Опричники - Ал Коруд

Мужчина охнул:

— Так если камень бесовской, то как святое здание тут поставили?

Марфа Васильевна глянула на стариков, поджав губы:

— Вот чему вы молодежь учите? Бесовство! Люди ведь испокон веков на земле-матушке живут. И знали о ней больше нашего. А святые стены округ камня возвели, чтобы людишки недобрые сюда не хаживали и зла не творили. Но пора уж. Дед, термос взял?

— А то как же!

Люди с любопытством и потаенным страхом в душе наблюдали, как ведунья кинула прихваченные с собой травы в горячую воду, а затем тщательно облила Камень отваром. От валуна поднялся пар. Стоявший ближе всех староста к своему ужасу ощутил, что от обычного камня повеяло жаром. И он столько раз ходил над ним⁈ Раздался странный звук. Это Марфа Васильевна ударила отшлифованной косточкой по небольшому украшенному затейливой росписью бубну. Она обошла Камень несколько раз, ударяя все сильней и сильней. Затем раздалась протяжная песня, язык которой был одновременно знаком и незнаком. Слова русские, но какие-то непонятные или очень древние. Такими писали в старинных летописях. Затем раздалось нечто вроде жужжания на высоких нотах, после послышался треск. Как будто одновременно включили электрический генератор и начали рвать бумагу. Ритм становился все реже и звуки тише. Но жар от камня сильней.

Ведунья устало оперлась о стену:

— Павел Степанович, помоги выбраться.

— Сейчас!

Впечатленный происходящий действом староста одним движением поднял старушку наверх. Был он, как и его предки новгородцы, могуч. Хлоптунья, потомственная ведунья бросила в его сторону испытывающий погляд. Ох не зря его выбрали. Просто надо на путь истинный молодца наставить. Чтобы силушку свою богатырскую зря не раскидывал, да умом рос, оберегая тайны поморские.

— И сам вылезай. Нельзя рядом с ним сейчас находиться.

Мужчина поспешил наверх. Меньшее, чтобы он хотел сейчас, так это стоять рядышком с потрескивающим и потемневшим камнем.

— Марфуша, все?

Митриевна была откровенно испугана. Дед Матвей, наоборот, сверкал любопытством. Оперская сущность заиграла.

— Куда там! Мы только начали. Михайло Васильевич, не подведи, родимый.

Старики недоуменно переглянулись. Староста достал из кармана мобильный, чертыхнулся и убрал обратно.

— Молиться можно?

Марфа Васильевна, не оборачиваясь, ответила.

— Худа не будет. Нам все силы пригодятся. Белому царю также зло не по душе. В этом мы с ним едины.

Глава 27

Компас Ломоносова

— Вот отсюда и пойдем. Он где-то тут недалече.

К удивлению Пелагеи, они остановились у Мечкинского кладбища, что сразу за Новодвинском. Борман споро выскочил из машины и вынимал из багажника снаряжение. С собой у него вдобавок к табельному оружию был взят нарезной карабин. Он воровато оглянулся, охотничьего сезона еще не было, и прямо в чехле закинул оружие за спину.

— А нам точно сюда? Мы же собирались в Ширшу.

— Тут все рядом. Пошли скорее.

Как ни странно, но двинулись они мимо заброшенных зданий не в лес, а прямиком к берегу.

Продираясь через кусты минут через пять, опричники вышли к обширным прибрежным зарослям.

— Мечка. Странное название для севера.

— Потому и старинное. Фамилии на «ЧК» все древние. Князь Вячко, что погиб в Юрьеве, брянский боярин Мячко, что прославился во времена Смуты.

— Не каждому давали сакральные буквы? — догадалась Трескина.

— Возможно, — уклончиво ответил старший научный сотрудник Отдела ЧС. — Как и все остальное, этот ритуал покрыт пылью истории. Не нам судить о прошлом.

Пелагея отодвинул очередную ветку. Заросли около берега были густыми. Никто здесь не бродит, когда рядом есть масса протоптанных дорожек.

— Все равно странно. Судим о прошлом, его толком не зная.

— История — это рассуждение в моменте. Её по факту нет.

Трескина удивленно уставилась в широкую спину начальника, но благоразумно промолчала. В последние дни над Отделом и так сгущались тучи. Общее напряжение коллег она чувствовала каждым квадратным сантиметром своего тела. Может, и в самом деле стоит съездить в столицу на учебу. Иногда она здорово пугалась могуществу сил, которыми управляет. Да и управляет ли?

Через сто метров Борман остановился и начал крутить головой.

— Где-то рядом должен лежать. Редко здесь бываю, а этот гад каждый раз перемещается.

— Камень? — несказанно удивилась юная ведунья.

— А ты как догадалась? — повернулся к ней опричник.

— Так, Петр Иванович, он вот там метров через тридцать.

Пелагея указала в сторону северо-востока. Борман тяжело на нее глянул, но послушно повернулся. Что-то сильно начала напрягать его в последнее время эта девушка. Ну не может быть у человека таких способностей! Даже у очень одаренного.

Или это предвестник нечто страшного, или спасение. Иного не миновать. Бывали в истории службы ситуации не самые приятные, когда опричники переходили на Ту стороны и крушили хрупкое мировое равновесие. Тогда в стране начиналась смута и происходили революции. Мало кто знает, что один из Лжедмитриев был выходцем из Опричнины. Как и некоторые декабристы. Большевики же работали в этом направлении долго и вдумчиво, тщательно подбирая «перерожденцев». ЧК ведь не на пустом месте создавалась.

Репрессии тридцать седьмого — это выход наружу тайной, но от этого не менее кровавой схватки с Потусторонним. Потоки людской крови всегда расшатывают зыбкую границу между Явью и теми, кому не место в ней. Проще пролить кровь, чем остановить. Но всему свое время. Как и познанию неведомого. Опричники и их помощники с тех годов крайне редко вмешивались в подобные схватки. Того раза хватило. Но сейчас иной случай. Под ударом они сами. Видать, здорово нужны этому поганцу их северные тайны!

— Вот он родимый!

Борман споро скинул с плеч рюкзак, первым делом освободил карабин от чехла и зарядил его, дослав патрон в патронник. Затем достал жесткую щетку и начал чистить камень ото мха и лишая. Трескина тем временем смешивала в правильных пропорциях травы и кидала их в термос. Зелье должно быть горячим. Камень и так намерзся.

— Давай, девка!

Петр Иванович отошел в сторону и начал настороженно озираться. Пусть Мессир и лишился части свиты, но с него станется кого-нибудь притащить не из нашего мира. Пелагея, как и положено ведунье, начала обряд с заговора. Облила камень зельем, отчего сразу повалил пар. Затем нуэйта раскинула руки и завела древнюю песнь. Откуда брались слова и что те значили, она не ведала. Шаманский язык был так древен, что вряд ли кому-то из живущих