Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - Дмитрий Быков

— Эй, перцы! Приколись, баклан!

Телевизор молчал. Друзья не показывались.

— Вы чё, в натуре? — спросил Миша. — Круто, круто!

Ответа не было.

— Би-и-ивис! Ба-а-аттхед! — в отчаянии взвыл подросток.

Результат оставался тем же. Гнедых в отчаянии выбежал из дома и пошел искать, кого бы ему убить.

В кухне соседней квартиры сидели диссиденты. На кухне они собирались потому, что там находилась еда. В отсутствии других развлечений они вспомнили молодые годы, купили водки и сели обсуждать создавшееся положение.

— Ты сомневаешься? — спросил один, бородатый, в прошлом сотрудник котельной, составитель рукописного альманаха «Дайте дышать!».

— Для меня всё ясно, — пожал плечами другой, в прошлом отказник. — Полковник наш постепенно забирает власть. Я говорил, что он с этого начнет.

— То есть ты не допускаешь, что это…

— Конечно, нет! Это идеальный предлог, чтобы отрубить НТВ! Потом они взорвут «Эхо Москвы» — и скажут, что это из-за курения в здании. Потом заглушат «Свободу». Потом прикроют «Честную газету». И всё — никто ничего не скажет…

— Так что же делать?

— Что делать! — взорвался отказник. — Что делать! Всё уже сделали! Просрали Россию! — И он показал, как именно просрали. Тем временем пельмени сварились, и на некоторое время диссиденты прекратили полемику.

В это же самое время Евгений Киселёв — правда, в совсем другом доме — вел передачу «Итоги» на частотах милицейских раций. НТВ чудом успело перекупить эти частоты за несколько дней до катастрофы, готовясь к переходу на подпольное вещание. Их, правда, не прикрыли, но частоты остались. Теперь Киселёв, заглушая милицейские переговоры, рассказывал об эксклюзивных подробностях падения башни.

— Наш корреспондент, — рассказывал он, — стоял у самого подножия, и его чуть не убило. Ближе его не подпустили. Ближе стоял только корреспондент государственного телевидения, — даже по рации слышно было, как Киселёв злорадствует. — Корреспондентов государственного телевидения, конечно, пускают везде! В самые тёплые места! Но это ничего… это ничего, товарищи! Мы не злопамятны! Корпоративная этика для нас превыше всего! И мы предлагаем наши милицейские частоты всем, кто хочет вещать для вас! Даже каналу ОРТ, чьё место на свалке истории! Даже государственному телевидению, сплющенный корреспондент которого живым примером подтверждает, что тягаться с нами опасно! За чисто символическую плату каждый может выходить на этих часто…

— Да пошёл ты! — взорвался опер, которому надоело все это слушать.

— Видите! — счастливым голосом закричал Киселёв. — Началось, началось!

Тем временем в Кремле проснулся Путин. Он сделал зарядку, несколько раз бросил через плечо пресс-секретаря, которого за этим и держали, принял ледяной душ и включил телевизор. Ему нужно было срочно узнать, куда он сегодня едет. Телевизор помогал ему соответствовать народным чаяниям. Если канал РТР передавал, что, по слухам, Путин едет в Самару, — он туда и ехал. Если же канал НТВ передавал, что, по сведениям информированных источников, президент собирается на Ближний Восток, — Путин тут же ехал на Дальний, чтобы лишний раз облажать оппонентов. Эта игра очень его увлекала. По утрам он никогда не знал, где будет вечером. Телевизор, однако, молчал.

— НТВ, что ли, закрыли? — подумал он вслух. — Так я ж вроде ещё не распорядился…

На ОРТ так же нёсся снег по чёрному зимнему небу.

— Переворот, что ли? — спросил Путин сам у себя. — Да нет, вроде я в Кремле…

Он выглянул в окно. Пели птички. Никакого переворота не было.

— Волошин! — позвал он. — Что с телевизором? Неужели мой личный телевизор сломался? Это наглядно показывает, в каком положении страна…

— Никак нет, — отвечал Волошин, — снесло башню.

Путин снова выглянул в окно. Спасская стояла, Кутафья тоже.

— У тебя? — догадался он.

— Никак нет, — рапортовал Волошин, — у всех нас.

— Это я знаю, — кивнул Путин.

С трудом разобрались.

— И что мне теперь прикажешь делать? — воскликнул Путин. — Откуда я теперь узнаю, куда я еду?

— Ну… — не очень уверенно произнес Волошин. — Есть же президентская как бы администрация…

— Администрация! — передразнил Путин, скривившись. — Борису Николаичу такую администрацию предлагай. А мне не надо, мне нужны ребята мобильные. Как Ревенко. Вот он всегда знает, куда я еду, а ты никогда…

— Так, может, мы ей позвоним? — с надеждой спросил Волошин и тут же кинулся звонить на РТР.

— Алё! Девушка! Волошин беспокоит. Ревенко прошу… Женя! Алё! Вы не знаете, где Владимир Владимирович? На совещании? А у вас точные сведения? Большое вам спасибо!

— Ну? — нетерпеливо спросил Путин.

— Проводите оперативное совещание с Сергеем Шойгу…

— Надо всё-таки собирать всю информацию, чтобы объективно, — сказал Путин. — Позвони на НТВ, узнай. Мне самому неудобно.

Волошин позвонил на НТВ.

— Алё, девушка! Дайте Максимовскую! Марианна, здравствуйте! Волошин. Да, спасибо, сатрапствуем помаленьку… Вы не знаете, где Владимир Владимирович? Не знаете? Ну, позвоните Венедиктову. Самому мне неудобно, я ему столько раз интервью обещал… Алё! Ну что? Говорит, сидит в Кремле в полной прострации? А откуда он зна… я хочу сказать, откуда такие сведения? — Волошин даже заглянул под кровать, не выпуская мобильника. Венедиктова нигде не было. — А, ну хорошо. Привет ему передавайте, большой-большой.

— Я им покажу прострацию, — рявкнул Путин, отлично всё слышавший. — Шойгу ко мне! Я с ним буду обсуждать, как сделать так, чтобы «Эхо» упало! А то мне совершенно уже надоело это шпионство!

В течение ближайшей недели Путин узнавал обо всех своих передвижениях напрямую от Ревенко и Максимовской, семья Петровых запаршивела окончательно, диссиденты спились, а Миша Гнедых выучил несколько новых слов — «книга», «кино», «кретин». Дарья Степановна на шестой день наконец согласилась поговорить с мужем и два оставшихся дня повторяла: «Это твой ребенок, твой, твой!» — хотя Паша и так не сомневался в этом, потому что все трое были вылитый он. Евгений Киселёв во избежание скандала с милицией перешел на вещательные частоты «Скорой помощи». Так что когда через неделю телевидение наконец заработало, все уже убедились, что можно жить и без него.

Облегчение почувствовал только Волошин, чьё ухо совершенно распухло от мобильника, да орда телекритиков, которые в отсутствие главного предмета для критики переключились на ресторанные обзоры и начали потихоньку разоряться. Ничего. Теперь им снова будет на ком оттягиваться и радостно убеждаться, что есть на свете и более глупые люди, чем они.

ВОЖДЬ КРАСНОРОЖИХ, ИЛИ BORROWED-IN

Джордж-младший, гроза Техаса, своими руками убивший шесть человек, откинулся на спинку стула, закурил сигару, отхлебнул виски и скептически оглядел салун.

— Не нравится мне все это, Билл, — сказал он со смутной угрозой в голосе. — Совсем не нравится.

Его напарник, Билл-бывший, безукоризненный джентльмен, чей алый нос свидетельствовал о долгой монашески-честной жизни, смачно сплюнул табачную жвачку. Сигар он не курил с тех самых пор, как один обнаглевший прокурор попытался пришить ему изнасилование старой кобылы Моники посредством толстой «гаваны».

— Черт возьми, Билл, — выругался Джордж-младший. — Не будь я сын Барбары Золотой Ручки! Я мог стерпеть, что Эл Гор, мир его праху, обзывал меня техасским мясником. Я терпел, когда старина Либерман, да успокоится он в лоне Авраамовом, говорил, что я до сих пор читаю по складам. Но Билл! Ковбой, которому русские не платят долгов, — плохой ковбой. Ковбой, которым русские вытирают задницу, не может стать президентом Соединенных Штатов.

Вместо ответа Билл-бывший кивнул и выстрелил в потолок. На потолке уже красовался лозунг «Хиллари — в Сенат!», состоявший из пулевых отверстий.

— Я знаю, черт возьми, что у них теперь есть полковник Путинг, — продолжал Джордж-младший, не нуждавшийся в собеседнике. — Он крутой малый, он, говорят, может зубами выловить десятицентовик из миски с йогуртом, он пьет морскую воду, а в сортир с ним лучше вообще не заходить. Но папа проклянет меня, если я не выколочу из них деньги. Сегодня нам не заплатят красные, завтра нас захватят желтые, послезавтра взбунтуются черные, а послепослезавтра мы проснемся голубыми.

Билл-бывший кивнул мрачнее прежнего и трубно высморкался.

— Я старый ковбой, Джордж, — сказал он сипло. — Ты молодой, у тебя все только начинается. И я открою тебе один способ, о котором вообще-то никто не догадывается. Против этого не устоит ни Путинг, ни какой-либо другой полковник, лови он десятицентовик хоть в синильной кислоте. С них надо взять выкуп, малыш. У них надо украсть человека.