Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик - Роберт Сильверберг

— Пойдемте, ваша светлость,— снова сказал Слит, протягивая ему парчовый халат.

Тяжелые чары этого видения все еще не отпускали дух Валентайна, когда он десять минут спустя вошел в Большой Зал Понтифика.

Но Коронованному Маджипуры не следовало выглядеть угрюмым или озабоченным на таком событии, и потому он надел на лицо маску величайшей любезности, какую он только мог изобразить, пока шел к главному столу. Хотя в действительности он вел себя таким образом всю нескончаемую неделю этого официального визита: вымученная улыбка, замученная дружественность. Из всех городов Маджипуры меньше всего лорд Валентайн любил Лабиринт. Это было печальное, подавляюще действовавшее на него место, куда он приезжал только в случае крайней необходимости. Он чувствовал себя живо и бодро под теплым летним солнцем и неохватным куполом неба, скача по лесу, богато убранному листвой, когда свежий чистый ветер раскидывает его золотистые волосы. А этот неприветливый, врытый в землю город угнетал его. Он не выносил его гнетущие, спускающиеся кольца, неопределенность сумрачных подземных уровней, его атмосферу, вселяющую боязнь замкнутого пространства.

Но больше всего он не выносил осознания неизбежной судьбы, которая ожидала его здесь, где он должен был наследовать, наконец, титул Понтифика и отказаться от радостей благодатной жизни на Горе Замка, прожив остаток своих дней в этой мрачной живой могиле.

Сегодняшний этот банкет в Большом Зале на самом глубоком уровне мрачного подземного города — как он страшился этого. Ужасный сам по себе зал, острые выступы, мерцающий свет, таинственные отблески и помпезные чиновники свиты

Понтифика в своих нелепых традиционных масках, и пустопорожние речи, и скука, но более всего гнетущий дух всего Лабиринта, давящего на него, как огромная каменная глыба. Одна мысль об этом наполняла его ужасом. Возможно, тот скверный сон, думал он, был не более чем предзнаменованием тревоги, которую он испытывал по поводу того, что должен выдержать сегодня вечером. Но, к своему удивлению, он чувствовал раскрепощенность, расслабленность — хоть и не всецело наслаждался банкетом, но по меньшей мере находил его вполне сносным.

Они переделали зал. И это удалось. Сверкающие золотисто-зеленые знамена, цвета эмблемы Коронованного, были развешаны повсюду, сглаживая и маскируя полные дурных предчувствий силуэты огромной комнаты. Освещение также подверглось переменам со времени его последнего визита: мягкие потоки света приятно оживляли атмосферу. И, очевидно, чиновники Понтифика не пожалели ни денег, ни усилий, чтобы сделать событие праздничным. Из легендарных винных погребов Понтифика доставили удивительную коллекцию лучших вин планеты: золотистое искрящееся вино Пидруида и белое сухое Амблеморна, розовое, изысканное Ни-мои, крепкое пурпурное вино с тонким букетом Мальдемара, приготовленное во время правления лорда Молибора. И с каждой маркой вина, конечно, соответствующий деликатес: мороженая токка, копченый морской дракон, калимбо по-нарабальски, жареное филе билантуна. И нескончаемый поток развлечений: певцы, мимы, арфисты, жонглеры. Время от времени один из приспешников Понтифика беспокойно посматривал на высокий стол, где сидел лорд Валентайн и его свита, как будто оценивая — достаточно ли этого? Довольна ли ваша светлость? И Валентайн отвечал на каждый из этих беспокойных взглядов теплой улыбкой, дружеским кивком, поднятием своего кубка с вином, как бы говоря своим суетливым хозяевам: да, да, мне очень приятно все, что вы делаете для нас.

— Какие они все законченные шакалята,— кричал Слит.— Пот их беспокойства ощущаешь за шесть столов.

Что вызвало глупое и резкое замечание молодого Хиссуна о том, что, похоже, они стараются снискать благосклонность лорда Валентайна, думая о дне, когда он станет Понтификом. Неожиданная бестактность ужалила Валентайна, словно удар кнута, и он отвернулся, сердце забилось учащенно, в горле пересохло. Он заставил себя оставаться спокойным: улыбался через столы главному представителю Хорнкасту, кивнул управителю Понтифика, лучезарно улыбнулся тому и другому, слыша, как за его спиной Шанамир сердито разъясняет Хиссуну сущность совершенного им промаха.

Через мгновение гнев Валентайна угас. Откуда, в конце концов, было знать парню, что было запретной темой обсуждения. Но ничего нельзя было сделать, чтобы положить конец очевидному унизительному положению Хиссуна, поэтому он снова легко втянулся в беседу, словно ничего плохого не случилось.

Потом появились пятеро жонглеров, трое людей, скандар и хьерт с тем, чтобы вызвать блаженное расположение. Они начали дикое бешеное жонглирование факелами, серпами, ножами, что принесло одобрение и аплодисменты Коронованного. Конечно, они были всего лить дешевыми третьесортными жонглерами, чьи изъяны, недостатки и заурядность были очевидны для опытного глаза Валентайна. Не в этом суть: жонглеры всегда доставляли ему наслаждение. Они вызывали в его памяти то необыкновенное и благодатное время, когда он сам был жонглером, переезжая из города в город с бродячей труппой. Он был тогда невинным, не тронутым бременем власти, истинно счастливым человеком. Оживление Валентайна при появлении жонглеров вызвало раздражение Слита, который произнес с кислой миной:

— О, ваша светлость, вы действительно считаете, что они так хороши?

— Они проявляют большое усердие, Слит.

— Как и скот, который рыщет в поисках кормов в засуху. Но это все же скот. А эти ваши усердные жонглеры немного больше, чем любители, милорд.

— О, Слит, Слит, прояви немного милосердия!

— В этом искусстве есть определенный эталон, милорд. Как вы должны еще помнить.

Валентайн фыркнул:

— Радость, которую эти люди дают мне, мало касается их умения, Слит. Встреча с ними будит во мне воспоминания о других днях, более простой жизни, давних друзьях.

— Ну, тогда,— сказал Слит,— это другое дело, милорд. Это сантименты, а я говорю о мастерстве.

— Ну, значит, мы говорим о разных вещах.

Жонглеры покинули сцену в суматохе яростных подкидываний и неумелых подхватов. Валентайн отклонился назад, улыбающийся, довольный. Но веселье окончено, подумал он. Теперь время для речей. И даже это оказалось вполне переносимым. Первым выступил Шинаам, министр внутренних дел Понтифика, мужчина гайрогской расы со сверкающей змеиной чешуей и дрожащим раздвоенным красным языком. Утонченно и быстро он передал официальное приветствие Валентайну и его окружению.

Адъютант Эрманар произнес ответную речь от имени Коронованного. Когда он закончил, настала очередь древнего сморщенного Дилифона, старого секретаря Понтифика, который передал личное приветствие высокого монарха. Валентайн знал, что это было не более чем обманом, поскольку все знали, что старый Тиверас не произносил ни одного разумного слова уже около десятилетия. Но он вежливо принял дрожащие фабрикации и отправил Тунигорна с ответной речью.