Восемнадцать капсул красного цвета - Корн Владимир Алексеевич

Поднявшись чуть выше и взглянув на открывшуюся перед ним картину с рекой Торопью, домиком бакенщика, сушившейся на берегу сетью, зеленеющими грядками и уже убранным огородом с картошкой, он понял, что все не совсем так, как он только что себе представил.

Среди тех людей, что он увидел, солдат больше не было. Да, часть из них была обряжена в камуфляж, но ведь и время такое, когда именно он наиболее удобен. Кроме того, возрастом к солдатам-срочникам не подходил никто. Даже беглого взгляда хватило понять: к армии эти люди не имеют никакого отношения. Он взглянул на них уже как на будущих жертв. Четыре обычных мужика, вооружены чем попало и ведут себя соответственно. Трое заняли позиции вокруг дома бакенщика, а четвертый, часто оглядываясь на ходу, несся вниз по склону, забирая далеко вправо, вероятно, чтобы не попасть под огонь из окон.

Видел Глеб и еще двоих. Один лежал неподвижно едва ли не у самого порога, и он точно не мог быть ни Прокопом, ни бакенщиком, ни тем более одним из спасенных детей. И второй, в отдалении, распростершийся на земле, с нелепо подвернутой ногой, оба мертвые.

Вот один из тех троих, что окружили дом, приложил к плечу карабин, и Глеб признал в нем кавалерийскую модель трехлинейной винтовки Мосина. Вот он пальнул и тут же укрылся за угол сарая. С него Чужинов и начал, оставив беглеца на потом. Тот почему-то молчал, не желая предупредить об опасности с той стороны, откуда бежал он сам.

– Олег! Поднимайся сюда, уже все, – позвал Гурова Чужинов, сам же склонился над телом человека, одетого в солдатскую форму, извлекая из нагрудного кармана его куртки автоматный магазин. Затем поднял сам автомат, оказавшийся АК-74 со складным прикладом, отсоединил рожок, клацнул затвором, внимательно осмотрел оружие. – Держи, – протянул он Гурову оба магазина, когда тот оказался рядом. – И пошли.

– Прокоп! Не стреляйте! Это мы! – издали закричал Гуров.

Чужинов усмехнулся, но промолчал. Как будто Киреев по звукам выстрелов ничего понять не смог. Или сам не увидит двух спокойно идущих к дому человек, чьи силуэты ему давно и хорошо знакомы.

– Дети целы?

– Целы. В погребе у Семеныча отсиживались, а он у него знатный. Вовремя вы, – сказал Прокоп, на что Глеб кивнул: «Это точно». – Они хотели дом поджечь и послали двоих в обход, чтобы те, значит, к глухой стенке добрались. Я к одному окну, к другому – мертвая зона, – рассказывал Прокоп. – Знаю, что они задумали, а сделать ничего не могу. И тут вы.

– А кто они вообще?

– Черти, реальные черти. И еще, сдается мне, – все они родственнички, они одного все батей да дядькой окликали. В город идти боятся и теперь крохоборничают, где только могут, козлы. Глеб, я поначалу им пытался объяснить: детей в доме полно, поделимся всем, чем только можем.

– А они?

– А они отвечают: зачем делиться, когда сами все, что нужно, возьмем. Выходите, мол, без оружия, пятясь раком, тогда еще подумаем, оставлять вас в живых, нет ли. Я уже действительно выходить собрался – черт бы со мной, – детей жалко, точно ведь подпалят, когда слышу – твой ствол. Все, думаю, пронесло: если Глеб за дело взялся, скоро останется только жмуров посчитать.

– Повезло мне с ним. – Чужинов погладил приклад автомата. – Бой у него – мечта!

– Случается. Поди, для спецуры делали, штучно, так что он в нужные руки попал. Кстати, собрался я свой «Вепрь» на что-нибудь более достойное поменять. – Прокоп взглянул на трофейный автомат, принесенный Чужиновым. – Против тварей карабин – лучше и не надо, но, оказывается, твари-то и двуногие попадаются. А тут еще и одна картечь у меня, далеко не пальнешь. Они, гады, сразу просекли что к чему, а будь у меня «калаш»!.. Благо что у волыны Семеныча приблуда имеется. Да и бьет он из нее лихо! Там, в огороде, дело его рук валяется. Один мой, один его, поровну у нас.

– Какая «приблуда»?

Бакенщик переломил ружье и продемонстрировал в стволах лейнеры – вкладыши с нарезами под девятимиллиметровый патрон.

«То-то я все не мог определить, из чего стреляют», – вспомнил Чужинов.

– Пограничник я. Был. Отечественную войну, конечно, не застал, аккурат в мае сорок пятого родился, но на Даманском лихо мы тогда китаезам всыпали! Слышали о таком острове?

А когда Глеб с Прокопом синхронно кивнули, глуховатым, но на удивление приятным голосом негромко пропел о клубящейся на острове Даманском пурге и о границе, которая всегда на страже.

Киреев к тому времени уже вертел в руках принесенный Чужиновым автомат.

– Не очень удачный экземпляр, – сообщил ему Глеб. – Канал ствола возле дульника посмотри – хорошей кучности от него уже не дождешься.

– Да уж, руки бы оторвать тем, кто его так чистил, – закончив осмотр, зло сказал Киреев. Он хотел добавить что-то еще, но, увидев вышедшую из дома Олю, умолк. Вместо этого сказал совсем другое: – Ничего, мы уж как-нибудь. Патроны к нему были?

– Полтора рожка. Гурову отдал. Вернется, скажи ему, пусть поделится всем, что у него есть.

– А собаку, кстати, нашли?

– Найти-то нашли, она вместе с нами сюда на лодке приплыла, но, когда пальба началась, куда-то исчезла. Хотя спасибо ей – она первой этих стрелков и обнаружила. Навыки, что ли, порастерял?

– Вся такая лохматая с коротким хвостом? – влезла во взрослый разговор Оля. – Так она в доме, ее Макс с Юлькой косточками кормят. Я думала, это дедушкина, гуляла где-то и теперь вернулась.

– Ну вот и нашлась твоя собака, – улыбнулся Прокоп.

– Семеныч, – обратился Чужинов к деду, – ты бы собирался. Нельзя тебе здесь оставаться. Да и зима скоро, тяжело одному будет.

– Старый я уже путешествовать, – ответил тот. – А до Вылкова далековато идти, боюсь, не дотопаю.

– Ладно тебе, дед, ты еще орел орлом, – подключился к разговору Киреев. – Быстро мы не пойдем – дети. А как доберемся, будет кому им сказки рассказывать. К тому же там и свои дети есть.

– Пойдем с нами, дедушка. – Оля потянула его за руку, как будто выходить предстояло немедленно. – Сказали, там тоже речка. Будешь на ней свои огонечки на букенах зажигать.

– Ну, если только есть где огонечки зажигать на букенах… – улыбнулся старик. – Тогда совсем другое дело.

– Тогда я пойду скажу, что дедушка с нами? – И девочка скрылась в доме.

Вернулся Гуров, злой, с распухшими губами, неся собранное оружие: охотничье двуствольное ружье, карабин Мосина, гладкоствольную «Сайгу», потертый наган с почти полностью облезшим воронением, обрез еще одной двустволки и пистолет Макарова. Он уселся рядом со всеми на лавку, с которой открывался отличный вид на реку. Без разрешения достал папиросу из пачки «Казбека», лежавшей рядом с бакенщиком, прикурил ее, разок затянулся и только лишь затем сказал:

– Там один в себя приходить начал. Ему, оказывается, пуля только по черепу скользнула. Контузия, по-моему, называется? – Прокоп кивнул. – Так вот, я ему нечаянно на горло наступил. – И Гуров посмотрел на всех испытующе.

Глеб промолчал. Прокоп только пожал плечами: а что, мол, его надо было выходить, дать оружие с припасами и отпустить? Дед сделал вид, что не услышал. А может, и действительно все так и было – возраст…

Глава 25

День восьмой

Где-то на крыше склада весело перекликались между собой воробьи.

«Вот кому туман не помеха», – думал Чужинов, ведя лезвием ножа по ногтю большого пальца: править его или так сойдет?

– Глеб, а правда ты тварь даже ножом убивал? – спросила вдруг Полина.

Чужинов пожал плечами: случалось однажды. Удачно он тогда как будто бы из ниоткуда возникшей твари ножом трахею вскрыл, сам от себя не ожидал. Какими бы они ни были нечувствительными к боли, но без воздуха жить не могут. Кровищи было! Тварь не сразу сдохла, все до чужиновского горла добраться пыталась. Чудом смерти избежал. Хотя, если разобраться, лишь отсрочку от нее получил: именно тогда и проникла ему в кровь зараза, от которой одно спасение – желатиновые капсулы красного цвета. Умудрилась же она ему руку когтями почти до кости распластать, когда он уже решил – все, сдохла. В рану кровь ее и попала, а дальше уже как лотерея: повезет – не повезет. Ему не повезло. Судьба.