Никоарэ Подкова - Михаил Садовяну

Как-то раз Доминте Гырбову по своей воле дерзнул выступить в сельской церкви с разъяснительным словом и робко высказал свое суждение о звезде с огненным опахалом и скудном разуме тех, кто полагает, что начинается светопреставление. Нет, мир как стоял, так и стоять будет. Приходит лишь конец притеснителям; вот только справят в церквах поминальные службы по усопшему Иону Водэ, - в Яссах откроется суд его светлости Никоарэ. Такого же мнения, оказывается, держался и батяня его Некита, великий мудрец.

В тот же воскресный день Елисей Покотило переходил со своими сотнями Серет возле Скеи, спеша к Тазлэу. Алекса Тотырнак с сотней сабель направлялся берегом Серета к Бакэу - запереть ойтузский горный перевал.

Младыш Александру заявил есаулу Елисею, что ему надобно отлучиться на один день, побывать по важному делу в некоем селении у берегов Молдовы.

- А до моего возвращения, есаул, пусть люди отдохнут на привале.

Елисей спокойно и мягко ответил:

- Не можем мы, твоя милость Александру, ослушаться его светлости. Через пять дней должны мы быть в Яссах. Часть людей с лучшими сотниками останется в окрестностях следить за порядком. А мы с двумя сотнями вступим в Яссы, чтобы утвердить новые порядки по воле государя.

Александру возбужденно отвечал:

- Не может того быть, чтоб я не поехал, есаул, куда мне надо.

- Без позволения?

- Я сам отвечу перед государем.

- Раз нам дано повеление, не смей его преступать!

Александру кинул на старика гневный взгляд. Дед Елисей понял, что в этом гневе, как молния в грозовой туче, таится большая опасность. Он промолчал.

- Все равно поеду! - крикнул Александру.

Есаул вздохнул. Он мог бы распорядиться задержать Александру, однако не сделал этого. Как предупреждал его Никоарэ, в горячке желания и запальчивости Младыш себя не помнил.

Александру дал знак двум ближним всадникам и бросил сквозь зубы:

- За мной!

Воины ждали распоряжения есаула.

- Езжайте, - тихо проговорил тот, а глазами добавил, чтобы поскорее вернулись.

Они кивнули в знак того, что поняли, и заспешили вслед за своим капитаном. Но безумец не обращал на них больше внимания. Он уже забыл о них.

Долго скакали они за Александру; когда он придерживал коня, ехали и они шагом, когда снова начиналась бурная скачка, - скакали и они.

Одним из двух всадников был Доминте Гырбову, который оказался таким разговорчивым в церкви селения Скеи. Второй был хмурый и молчаливый человек, некий Митря Богза, бывший чабан.

То погоняя, то придерживая коней, проводили они Младыша до поворота дороги, где справа начинался старый лес. И тут вдруг капитан Александру осадил скакуна, подняв его на дыбы, потом, точно саранча, скакнул через шлях и помчался по лесной тропинке под закатными лучами солнца.

Богза остановился, за ним и Доминте.

- Куда это он мчится? - удивился чабан.

- Чорт его знает, - пробормотал младший Гырбову. Богза ухмыльнулся.

- Ну, уж мы не отважимся следовать за его милостью, а то как бы не попасть в беду. Глядишь, опоздаем и отстанем от сотни.

- Поворотим-ка живо коней, - сказал Доминте, - и доложим есаулу. Не то разгневается батяня Некита и кулаком поучит меня.

34. В СТОЛЬНОМ ГОРОДЕ МОЛДОВЫ

В четверг двадцать второго ноября, находясь вблизи Скулен на Пруте, Подкова получил весть от гетмана Шаха, что Петру Хромого нет в Яссах. Вот уже две недели, как он оставил стольный град и переправился через Дунай возле Исакчеи, намереваясь одарить беев в дунайских крепостях, а затем следовать далее, в Стамбул. Турецкая стража сопровождала его до брода Облучицы, а оттуда не спеша идет обратно. В Яссы она еще не могла поспеть. Хорошо бы незамедлительно захватить город.

В тот же день, двадцать второго ноября, Никоарэ Подкова к вечеру перешел Прут, а в пятницу двадцать третьего ноября его передовой отряд быстро поднялся в гору к Поприканам.

По татарскому шляху через Рэдукэнен спешил и гетман Шах, держа путь к холму Чирик.

Из Поприкан Никоарэ во главе двенадцати сотен, отделившись от Петри Гынжа, пошел в обход мимо Копоуского леса по долине Пэкурара, оставив две сотни в Галате.

Продолжая кружный путь через Мирославу, он вышел в долину Бахлуя, а затем к плотине пруда в Фрумоасе. Захватив все высоты и пути со стороны Бучума, он оставил стражу в монастыре, находившемся около пруда, и обложил господарский двор со стороны долины. Шах шел со стороны Чирика, дед Петря - от горы Копоу. Войсковые телеги закрывали все входы в город.

Когда первая сотня подобралась в пешем строю со стороны пруда к малым воротам господарского двора, около помещений господарских сейманов [стража], со всех сторон поспешили к ней на помощь горожане с лестницами, топорами и кирками. Подбадривая друг друга, они принялись рубить ворота топорами и расширять кирками трещины в стенах.

На горе у больших ворот, выходивших к храму святого Николая, раздался грохот. Подкова, наблюдая за всем с пустыря у Фрумоасы, догадался, что дед Петря подошел к воротам крепости и начал обстреливать из пищалей башню над входом в часовню, на которой обычно толпилась стража.

Солнце стояло высоко в ясном небе, показывая лишь час пополудни. На южной окраине города, в низине Карвасара, где был караван-сарай для турецких купцов, поднялся великий шум; с колокольни церкви Святой Пятницы ударили в набат, и большой колокол зловеще гудел; где-то в той же стороне начался пожар, к небу поднимался столб густого дыма, легкое дуновение теплого ветерка относило его к северной возвышенной части города. Этот теплый ветерок, по мысли Никоарэ, предвещал, что хорошая погода установилась надолго.

Справа вдоль стен монастыря Фрумоаса скакали запорожские всадники, посланцы Шаха, с вестью о его приближении. Первый всадник вез простоволосую бабенку, посадив ее на коня впереди себя - сия веселая путеводительница направляла ратников по тропинкам, известным только местным жителям.

В это время его высокопреосвященство митрополит Анастасий, запершись с великой поспешностью и страхом в стенах монастыря святого Саввы, дожидался от своих верных слуг вестей, чтобы решить, как ему надлежит поступать. Один за другим прибегали к покоям настоятеля попы, иноки, дьяконы и сопели у дверей, дожидаясь приема. А игумен Макарий все ходил в соседней комнате и жалобно стонал, точно у него болели зубы.

- Преосвященнейший владыко! - тонким голосом возопил второй дьякон митрополита Кристя Сырбу, преклоняя колени у порога. - Такого войска еще не видел наш город. Улицы полны конными ратниками.

- Ваше высокопреосвященство, - оглушительно пробасил в испуге первый дьякон Ананий Бырля, - одно нам спасение: идти на поклон, да как можно скорее.

- Отчего же, Ананий? - улыбаясь, спросил его высокопреосвященство.

- Сперва воины капитана Петри уложили из пищалей много дарабанов [пехотинцев] и немцев, так что двое воронами свалились с колокольни, а потом внизу пошли на господарских ратников пешие воины Подковы; и как обнажили они сабли, да как принялись рубить наших, те сразу закричали: "Сдаемся! Припадаем к стопам его светлости Никоарэ. Пусть простит он нас и отпустит куда глаза глядят, а не то пусть смилуется и принимает нас на жалованье".

- Нечего сказать, хороши воины! - усмехнулся митрополит. - А господарю Петру Хромому как раз тут и загорелось отправиться в туретчину, оставив страну на произвол судьбы. Да падут же на его главу проклятия за грабежи и пожары.

Преклонил колени перед его высокопреосвященством и благочинный храма Святой Пятницы поп Кирикэ.

- Не стоит хулить понапрасну, владыко, - подал он голос, - вот уже час, как глашатаи во всех частях города оповещают, что государь Ион Никоарэ пришел в страну без злобы и никому-де не будет от его воинства ни притеснения, ни увечий, ни ограбления. Да убоятся лишь басурмане в Карвасаре - тех живо окоротят, и мигнуть не успеешь.

- Так оповещают глашатаи? - удивился отец митрополит.

- Так, высокопреосвященный владыко, вот тебе крест, как на духу говорю. А еще кричат глашатаи, что государь идет с молдавским войском и с помощью христианских братьев. И учинит он суд в стольном граде.

- Какой суд?

- Будет судить сильных мира сего, владыко.

- Дерзает сей князек судить их заместо Господа Бога?

- Дерзает, владыко, и ничего с ним не поделаешь. Весь город наш заполнили ратники, и еще идут и идут войска со всех сторон. А по мосту через Пэкурар и со стороны Сэрэрии и Чирика спешат телеги. Шум, гам, грохот. Невдомек мне, владыко, отчего так радуется чернь.

- Пришло и ей время потешиться, - в третий раз улыбнулся митрополит.

Оба дьякона - один тщедушный и белокурый, другой толстый и черноволосый - да седобородый поп Кирикэ, с глазами навыкате - поднялись и, опустив головы, выслушали повеление митрополита.

- Повелеваю звонить в колокола во всех монастырях и церквах, постановил он. - И пусть архиерей Геронтий встретит победителя хлебом-солью. Посмотрю, хорошо ли будет принято подношение, может, и сам потружусь, схожу во дворец, дабы укротить льва и барса.