Избранные ходы - Яков Арсенов

— Где взял? — удивился Орехов.

— Где взял, где взял! — передразнил его Артамонов. — На КПП!

— Под трибунал пойдем, — дернулся Орехов.

— Не бойся, на них нет инвентарного номера.

— Походных в нашу коллекцию еще не попадало.

При шахматах коротать время было гораздо удобнее. В компании они играли мажоритарную роль. Сессия не начиналась, пока чья-либо коробка с фигурками не перекочевывала в комнату к Артамонову и Орехову. Если не добыты шахматы, не полагалось приступать даже к поиску напарниц. Учеба проходила как бы между партиями. Если играли без интереса, выигрывал Орехов, а когда на флягу армянского — Артамонов делил с ним первое-второе место. Сам-Артур при любом раскладе был третьим. После сессии доска с фигурами независимо от воли хозяина покидала ДАС в чемодане Артамонова или Орехова — такова была традиция. Коробку забирал тот, чья наступала очередь.

Вскоре явился офицер и велел двигаться к месту сбора. Соседнее здание, куда вел тротуар, походило на Дворец съездов. За ним сквозь деревья виднелась президентская резиденция. Все постройки вокруг походили на свежерубленные, декорации к историческому фильму.

Наглые ручные белки валились с деревьев и вырывали из рук последние крохи. Порхали и садились на плечи домашние коршуны и пустельги. Без задней мысли путались под ногами косули и рыси. Стриженые деревья и кустарники, обрамлявшие дорожки, были нетипичными для средней полосы. Они росли не в земле, а в зарытых туда бадьях.

— Хорошо, что не в Африке живем, — сказал Артамонов. — Представь, сейчас бы здесь гуляли гиены.

— Неспроста нас сюда затащили, пятачок. Зуб даю, неспроста. Очень похоже, что на корм для всего этого пригульного скота! — предположил Орехов.

Умозрительный зал, куда всех завели, был рассчитан на тысячу мест и выполнен в виде полусферы. Столы, уставленные провизией, располагались по окружности. В центре возвышался подиум. Часть столов была уже занята, за другие усаживались входящие. На каждом столе имелась табличка с фамилиями и номером. Номер на столе совпадал с номером на комнате — все те же одиннадцать цифр.

Возможности перекинуться парой слов со знакомыми по-прежнему не было никакой. Плотность офицеров доходила до трех товарищей на квадратный метр. Все рангом не ниже капитана. Подсказывая, как пройти к месту, или помогая усесться, военные не давали ни секунды продыху. Они не упускали из-под контроля ни пяди пространства, сводя на нет любые попытки общения, не запланированного организаторами схода.

Зал заполнился целиком. Офицер подвел Артамонова и Орехова к их столу, но откланиваться, как и другие провожатые, не торопился.

— Сначала нас нафаршируют, потом поведут в баню. А потом — на корм, — шепнул Орехов, отстаивая свои подозрения. — Как в сказке.

— Меня интересует, почему нет ни одной дамы, — поделился ответными подозрениями Артамонов.

— Желательно не разговаривать, — тормознул болтунов офицер.

Появился ведущий. Он сообщил, что к закускам можно приступать, а президиум выйдет позже. Упрашивать никого не пришлось, аппетит у приглашенных был нагулян.

Президиум появился не из-за кулис, а на лифте из подземного бункера и стал рассаживаться за большой круглый прилавок.

В зале зашуршали шепоты:

— Президент!

— Глоба!

— Министр печати!

— Министр обороны!

— Лонго!

— Наш декан!

— Какие лбы! Какие черепа!

— Ничего себе компания!

И действительно, перед призывниками предстало все высшее руководство страны — действующий Президент, Кандидат на его пост, правительство, начальник «Останкино», редакторы основных газет, ректоры соответствующих вузов, известные специалисты из родственных журналистике областей, политики, ведущие телепрограмм, обозреватели и чревовещатели.

Сцена включилась и потихоньку завращалась. Получалось очень удобно члены президиума периодически проплывали мимо приглашенных, совсем как в ресторане на телебашне. В президиуме, по прикидке Артамонова, насчитывалось человек сто. Одна половина явно охраняла другую.

Встал управляющий всеми этими делами и сказал в микрофон:

— Как вы уже догадались, мы пригласили вас не только для того, чтобы угостить чрезвычайным обедом…

— Я же говорил — на мясо, — не унимался Орехов, делая ход конем.

— У нас к вам есть и соответствующее чрезвычайное предложение, которое вы воспримете как приказ, — продолжил ведущий. — Чуть позже товарищ Глоба введет вас в его астральный курс, а сейчас несколько слов устроителям встречи. Доверительно говоря, инициаторам и идеологам. Пожалуйста, товарищ Президент, — ведущий проделал в сторону центрального кресла ужимку, похожую на книксен.

— Уважаемые журналисты, друзья! — начал Президент. — Прежде всего хотелось бы определиться, где находимся… да… и поздравить вас с успешным завершением учебы. Хотелось бы… но жизнь, как вы знаете, штука сложная. Приходится работать. Нагорный Карабах, Зебражан. Как говорится, назрел вопрос. Отсюда возникает предложение. Журналистское, так сказать, расследование, исследование, как хотите. Я сам учился и помню. Вся эта филология, пятая колонна, четвертая власть. Другими словами, разрешите поздравить, поскольку хотелось бы, не теряя времени, приступить к работе.

В завершение речи, выражая полнейшую уверенность в сказанном, Президент, словно сорвавшись с цепи, ударил по столу ладонью, описав ею настолько характерную дугу заядлого доминошника, что для полного натурализма оставалось только крикнуть: «Рыба!»

— Заметил? — Орехов толкнул локтем Артамонова. — Этот без пятна.

— Просто лампа отсвечивает. Ходи.

— Никакая не лампа! У них полно двойников! Шах.

— Может, замазал чем? Или срезали? Сейчас врачи что угодно отрежут.

— А может, пятно — это для имиджа?

— Ты мне не оставляешь никаких пешек к существованию.

— Сдаешься, что ли?

— Полчаса продержусь. Но если нас сюда затащили не на мясо, то зачем?

— Похоже, именно это нам сейчас и расскажут. Шах.

— Предлагаю отложить партию до лучших времен.

— Сейчас партия сама отложит тебя до лучших времен.

— Хорошо, слил. Общий счет по двум.

Следующее слово было предоставлено Кандидату в Президенты. В смысле доклада он был еще короче.

— Товарищи, — сказал он без бумажки, — или, как теперь принято говорить, господа, понимаешь!

— Не по шпаргалке шпарит, значит — настоящий! — сказал Артамонов.

— Да, на экране он благовидней.

— Накачивают наркотиками.

— Разговоры! — ткнул Орехова под ребро офицер.

— Мы собрались, чтобы, некоторым образом, обсудить положение, добрым голосом продолжал Кандидат. — Почему здесь? Вернее, почему с вами? По нашему мнению, вы как раз и есть тот самый передовой отряд молодежи, чтэ-э… раньше приписывалось совсем не тем. Мы отобрали для дела самых нестандартных, то есть, наиболее образованных и в совершенстве владеющих профессией. Людей с нелогичным поведением, со смелыми жизненными воззрениями. То есть людей броских, бросающихся в глаза не только обывателю, но и органам, которые, так сказать, обеспечивают нашу кадровую политику. С вами здесь поработают конкретные люди. Вы получили повестки, но здесь не армия. Почему здесь? Здесь у нас центр. Центр подготовки. Лучшие умы лаборатории, понимаешь…

— На котлеты нас привезли, чувствую шкурой. И главное — никакого шанса сдернуть, — нагонял тоску Орехов. — Я пошел ладьей.

— Да заткнись ты, — пнул его ногой под столом Артамонов. — Ставлю ферзя.

— Мы хотели бы доверить вам все информационное пространство, — гнул дальше Кандидат, — по двое на каждый регион. Это даст нам заключение. Политический момент очень сложный, богатства страны ничьи и неуправляемы. И даже не наши. При том, чтэ-э… мы здесь. Поздравления наши примите и будьте готовы… Это что, уже конец? — повернулся он к кому-то в президиуме.

Затем начались выступления силовиков. Они по очереди пороли дичь методом внутреннего проговаривания. Из метрономически раскрывающихся ртов выползала откровенная дислалия. Последним, бормоча себе за китель, выступил основной военный. Получалось, что орать он мог только на плацу.

Ведущий суетился, торопясь отнять у него слово и предоставить менее косноязычному оратору.

— Мениск обороны, — шепнул Орехов и получил от наблюдающего офицера под другое ребро.

Вскоре любительские тексты закончились. Ведущий с явным удовольствием сообщил:

— А теперь, как мы и договаривались, слово предоставляется товарищу Глобе.

Зал поежился, зашушукал, загудел и долго не утихал. Чтобы прервать эту недисциплинированную спонтанность, кто-то очень хитро расстроил усилитель. В колонках дико запищало и завыло, словно подключили глушилку. Зал был вынужден стихнуть. Глоба тут же приступил к смыслу: