Ноль часов - Михаил Веллер

Колчак надзирал за всем этим непотребством с мостика, застыв брезгливым лицом.

— Терпите, Петр Ильич, — посоветовал он. — Что делать. Это называется популярность. Погодите — у нас еще будут просить автографы на сигареты «Аврора».

5

Телевизор в кают-компании теперь не выключался, его лишь гоняли с канала на канал, выставляя очередные новости. Новости не замедлили последовать: в пятичасовых «Вестях» главбольшевик Зюганов, набычив череп и гудя над частоколом микрофонов, обратился с экрана непосредственно к команде, застывшей в разных позах:

— Сегодня мы получили еще одно подтверждение, Это знаменательное подтверждение, Что уже не только весь народ, Но и армия, и флот, Всецело поддерживают и разделяют позицию коммунистов. Сегодня, как все уже, наверное, слышали, крейсер «Аврора», Который всегда был революционным флагманом, Революционным символом российского флота, Завершил переход из Петербурга, колыбели социалистической революции, И бросил якорь на Москве-реке, непосредственно напротив Кремля, Где продолжает цепляться за власть, которой у него уже фактически нет… Антинародное и насквозь прогнившее правительство! Давно ненавистное народу, Который давно уже только и ждет его падения. И если это правительство упорно отказывается прислушаться К голосу народа И добровольно уйти от власти — То, может быть, оно прислушается к голосу шестидюймовых орудий крейсера «Аврора». Мы, коммунисты, как всегда, Предлагаем решить вопрос мирным путем, Мы считаем, что ситуация для этого созрела.

Он делал ударения и паузы между периодами таким образом, что было не совсем понятно, имелась ли в виду запятая в речи, точка, или любой из прочих знаков препинания.

Нахально-интеллигентный девичий голос быстро воткнул в паузу вопрос:

— А почему вы считаете, что экипаж «Авроры» разделяет политическую платформу коммунистов?

— А как вы сами считаете, если на мачте крейсера развевается красный флаг? Это наш флаг, Флаг СССР, Флаг великой революции, Флаг чаяний рабочих людей всех стран! Я обращаюсь к команде героического легендарного крейсера: Товарищи! Коммунисты России, все народы, все честные люди России Обращаются к вам, Балтийским морякам, Верным славным традициям и заветам наших дедов и прадедов — Поддержать народ во всех начинаниях…

Сюжет с Зюгановым сменился председателем Центробанка, который стал излагать конструкцию очередного парашюта для мягкой посадки снижающегося рубля на очередной уровень стабилизации, уверяя, что это уже твердый грунт, и апеллируя к поддакиваниям сидящего, как оказалось, рядом генерала авиации из Центра управления космическими полетами.

Но сказанного вождем коммунистов было вполне достаточно: все испытующе посмотрели друг другу в глаза и повалили на палубу смотреть, где у них на мачте красный флаг.

На палубе уже совершал быстрые танцевальные па Ольховский, маша пистолетом так, как если бы это была ручка теннисной ракетки, а мяч был посылаем в гафель грот-мечты, где выше досягаемости руки действительно болтался красный флаг, хотя и очень небольшой.

— Что! это! такое! я! спрашиваю! — выкрикивал он при каждом замахе, другой рукой ловя спрыгивающую фуражку. — Кто! посмел! кто! приказал! убью! суку!

Из него полетела пена.

— Доктор!! — грянул Колчак. — Вестовой! Спирта командиру! И валерьянки! Укол! В изолятор — купировать нервный срыв! — Он подхватил Ольховского подмышки, сдал набежавшему Оленеву, мягко отнял пистолет: — Петр Ильич, пойдемте… сейчас сниму и подлеца уничтожу.

— Уничтожить!

Ольховского увели.

— Старшину сигнальщиков ко мне, — приказал в тишине Колчак и с удивительно звучным, плотным металлическим щелканьем передернул затвор пистолета.

Хотя сигнальщики и считаются на военных кораблях людьми безмозглыми, которые из всех полезных органов пользуются только глазами, старшина явил достаточно соображения, чтобы не быть обнаруженным нигде в пределах крейсера. Что тоже объяснимо, потому что прятаться человека, как даже самое низкоорганизованное живое существо, гонит не разум, а инстинкт, инстинкт же старшине подсказывал, что мало ему не обломится. Одновременно почел за благо раствориться вахтенный, потому что, по совести, отвечать-то следовало ему.

— Снять, — ткнул Колчак пистолетом в боцмана.

Коротенький Кондрат дисциплинированно подпрыгнул, не достал, огляделся, по принципу длины выбрал Сидоровича и дал ему в ухо. Сидорович сделал прыжок, но не вбок, как можно было ожидать в согласии с законами механики, а вертикально вверх, как взлетающая кошка, ухватил флаг за свисающий угол и сдернул, свободной рукой успев поймать летящие отдельно очки.

— Откуда красный флаг на гафеле?

— Это, вроде, не флаг, — ответил Сидорович.

— То есть?..

— Это, вроде, трусы.

— Что?..

— Точно трусы. Спортивные.

— Чьи?

Трусы подняли, растянули. В начинающихся сумерках прочли вытравленное ляписным карандашом изнутри под резинкой:

— Прин-сип… Это Грунины трусы, товарищ капитан первого ранга.

— Баталер!!! Откуда у матроса красные трусы!!! Может, еще кружевное белье у кого-то есть?! Сюда этого мудака!

Груню извлекли из слесарки, где он отрабатывал наряд, подтачивая соединительные кольца для подключения забортных водяных шлангов.

— У нас возникла мысль в воскресенье сыграть с местным населением в футбол, — пояснил он. — Я и постирал.

— А почему вывесил на гафеле?., идиот! идиот!

— В машине товарищ капитан-лейтенант запретил. А тут ветерок. А боцман сказал, чтоб я не вздумал нигде на леерах и надстройках сушить. А про гафель ничего не сказал.

Кондрат взвыл.

— Господи, — воззвал Колчак. — Не за то прости, что не верую, а за то, что не утопил давно эту суку. Рви!!!

Груня посмотрел на него с мучительным недоумением. Затем возникло впечатление, что в голове у него что-то переключилось, взгляд и весь облик сделался затравленным и готовным, даже казалось, что он опустился на четвереньки, чтобы придать себе еще более виноватое собачье выражение. Он вцепился в злосчастные трусы, дернул, наступил ногой и рванул — раздалось слабое подобие выстрела, ткань треснула и разошлась.

— Топи!

Два влажных комочка улетели за борт.

— Боцман!

— Есть.

— Двадцать линьков! По ягодицам! Об-на-жен-ным! Только не на палубе. Сейчас!

— Есть.

— Полудюймовым шкертом. С узлом!..

Разрешив таким образом конфликт ко всеобщему облегчению, он вынул обойму и выбросил патрон из патронника: покатившийся по палубе патрон мгновенно поймали, подали, стали улыбаться.

— Прошу запомнить всех, и в первую очередь — уважаемого председателя революционного военного комитета, какового сейчас не шлепнул только по своей офицерской выдержке.

— Так точно, — сказал Шурка, взвешивая, не пора ли распустить эту вредную для здоровья своего председателя организацию. Все равно — уже дошли…

— Отправлять командира в сумасшедший дом никому из вас, сволочей, я не позволю. А он был сейчас к тому близок. Если же еще раз повторится нечто подобное — реввоенсовет ликвидирую. Можете понимать это как хотите. А узнаю, что у кого есть красные трусы — лично отконвоирую вообще без трусов в гей-клуб, такой в Москве есть, и прослежу, чтоб использовали без вазелина. Вопросы?! Разойдись!!

6

В двадцать один час все собрались перед телевизором. Ждали своего сообщения. Прошли события в Чечне и на Балканах, прения по бюджету в Думе, сообщение пресс-секретаря о здоровье президента, полноценно работающего с документами в Барвихе, наводнение в Китае — после чего пошли реклама и футбол.

Напряжение сменилось недоумением. Злой Ольховский начал дозваниваться на телевидение, и сумел даже прорваться в редакцию новостей, где никто ничего не знал. Позвали кого-то компетентного.

— Представьтесь, пожалуйста, — предложил вежливый казенный голос.

— «Аврора»! Слышали?

После недолгого молчания голос с почтительным придыханием осведомился:

— Простите, пожалуйста, вы — Яков Беме?

— Что еще за бе-ме!? Какой Яков! — взорвался Ольховский. — Тыкову дали тыблоко!

— Что? Кому дали? Вы можете повторить?

— Вам был передан пакет с сургучными печатями с крейсера «Аврора». Вы его получили?

— Сюжет о прибытии крейсера прошел в утренних новостях. А какой у вас вопрос?

— Такой, что «Аврора» готовится произвести выстрел по городу!

— Успокойтесь, пожалуйста. По какому городу?

Ольховский зашипел и плюнул кипятком, как чайник.

— Я — командир крейсера «Аврора» капитан первого ранга Ольховский!

— Так бы сразу и говорили, — разочарованно сказал голос. — Вероятно, вам нужна передача «Армейский магазин»?

«В брюхо тебе магазин», — бросил в сторону Ольховский.

— Я передал в вашу редакцию сведения о выстреле «Авроры», — как можно вразумительнее объяснил он.