Проза и публицистика - Иннокентий Федоров-Омулевский

   Но на перевозе ожидал Андрея Александровича, как вы думаете, кто? – новый сюрприз; видно, уж такой день для него выпал: ни лодок, ни перевозчика не оказалось. Он крикнул на ту сторону, подождал – ответа не последовало; он еще раз крикнул сильнее – то же (самое).

   Неудобно было думать, что перевозчики либо спали на той стороне, или за ветром не расслышали его голоса. Аргунов сделал усилие и закричал во все горло, продолжая потом через каждые полминуты повторять свое отчаянное воззвание. Но и оно оказалось без малейшего успеха. А тут еще, как нарочно, дождь полил как из ведра и с реки подул такой выразительно-зловещий ветер, что Андрею Александровичу, как человеку мнительному, ясно должно было послышаться в нем дантовское (не разб.). Нечего делать, приходилось вспомнить Русановых, которые незадолго перед этим вышли было у него из головы при первом собачьем (лае). Аргунов воротился, подумав весьма основательно, что в такой дождь собаки не появятся снова.

   Но который же дом Русановых?

   Вопрос, заметим, тоже весьма основательный. Впотьмах "зеленые ставенки" похожи на какие угодно. Андрей Александрович постучался наудачу в незакрытое окно первой встретившейся избы. Ему отвечали не вдруг, но все-таки отвечали, хотя не таким вопросом, который можно бы было прилично отнести к кандидату петербургского университета.

   – Кого там опять леший носит? – послышался за окном старушечий голос.

   – Скажите, пожалуйста, где тут дом Русанова?

   – Да тут две избы Русановских... тебе которых?

   – Молодых,– сказал Аргунов наудачу.

   – Так это, слышь, через четыре избы от тебя направо будет – пятая – смекаешь?

   – Ладно, спасибо.

   – Спасибо!!. Леший носит их!..

   Но Андрей Александрович не дождался конца этой лаконической речи, стал буквально ощупью пробираться к (не разб.) пятой избе.

   Дождик почти унялся тем временем, и теперь только по-прежнему свет показался...

   Ощупан, наконец, кольцо (закрытых) ворот, Аргунов постучался сперва довольно скромно, а потом принялся стучать усиленно и нетерпеливо.

   – Кто так там стучится? – раздался вдруг над самой головой Андрея Александровича серебристый женский голос.

   Аргунов на одну минуту совершенно растерялся от этой неожиданности.

   "Откуда мне сие да приидет? – подумал он до крайности заинтересованный.– С неба, что ли?"

   И чтоб разрешить себе этот вопрос, он решился, не отвечая, постучаться еще раз.

   – Я хочу знать, кто это там так стучится? Кто там? – повторил гораздо настойчивее тот же серебряный голос.

   Андрей Александрович растерялся было еще больше, но вдруг вспомнил о "балкончике", поднял голову вверх.– Действительно, белелось что-то весьма неопределенное. Очевидно, таинственный голос принадлежал, судя по его свежести, молодой еще женщине, но только женщине отнюдь не простого класса: в нем для развитого уха ясно слышалась та неуловимая прелесть звуков, которая постоянно и подсознательно прокрадывается в голосе человека (близкого) с образованием. Не отвечать на такой голос в ту же минуту было бы крайне невежливо и грубо. Андрей Александрович понял это сразу.

   – Извините,– сказал он, как можно мягче, обращаясь лицом к балкону и приподнимая по обыкновению фуражку, хотя в темноте настоящей ночи и не представлялось никакой возможности даже для (не разб.) зоркого зрения разглядеть этих учтивых движений.

   – Я думал, я, вероятно, ошибся... Я думал, это изба,– заключил Аргунов, не зная, что сказать.

   – Да, это и в самом деле изба, могу вас уверить,– отвечали ему лукаво и с улыбкой, как можно было догадаться по голосу.

   "Экая насмешница!" – подумал Андрей Александрович, невольно улыбнувшись в свою очередь.

   – То есть я не это хотел сказать,– начал он снова, смутившись и подбирая выражения.– Я немного неточно выразился, ...извините; я хотел сказать, что я думал... домик, что (не разб.) живут... простые люди...

   – Да простые же люди и живут здесь,– немедленно последовал ответ.– Наипростейшие, если вам это больше нравится!..

   На балконе тихо засмеялись.

   "Шельма какая-то!" – подумал Аргунов ласково, однако ж решительно недоумевая, за какое объяснение взяться ему теперь.

   – Во всяком случае, извините,– сказал он только.

   – Я ни в коем случае не извиняю неискренности,– заметили ему.

   Андрей Александрович растерялся пуще прежнего.

   – Право, я... Это такая неприятная случайность...

   – Что это за неприятная случайность? Разговор наш? – спросили с балкона.

   "Теперь она меня доконает, бестия!" – робко промелькнуло в голове у Аргунова.

   – О, помилуйте, напротив...– спохватился он ответить громко.

   – Как напротив! Что это значит? Вы, кажется, начинаете пускаться в крайности! – получил Андрей Александрович довольно строгое замечание,

   – Будьте уверены, я не желал вам сказать ничего неприязненного,– оправдывался он на этот раз несколько досадливо.– Извините, если как-нибудь случайно... Я лучше скажу вам всю правду! – громко заключил Аргунов и почувствовал, что с него точно спала половина тяжести в эту минуту.

   – Давно бы так сделали! С этого, мне кажется, и начать бы следовало. Не забудьте еще (не разб.) к вашему сведению, что вы стоите у избы и говорите с простыми людьми... Так, кажется, вы желали? Ну-с, теперь говорите.

   – Видите ли, я немного замешкался за рекой... гулял,– пояснял Андрей Александрович, заметно ободрившись.– Кричал перевозчикам – не слышат! А тут дождь, я...

   – Позвольте мне вас на минуту перебить... Надобно вам сказать, что у нас здесь нет постоянного перевоза: перевозят только с семи часов утра и до десяти часов вечера, а теперь уж около одиннадцати...

   – Ах, боже мой! Как же я так?– испугался Андрей Александрович.

   – Но это еще, помилуйте, не так страшно, как вам кажется. Те, которые хотят ночью переехать сюда из города, могут там легко найти перевозчиков: они живут в домике напротив самого перевоза; заречные, т. е. здешние, все имеют свои собственные лодки, но обыкновенно им редко приводится переезжать в город ночью, нет надобности.

   – Стало быть, я могу попросить... кого-нибудь...

   – Еще раз погодите. В такой ветер вас положительно никто не повезет... ни за что! Я хорошо знаю здешних. Продолжайте!

   – Но как же я теперь буду продолжать? Путь мне окончательно пресечен! – возразил Аргунов с самым наивным затруднением.

   – Путь на ту сторону – да. О! Да вы еще острите, значит, вам тут, под балконом, но так дурно, как я было подумала! Послушайте, речь ведь у нас шла, кажется, не о продолжении вашего пути, а о продолжении вашей всей правды... Жду терпеливо.

   "Экая ведь какая! Вот разбойница-то!!" – подумал Андрей Александрович и сказал:

   – Я готов... с большим удовольствием...

   – Во-первых, значит, вы стучались? – прервали его.– Лодки попросить хотели?

   – Да... не совсем,– замялся Андрей Александрович.

   – Какой же вы несносный, как я посмотрю на вас! Да говорите же, ради бога, откровеннее и по-человечески! – сказал серебряный голос с маленькой, чуть приметной досадой.– Объясните мне сперва, пожалуйста, что значит на вашем языке: "да не совсем"? Вы просто ищете ночлега... так ли и вас понимаю?

   – Так...– решился, наконец, откровенно выговорить Андрей Александрович и сконфуженный чем-то быстро пошел от ворот, но отдавая сам себе отчета в этом порывистом движении.

   – Подождите, куда же вы? Это даже невежливо! – остановили его.– Да вы и в самом деле (несносный) человек... извините! Куда вы, например, теперь направились?

   – Мне совестно вас беспокоить... Я... я думал постучаться где-нибудь у других ворот.

   – Где же это? Направо или налево, позвольте узнать?

   – Налево,– отвечал Аргунов сконфуженно, возвращаясь к воротам и не зная еще сам, в какую бы сторону он отправился.

   – Налево вас, прежде всего, примут собаки,– ответили ему коротко.

   – Так я – направо...– проговорил он нерешительно.

   – Там такие же собаки,– засмеялись с балкона.

   – Что же я стану делать с собой? – задумался вслух Андрей Александрович.

   – Не знаю, что вы теперь намерены делать с собой, но скажу вам, что вы должны были сделать с самого начала, как-я с вами заговорила: надобно было просто попросить у меня позволения, как более или менее у хозяйки этой избы – переночевать в ней; по крайней мере, мне так кажется.

   – Согласитесь, это весьма неприятно... посудите сами...– начал было оправдываться Аргунов. Чрезвычайно неудачно и даже, пожалуй, грубовато немножко, хоть он и не подозревал этого. Его, однако ж, опять перебили.

   – Не соглашаюсь и не могу судить, насколько это неприятно для вас, но положительно могу предложить вам у себя уголок... до завтрашнего утра, если только это вам неособенно – неприятно? – сказал серебряный голос лукаво-ласково.