Девятая жизнь нечисти - Алексей Атеев

Не смотри туда, – произнесла плясунья, заметив его взгляд. – Это плохое место.

Почему? – сам того не желая, спросил Сережа.

На том, кто там живет, черного много. На нем и на матке его. Вон она стоит. Видишь? – молодица кивнула в сторону берега, на котором виднелась одинокая фигура.

Почему она не пляшет? – спросил Сережа.

Рада бы… Да только не велят ей. Проклята… Грехов много на ней. Мы тоже не ангелицы, но она во сто крат хуже нас.

А вы – кто? – вновь подал голос Сережа.

Мы-то?.. По-разному нас зовут… И берегинями, и мокрушами, а все больше русалками. Обитаем в этих моховищах. Давненько прозябаем. Рады любому, кто сюда забредет. Вот как тебе. А то человечьего духа сто годов не нюхали. Теперь ты с нами навсегда останешься.

– Как это?

Да просто. С собой уведем.

Что значит – с собой?!

А то и значит. С нами будешь… жить.

Русалка коснулась Сережиного лица длинными, гибкими пальцами, и одежда сама собой упала к его ногам, потом она прижалась к Сереже всем своим долгим, упругим телом. Однако парень вовсе не обрадовался этому обстоятельству. Тело оказалось холодным, как у лягушки, скользким и липким, будто было покрыто слизью.

Сережа отшатнулся, но молодица крепко вцепилась в него холодными мокрыми руками. Ее пальцы забегали по телу, защекотали, заелозили…

Уйди прочь! – в гневе и страхе воскликнул Сережа.

Ах, ты так!.. Не хочешь нас любить?.. Тогда пеняй на себя, милок.

И она вновь принялась щекотать Сережу, но на этот раз совсем по-другому, не игриво-ласково, как вначале, а с судорожным подергиванием пальцев, со щипками и весьма ощутимым царапаньем. При этом русалка вполголоса выговаривала дикие, неведомые слова:

Шивда, винза, каланда, миногама!Ийда, ийда, якуталима, батама!Нуффаша, зинзама, охуто ми!Копоцо, копоцам, копоцама!..

Сережа вдруг стал неистово хохотать. Он заливался смехом, словно в истерическом припадке. Такое случалось с ним давным-давно, в раннем детстве, когда беспричинный приступ веселья иногда по самому пустячному поводу, а чаще ни с того ни с сего овладевал им и никак не мог прекратиться. Обычно он кончался сильной икотой, а иногда столь же беспричинными слезами.

И на этот раз он испытывал нечто подобное, только ощущение ужаса от происходящего придавало смеху совершенно ужасный лающий тембр, он судорожно всхлипывал, екал селезенкой, икал, как зашедшийся в плаче младенец. При этом Сережа не стоял на месте, а следом за русалкой медленно шел к озеру. Не было сил ни отпрянуть в сторону, ни оттолкнуть водяную нежить прочь.

Стойте, сестры! – вдруг закричала самая старая русалка, та, что поросла мохом. – Да на нем креста нет!

Сережа, неожиданно для себя, перестал надрывно хохотать и остановился вместе со всеми.

Аль ты взаправду нехристь? – спросила у него мохнатая.

Сережа непонимающе молчал, только, как выброшенная на песок рыба, судорожно разевал рот.

Ну-ка, сложи персты щепотью и сотвори знамение.

Сережа попытался перекреститься, но у него ничего не получилось.

Значит, душа не завещана, – заметила предводительница русалок, – так и мы тебя, молодец, губить не могем. Живи пока что…

Русалки с шумом и хихиканьем вновь потащили его подальше от озера, а та, что защекотала до полусмерти, снова стала ласкать нежно и сладострастно. Небывалый восторг снизошел на Сережу. Сладкое, томительное чувство захлестнуло его. Если всего несколько минут назад он пережил смертельный ужас, то сейчас все вмиг позабылось, осталось только упоение мгновением, которое, казалось, будет продолжаться вечно.

Сколько продолжался разгул нежити, в который был вовлечен наш герой, он и сам не мог бы четко ответить. Сережа потерял счет часам, да и само время словно исчезло.

Русалки носились по лугу, прыгали друг через дружку, кувыркались, дико хохоча. Казалось, их переполняет безмерное ликование. Однако в происходящем присутствовало нечто нездоровое, и не порочное даже, а как бы вымученное. Буйное веселье через силу, какое иногда бывает во хмелю и называется загулом. Нереальность происходящего, ощущение то ли бредового кошмара, то ли наркотической эйфории не покидало Сережу. Ему казалось: голова вот-вот лопнет и мозги выплеснутся наружу, настолько необычны были ощущения, переполнявшие его.

И все время Сережа, пусть и краем глаза, ощущал присутствие одной, которая вела себя вовсе не так, как остальные. Она одиноко стояла на берегу, не принимая участия в общем веселье, и выглядела на фоне серебристых, мерцающих тел черным пятном.

Мама? – вдруг послышалось со стороны избушки. – Маменька, иди ко мне!

И только прозвучали эти слова, веселье вдруг прекратилось, русалки замерли, словно мгновенно окаменели.

Маменька, помоги! – вновь роаздался истошный вопль. – Выведи меня отсюда на волю!.. Пусть в болото, только забери! Нет мочи! Все горит внутри, а снаружи жгут меня калеными угольями. Забери в зеленую тину, может, легче станет. О-хо-хо, как тошно мне!

Темный силуэт кинулся к дому, но не тут-то было. Другие русалки вцепились в нее, повалили, стали щипать, впиваться, раздирать несчастную своими цепкими длинными пальцами.

Никуда тебя не пустим! – закричала старшая русалка. – Останешься с нами до скончания веков. А твой пащенок так и будет мучиться и звать тебя… мучиться и звать. Такая вам кара.

Тут Сережа вдруг узрел, что русалки, рвущие свою товарку, вовсе не нагие красавицы, а омерзительные, гниющие, полуразложившиеся трупы.

Из избушки донесся ужасный вой. Нечеловеческая тоска и страдание звучали в этом стенании. В ответ захохотали, завизжали нечеловеческими голосами русалки. Где-то на другом краю озера отозвался сиплый, ухающий рев, и русалки, не обращая ни малейшего внимания на ополоумевшего Сережу, столбом стоящего посреди луга, медленно двинулись к берегу озера, начали входить в воду и постепенно скрывались в его глубинах. Скоро вокруг не осталось никого. Исчезла и та, которую так жестоко мучили.

Нужно заметить, что Сережа, хотя и пребывал в состоянии, близком к помешательству, полностью способности соображать не лишился. Хотя рассудок и отказывался поверить в только что произошедшее, тем не менее требовалось какое-то объяснение. Ведь нужно же хотя бы для себя обозначить ситуацию.

«Но на кой черт тебе это? – сказал некий незримый собеседник, который в последнее время довольно часто обнаруживал себя. – Почему ты стремишься до всего докопаться? И непременно дать всему разумное, с твоей точки зрения, объяснение? Принимай жизнь такой, какая она есть. Не понимаешь чего-нибудь, положись на свой жизненный опыт и интуицию. И никогда не утверждай: «Не может быть». А почему, собственно, не может? Ведь было же!»