного округа Москвы продлила следствие о покушении на Павла Струганова до 21 марта 2001 года. Следователь Лапин заявил «Коммерсанту»:

«Решение о продлении срока было вызвано необходимостью проведения ряда психологических экспертиз в отношении как самого Быкова, так и свидетелей по его делу».

Всё, что можно было расследовать в моём индивидуальном следствии по делу Анатолия Петровича Быкова, я расследовал. Оставались области, куда я не мог проникнуть. Шли ещё сведения о некоторых второстепенных фигурах следствия, о Лебеде-младшем и Дерипаске. Но эти крохи я подбирал на ходу. Кое о каких своих нерасчётливых поступках я пожалел, но было поздно. Так, я жалел, что дал телеинтервью аналитику и политологу Новикову, в котором я говорил о моём отношении к Быкову и предстал всему краю политически голым, объяснился на полную катушку, признался в своём экстремизме. Интервью прошло по экранам в самом конце ноября. И по-видимому, председатель Национал-большевистской партии Лимонов напугал людей, которые могли бы рассказать интересные вещи о Быкове писателю Лимонову. Я был разъярён и сожалел, что параноидное ФСБ распространило обо мне свои сведения и тем напугало всех, кому эти сведения забросили. Русские вообще пугливы. Те, кто разговаривал со мной раз, не встретились второй, а те, кто планировал встретиться, не встретились вообще. Получалось, что круг расследования замкнулся. Надо было подбивать баланс и собирать пожитки. Я объяснил свои проблемы Федору Сидоренко, и он посоветовал мне написать письмо Быкову; якобы открылся канал, по которому с ним стало возможным общаться письменно. Я написал Быкову в «Лефортово» об ФСБ, об оружии и о неумеренной подозрительности некоторых его товарищей. Фёдор Сидоренко сообщил мне, что его кабинет и ещё два кабинета в «Авто-Радио», оказывается, прослушиваются. Доброжелатель пересказал Федору содержание нескольких его разговоров, проведённых «с глазу на глаз». Правда, было неясно, кто прослушивает: ФСБ, менты, конкуренты, люди Быкова? И было непонятно, кого подслушивают: Э. Лимонова или «Авто-Радио».

Фёдор также посоветовал мне встретиться и с Мариной Добровольской, так сказать, обратиться к сторонникам Быкова через голову Рогаченко. И я последовал совету: приехал на ТВК и объяснил Марине ситуацию, сообщил и о том, что меня не допускают к родственникам. Оказалось, поведала Марина, среди быковцев давно зрело и вот началось восстание против романтичного Рогаченко, и свои письма недовольства им уже отправили Быкову некоторые важные для Быкова люди. Я не стал вмешиваться в их восстание против москвича. Это не моё дело. Марина Добровольская связала меня с личной секретаршей Быкова, и та в тот же день связалась с женой Анатолия Петровича.

Однако никаких сдвигов не случилось. «Марина Быкова в Москве, она очень устала, вы же понимаете, в каком она состоянии, давайте подождём», — сказала мне личная секретарша Ирина. Я сказал, что понимаю. Но вот, понимаете, есть договор — есть издатель. Мы договорились, что свяжемся. В довершение всего не появился ещё раз майор Щипанов. Решил, наверное, что хватит, и так много наговорил.

Я сел подбивать баланс. Вот что получилось.

Баланс

Первые 28 лет жизни Анатолия Петровича не вызывают в обществе жарких споров. Вплоть до окончания педагогического института в 1987 году и ещё одного учебного года (1987/88), когда он преподавал начальную военную подготовку в школе № 2 родного города Назарова. До лета 1988 года Быков был типичным русским советским парнем и его биография полностью укладывалась в рамки самой строгой морали того (и уж тем более позднейшего) времени. Если бы Анатолий Петрович Быков остался в социальном смысле там же и только продолжил бы шагать по той колее, на которую ступил, сделавшись преподавателем, стал бы завучем, может быть, директором школы, то никаких споров в обществе он не вызвал бы. По той простой причине, что он никому не был бы известен, кроме своих близких и учителей школы № 2 города Назарова.

Указ Горбачева о кооперативной деятельности дал Быкову шанс, возможность сойти с колеи и пойти непроторёнными тропами. То, что он не обратился к противоправной деятельности до 1988 года, говорит о законопослушности Быкова, о его полной социальной ответственности. Ведь организаторские способности были у него всегда, и так же, как на полевых работах в техникуме ли, на строительстве общежитий в летнее время, учась в институте, он мог уже тогда легко сформировать бригаду спортсменов и заниматься противоправной деятельностью. Но он этого не сделал. И не пытался делать. Он дождался разрешения государства и только тогда, после появления Указа о кооперативной деятельности, сменил колею и стал, присоединившись к Телятникову, коммерсантом.

Последующие шесть лет жизни Быкова являются наиболее спорными в его биографии. Отделить головы от хвостов, разобраться в той сложной эпохе с 1988 по конец 1994 года представляется трудным. Но показания милицейских начальников и просто свидетелей позволяют понять, что параллельно с появлением первых богатых появился и криминал, возглавляемый «старыми», ещё советских времён, урками, и начал охоту на богатых. Безусловно, Быков, активный и энергичный, попытался защитить свой и телятниковский бизнес в «Мебели» и в «Мечте» от рэкета. Но границу, где защита от рэкета превращается в рэкет, наверное, переходили, и не раз, и не два, и не три. Ведь и милиция обильно торгует своей «крышей» по всей Руси, соперничая в этом с криминалом. Одни свидетели настаивают, что Быков ненавидел «синих», другие свидетели утверждают, что он с ними активно общался, посещал их дни рождения, и даже, согласно легенде, менты и «синие» поручили «комсомольцу» Быкову наведение порядка в городе. На самом деле и то и то правда: и то, что «ненавидел», и то, что общался. Во-первых, в жизни не все типы — чистые. Тот же Липнягов, Ляпа, хотя и был бесспорным лидером ОПГ и его все менты и журналисты всегда относили к «авторитетам», — был спортсменом, мастером спорта и несудимым. Быков с ним тесно общался. Общался он и с теми лидерами и авторитетами, кто был откровенно «синим». Почему? А потому что у него не было выбора. Усс пытался его позднее научить ленинской мудрости, что нужно работать с тем материалом, который есть. Но Быков и сам это прекрасно знал, интуитивно, от Бога. Всегда. Других авторитетов в Красноярском крае не было — если ты хотел быть в высшей лиге Красноярска, надо было играть с этими.

Если бы Быков оказался брезглив, ему надо было вернуться в преподаватели, в Назарове. Но он не мог. Потому что был способен на большее. Вот тут мы упираемся в иррациональное. В изначальное различие всех человеческих существ. Один дремлет в жизни, с дивана на диван кое-как перемещаясь, а другой кометой с утра взлетает и не торопиться лечь. Время от времени тут и там рождаются беспорядочно и в простых семьях, и не в простых, люди с особенно большим запасом энергии. Есть ещё такой показатель: высокая социальная мобильность. Это когда человек в течение одной лишь своей жизни взлетает с самого дна на самый верх, перескакивая через ступени иерархической лестницы. Бывают эпохи, которые потворствуют таким прытким личностям. Вспомним, сколько простых солдат, торговцев, людей низкого звания блистательно взлетели к 30 годам в маршалы во время Французской революции и при Наполеоне. Русская революция дала ход множеству героев, которые без революционного климата мирно состарились бы на ничтожных должностях. Сколько 20-летних командармов было в Красной Армии! Нестор Иванович Махно — сельский учитель и зек — командовал сотнями тысяч штыков и основал свою республику!