Австрийский моряк - Джон Биггинс

— Приготовиться лечь на курс 120 градусов по компасу!

— Есть курс 120 градусов по компасу, герр коммандант.

Я передвинул ручку телеграфа в положение «средний вперед». Внизу машиненмайстер Легар переключил рычаг, и волны побежали вдоль бортов, облизывая палубный настил. Мы дали ход.

Глава двенадцатая

Вопреки моим дурным предчувствиям, прорыв через построенный Антантой «Отрантский противолодочный барраж» прошел на удивление легко. Впрочем, с Отрантским проливом всегда так — не ведаешь, чего ждать. За промежуток с шестнадцатого до конца восемнадцатого годов я форсировал барраж двадцать восемь раз. Иногда мы не знали передышки от Семани до острова Фано: нас гоняли эсминцы, беспокоили вооруженные траулеры, посыпали глубинными бомбами в подводном положении и поливали очередями с аэропланов и моторных катеров на поверхности. А в других случаях, даже в последние месяцы войны, мы проделывали все пятьдесят миль перехода в надводном положении при свете дня, и хоть бы кто заметил. Но думается, иного не стоило и ожидать — Отрантский пролив имеет сорок миль в ширину и глубину до восьмисот метров в середине. Это слишком глубоко для минных полей, которые так портили жизнь нашим немецким товарищам во время прорыва через Па-де-Кале. Нелегко и поддерживать эффективный противолодочный барраж, составленный из сил трех флотов: английского, французского и итальянского, которые всю войну едва ладили друг с другом.

Первые миль двадцать U-13 проделала по поверхности, полагаясь на покров темноты и пелену дождя. Вопреки риску напороться на мины, я предпочел держаться ближе к албанскому берегу, чем к середине — британцы недавно пригнали сотню, если не больше, шотландских сейнеров с задачей патрулировать пролив, и наши немецкие друзья сообщали, что рыбаки представляют собой немалую помеху. Все шло довольно неплохо до острова Сасено, где луч прожектора, опустившийся на море примерно в миле по нашему курсу подсказал, что пора погружаться. Как только мы благополучно опустились под воду, я сдал вахту Беле Месарошу, но едва покончил с этим, как в груди у меня вдруг похолодело — что-то металлическое проскрежетало по корпусу. Что бы то ни было, оно осталось позади, и мы выдохнули. Вскоре я как был, прямо в штормовке, завалился на пару часов поспать. Около двух часов ночи меня разбудил гром далекого взрыва, но поскольку нам, судя по всему, он не угрожал, я опять провалился в сон. Ко времени нашего всплытия в паре миль к югу от Фано, погода прояснилась. Первые лучи солнца касались снеговых шапок албанских гор, а U-13 покачивалась на легких волнах, подзаряжая батареи. Море было пустынным, если не считать красных в свете зари парусов нескольких рыбачьих лодок, видневшихся к востоку, на фоне холмов Корфу. Мы находились неподалеку от места, где я почти утонул вместе с UB-4 прошлой осенью. Останки ее где-то здесь, ржавеют на дне, тогда как рыбы обглодали кости… Но хватит, мало проку позволять подобным мыслям лезть в голову, ни мне, ни тем восьми, чьи жизни от меня зависят. Неотложная забота — зарядить батареи и дать ход, а не торчать на поверхности при дневном свете. И едва стрелка показала полный заряд, мы сразу продолжили путь к берегам Африки.

Следующая неделя прошла без особых происшествий. Погода держалась на удивление хорошая. Волнение было слабое, противных ветров не встретилось — напротив, те почти постоянно задували с оста, поэтому большую часть времени мы поднимали треугольный вспомогательный парус, которым комплектовались все австро-венгерские субмарины. Парус облегчал работу двигателю и позволял сэкономить несколько литров драгоценного топлива. Жизнь на борту U-13 текла в ритме, более уместном для перехода мирного времени, чем для корабля, выполняющего задание в зоне боевых действий. По большей части в нашу задачу входило стоять вахты, выдерживать курс и каждый час сверять местоположение лодки. В свободные от вахты часы мы, если позволяло море, сидели по очереди на палубе на складных стульях. Вот и все занятия, если не считать поддержания в рабочем состоянии дизеля, от исправности которого зависела наша жизнь. И в самом деле, мне кажется, что ни с одним младенцем так не нянчились, ни один племенной божок не удостаивался такого поклонения как четырехцилиндровая машина, тарахтенье которой сделалось непременным фоном нашего существования на последние семь дней и ночей. Его без конца смазывали и чистили, температуру, из боязни малейшего перегрева, то и дело замеряли, каждое нарушение пульса вызвало переполох, потребление соляры и масла рассчитывалось вплоть до грамма и записывалось на грифель в машинном отделении, чтобы сравнить расход с хитрыми вычислениями, учитывающими обороты винта и нашу относительную позицию. И «швейная машинка» Кертинга не пропустила ни единого стежка. Разве что вместо шва на ткани выстраивала череда карандашных крестиков на карте: мимо Корфу и Паксоса, Кефалонии и Занте, далеких берегов Пелопоннеса, Цериго и Цериготто, вокруг западной оконечности Крита в глубинные, синие воды центральной части Средиземного моря.

Естественно, за эту неделю мы замечали другие суда, особенно когда пересекали транспортную линию близ Цериго, а затем, через два дня, маршрут Мальта-Суэц. Ради грузовых пароходов я решил не погружаться, если только те не изменят курс в нашу сторону. Очень немногие гражданские суда имели в 1916 году радиостанцию, а даже если таковая наличествовала на борту, то представляла собой примитивный искровой аппарат, способный в час по чайной ложке выдавать сообщения в переполненный длинноволновый диапазон. Военные корабли дело другое — они оснащались быстрыми, мощными передатчиками и несли бдительных впередсмотрящих. Но военные корабли мы встретили лишь один раз за весь переход: французский линейный корабль типа «Бретань» с эскортом прошел милях в шести — слишком далеко для атаки, даже неси мы торпеды.

К середине седьмого дня, совпавшего с тридцатым моим днем рождения, U-13 почти прибыла на место. Ветер потянул с зюйда, неся причудливый сухой, мускусный аромат, словно от старого кожаного чемодана — в нем угадывался запах большой пустыни. Море стало голубее, потом появились птицы. Наконец, сразу после шести вечера, впередсмотрящий заметил на юге землю — низкую коричневатую полосу, которая по моим расчетам должна была представлять собой часть плато Киренака к югу от Дерны. По плану наше рандеву с сануситами должно было состояться в точке, расположенной примерно посередине между Дерной и городком Тобрук, чуть южнее мыса Рас-эль-Тин. Этот отрезок побережья находился в руках ордена, а если точнее, не находился ни в чьих иных руках. Итальянцы, отобравшие Ливию у турок совсем недавно, в двенадцатом году, с вступлением в мировую войну вывели оттуда большую часть и без того немногочисленных гарнизонов. Остались только незначительные английские сухопутные войска, охраняющие пустынную границу Египта, да две канонерки королевского флота, патрулирующие здешние воды. Именно по причине этих канонерок приказ предписывал мне подойти к берегу под покровом темноты и ждать когда на условленном ориентире, полуразрушенной дозорной башне, загорятся три огня. Вот только в инструкциях не содержалось ни слова о том, как долго предстоит ждать.