Преторианец - Саймон Скэрроу

Однако весёлое выражение с лица Катона быстро исчезло – он вдруг вспомнил о гнусной и угрожающей действительности, что пряталась за всей этой упорядоченной и правильной демонстрацией единства и иерархической преданности. Среди тех, кто сейчас мирно и спокойно стоял за спиной императора, находились предатели, изменники, замышляющие его убийство, тогда как многие из остальных планировали истребить вообще всю императорскую семью. К этим изменническим настроениям добавлялась вражда и соперничество между Нероном и Британиком, между Нарциссом и Палласом и, несомненно, профессиональное соперничество между префектом претория и только что награждённым трибуном Бурром.

Катон не мог не ощущать определённого циничного презрения при виде всего этого показного порядка, демонстрации преданности, лояльности и верности долгу, предъявленных народу Рима. Все эти лизоблюды были плоть от плоти и кровь от крови всё тех же простых людей, но их жизнь представляла собой постоянную борьбу за влияние, за власть и богатства – это был голый эгоизм, драка за собственные интересы, в то время как понятия о чести и достоинстве были давно забыты и затоптаны в грязь. Свинцовая тяжесть на душе, возникшая от понимания всего этого, невыносимо давила Катона, ведь он отлично осознавал, что так оно и есть, и это всерьёз и надолго, поскольку те, кто имеет власть, всегда будут всеми силами стремиться сохранить, удержать её в своих руках и даже увеличить, а вовсе не употребить её на благо тех, кем они правят.

Он вдруг обнаружил, что задумался на совершенно неожиданную тему: а не будет ли лучше для Рима, если Освободители преуспеют в своём стремлении смести прочь императора, его семейство и все эти никому не нужные причиндалы имперского двора. Он понятия не имел, какая жизнь была при республике. В Риме нынче оставалось совсем мало людей, мужчин и женщин, кто ещё помнил те времена, но их воспоминания о том периоде были какие-то смутные и ненадёжные. Высокие устремления тех, кто убил тирана Цезаря, сегодня казались такими же нереальными, такими же стародавними, как идеалы героев легенд и мифов. Претензии Освободителей на то, что они являются наследниками тираноборцев прошлого, такие же пустые слова, как и преданность тех, кто стоит нынче за императором. Все они деспоты, мрачно подумалось Катону. Единственная разница между ними в том, что одни дерутся за то, чтобы завладеть властью, а другие – чтобы её сохранить. Им наплевать на остальной народ, если только сохранение власти и положения не потребует от них демонстрации хоть какого-то сочувствия ему.

Макрон прав, решил Катон. Гораздо лучше торчать где-нибудь подальше от Рима с его предательствами, с его роскошью, капризами и мотовством, которые только размягчают и развращают людей, превращая их либо в мерзавцев, либо в дураков. Лучше уж вернуться в ряды легионеров, где цену человеку определяют жёсткие и высокие стандарты армейского бытия. Но наряду с этими мыслями приходили и другие: а перевешивает ли это его стремление к несомненным ценностям солдатской жизни его страстное желание заполучить любовь Юлии и зажить с нею одной жизнью, что, конечно же, предполагает жизнь в Риме? Он уже чувствовал, что ответ на этот вопрос рядом, на подходе, и поэтому отмахнулся от этих мыслей о предстоящем выборе, оттолкнул их от себя. А тут и церемония закончилась, и только что награждённый трибун Бурр повернулся к своим людям и скомандовал когорте возвращаться в лагерь.

На следующий день когорта двинулась маршем к Альбанскому озеру, где заканчивались последние приготовления к предстоящему представлению. Весна уже явно наступила, новые побеги появились на деревьях, кустах и виноградных лозах по всей местности, через которую шла когорта. Гвардейцы шли с полной выкладкой, тащили на себе кухонное оборудование, запасную одежду и свои жалкие рационы. На всё время пребывания возле озера когорта должна была встать лагерем рядом с только что возведённым городком, где Клавдий и его гости разместятся в роскоши и со всеми удобствами.

Погода резко изменилась к лучшему, и тёплые солнечные лучи баловали преторианцев на всём пути. Как обычно бывает в подобных случаях, отличная погода после холодной и долгой зимы сразу подняла людям настроение, и они громко пели на всём пути. Их командиры сквозь пальцы смотрели на пошатнувшуюся дисциплину преторианской гвардии и были заняты своими делами, шутили, травили анекдоты, так что колонна напоминала скорее шествие толпы друзей, нежели марш элитной части римской армии. Даже Макрон, солдат до мозга костей, выглядел крайне довольным, пока они шли дальше, шагая отнюдь не в ногу. Он был доволен тем, что они оставили Рим позади, и теперь наслаждался знакомым грохотом подкованных солдатских калиг и даже тяжёлым грузом выкладки, давившим ему на плечи, несмотря на мягкие подкладки, а ещё и обычными солёными солдатскими шуточками, которыми обменивались его сотоварищи. Дорога тянулась через пересечённую местность, то поднимаясь, то опускаясь, и с подъёмов перед ними открывались живописные виды на сельскохозяйственные угодья, только что засеянные. Потом на каком-то поле им попалось небольшое стадо овец, где было несколько новорожденных ягнят – их шерсть блестела на солнце, как только что выстиранная тога.

– Вот это жизнь, а? – Макрон улыбнулся Катону. – Настоящая солдатская жизнь.

Катон снова поправил поклажу на спине. У него не было такого опыта, как у Макрона, он никогда не служил рядовым легионером и так и не овладел в должной мере искусством таскать на себе тяжёлую ношу, да ещё и на большие расстояния. Он уже начал раздумывать, что это вчера на него нашло, когда он столь решительно возжелал вернуться к тому, что его друг гордо именовал «настоящей солдатской жизнью». Он ещё раз поправил и подтянул толстую мягкую подкладку под деревянным шестом, на котором они несли дополнительную поклажу, прежде чем ответить своему другу.

– О да! Сплошные мозоли, и все мышцы болят. О чём ещё может мечтать человек, я вас спрашиваю…

Макрон давно уже привык к якобы тухлому восприятию Катоном трудностей длительных маршей. Он только рассмеялся.

– Да ладно тебе, приятель! Ну, признайся, тебе точно так же, как и мне, нравится выбраться из города. По крайней мере, несколько дней вне Рима, без всех этих подсматриваний и пряток. И вообще это совсем неплохо – несколько ночей провести под звёздами, поваляться на зелёной травке рядом с греющим пламенем костра и с кувшином вина, пущенным по кругу. Может, в брюхе у нас маловато жратвы, но вина-то более чем хватает, хвала богам. Без него – вот это была бы настоящая трагедия. Да, человек может прожить на одном хлебе, только кому нужна такая жизнь, а?

– Ну не знаю, – буркнул Катон, сгибаясь под весом поклажи. – Я бы прямо сейчас отдал месячное жалованье за хороший кусок баранины и буханку свежеиспечённого хлеба. – И он с вожделением уставился на пасущихся на лугу овец и ягнят.

– Даже не думай про такое! – сказал Фусций, шагавший сбоку от колонны. Он перехватил их разговор и заметил выражение на лице Катона. – Их защищает указ императора! Весь наличный скот в радиусе десяти миль от города по его приказанию уже реквизирован.

– Для чего?

– Вот вам человек, который не читает газету. – Фусций рассмеялся. – Клавдий желает заполучить самую широкую аудиторию, чтоб она аплодировала устроенному им представлению. А самый надёжный способ затащить туда побольше народу – предложить им не только развлечения, но и жратву. Так что там огромные толпы соберутся, можешь быть уверен.

Когда когорта добралась до озера, Катон поразился, увидев, какая огромная работа была здесь проделана всего за несколько дней после того, как он отсюда убрался. Огороженные площадки для бойцов-гладиаторов уже кишели людьми, и когда когорта проходила мимо, он рассмотрел длинную цепочку узников в цепях, которых вели к загородкам с юга. Сами загородки охранял отряд ауксилариев. Павильон для императора и его свиты был уже готов, он возвышался надо всеми остальными строениями. И хотя построен он был из дерева, его выкрасили в белый цвет, чтобы с некоторого расстояния он выглядел как небольшой дворец, сложенный из лучшего мрамора. Главная зрительская трибуна была возведена над водой и поддерживалась толстыми и мощными подпорками, вбитыми в дно озера. К павильону сбоку была пристроена терраса, с которой император мог бы наблюдать за бойцами, проходящими мимо для посадки на корабли двух флотов.

Плотники уже закончили работы на этих кораблях, которые были вытянуты на берег по обе стороны от императорского павильона, штук по двадцать с каждой стороны. Бимсы[17] барок были уложены достаточно высоко, чтобы поддерживать палубный настил, закрывавший нижнюю палубу, которая раньше служила трюмом и где теперь на скамьях размещались гребцы. Корму каждого судна украшал веерообразный резной хвост, а на их носах, по обе стороны от обитого железом тарана, виднелись изображения глаз. Было трудно поверить, что эти корабли раньше влачили жалкое существование в качестве убогих барж, перевозящих грузы по Тибру. На середине озера несколько таких же судёнышек выполняли различные манёвры – это настоящие моряки из императорского военного флота поспешно заканчивали обучение новичков основам судовождения и гребли.