Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Моим соседом по столу у окна оказался Алексей Николаевич Словесный, окончивший арабское отделение Института востоковедения. «Алешка», как за глаза называли этого степенного юнца с вечной сигаретой во рту, был славный малый с хорошим литературным вкусом, но с явно восточной флегмой. Он, в противоположность Прожогину, никуда и никогда не спешил, «Иностранке» изменять не собирался и, оседлав ее, потихоньку ехал на ней вперед и только вперед. Со временем Словесный сделался ответственным секретарем журнала, позже — заместителем главного редактора, а к своим шестидесяти годам стал вальяжным и лысым главным редактором, потеряв былую стройность, миловидность и пышные волосы, но получив в награду за верность черную «Волгу» и бывший кабинет Чаковского.

Нередко в отдел публицистики заходил поболтать завотделом критики мудрый долгоносый Павел Максимович Топер. Умелый литературовед, он ухитрялся проводить через редколлегию и публиковать острые, огнеопасные статьи. Одним из наших любимых занятий — в отсутствие Прожогина — было сочинение друг на друга и на остальных сотрудников своего рода незатейливых эпиграмм, в которые следовало вклинить узнаваемые фамилии.

В моих архивных материалах я нашла эти записки. На меня Топер написал такое:

БЫЛИНКИ НА солнечном полеРастут, колосятся, цветут;Одна лишь в тяжелой неволеДелами замучена тут.

Я не осталась в долгу у Топера.

Как всемогущий вездеход,Он в дебрях жизни не терялся:ТО ПЕР настойчиво вперед,То боком тихо прибирался.

Алеше Словесному было выдано следующее:

СЛОВЕСНЫЙ дар что божья благодать.Любому можешь стать ты сватом,Прослыть Софоклом иль Сократом.Любой работы избежать.

О Прожогине я написала:

С грядущего завесу никто сорвать не смог,Но кое-кто готов дерзать.В завесе дырку он ПРОЖОГИ начал в дырку пролезать.

Атмосфера в журнале в первые годы существования «Иностранки» была удивительно легкой и вдохновляющей. Все мы жили в духовном уюте и работали с искренним азартом. Чаковский был не прост, довольно своенравен, любил незлобно поорать, но быстро приходил в себя и не стеснялся признаться в своей неправоте. Однажды я, временно исполняя обязанности ответственного секретаря, допустила какой-то промах. Он на меня мимоходом накричал, я пустила слезу и тотчас была вызвана к нему в кабинет, где «Чак» быстро и даже смущенно заговорил: «А вы на меня кричите! Я кричу, а вы на меня, на меня кричите!»

Интереснее и увлекательнее всего было общение с такими авторами журнала, как, например, известный и неистощимый рассказчик Ираклий Андронников или создатель кукольного театра Сергей Образцов, охотно вспоминавший эпизоды из своей актерской жизни, особенно о том, как из тенора-певца он превратился в кукольника.

Интересны были и встречи с зарубежными писателями, особенно частые с сочинителями из соцстран.

Рядом с нашим домом-усадьбой находился (и находится) на Поварской, 50 дом, тоже интересный своей историей и своим последующим предназначением. В этом старинном особняке, где некогда собирались московские масоны, разместился Центральный Дом литераторов (ЦДЛ) со своей библиотекой и рестораном. В ресторане обедали сотрудники журналов и служб СП, а также принадлежавшие к высшей писательской гильдии члены Союза писателей СССР. Мы, сотрудники, довольствовались обедами из дежурных блюд, а творцы советской литературы подкреплялись каждый на свой лад и по своим средствам.

В уютном, обитом деревянными панелями «дубовом зале» ресторана можно было часто видеть прозаика Олешу, который «обедал» рюмкой водки с одной шоколадной конфеткой, или поэта Светлова, которому вообще хватало лишь стопки русского напитка. А вот поэтическая пара — розовощекая прелестная Белла Ахмадулина и юный «Буратино» Евгений Евтушенко — каждодневно праздновали свою молодую влюбленность, щедро заливая порционные блюда хорошими грузинскими винами.

Мы ходили из «Иностранки» в ресторан обедать в положенный часовой перерыв. Летом я обычно брала окрошку, блинчики или оладьи, а зимой — борщ и котлеты. Такой обед обходился рублей в пятнадцать — двадцать. О том, чтобы отведать шашлык или осетрину, нечего было и помышлять. Разве что по какому-нибудь чрезвычайному поводу.

Однажды в редакцию мне позвонил незнакомый мужчина. Приятный голос с легким интеллигентским акцентом. Передал привет от проживающих в Минске Шостаковских. Тех самых Шостаковских, которые так стремились приехать из Аргентины на родину и вот приехали.

В Москву им въезд запретили и предоставили жилплощадь в Минске. Но до того, как получить там квартиру, они с полгода маялись в гостинице. В голодном и разбитом послевоенном Минске семью добросовестно обворовали. Людмила Павловна, дочь старика Шостаковского, лишилась аргентинской шубки и других вещей, а с ее младшего сына, музыканта Сергея (в будущем директора Минского Оперного театра Сергея Адольфовича Кортеса), сняли часы; чемоданы затерялись на таможне. Хорошо, что не украли привезенный рояль.

Шостаковские стойко пережили первую радостную встречу с родиной и сумели встроиться в ее жизнь. Людмила Павловна Кортес-Шостаковская стала преподавать иностранные языки в Минском университете, куда поступила и ее младшая дочь Сима; Сергей начал заниматься в консерватории по классу фортепьяно и композиции, а старший, Павел, который работал в Буэнос-Айресе инженером по текстильному оборудованию, был определен мастером в красильный цех минской текстильной фабрики. Сам Павел Петрович привез с собой две рукописи: одна — с описанием его жизни за границей, другая — собрание критических статей о писателях Аргентины. То и другое он мечтал издать в СССР и прежде всего хотел показать эти рукописи мне как журнальному редактору.

Все это мне поведал по телефону приятный голос, принадлежавший, как оказалось, сотруднику журнала «Советский Союз», того самого журнала, который завораживал прекрасными сказками старика Сачука. Виктор Николаевич Благодетелев побывал по заданию своей редакции в Минске, чтобы написать репортаж о замечательном русском патриоте П.П. Шостаковском, который снарядил в родные края сотни возвращенцев из Аргентины и которому было дозволено вернуться самому со всей его многочисленной семьей, если и не в столицу, то, во всяком случае, на родную землю.

Журналисту Благодетелеву тоже понравился мой голос, ибо он стал мне звонить каждую неделю, а потом и через день, по поводу и без повода. Завязался своего рода телефонный роман.

К Первому мая 58-го года он прислал мне милое поздравление.