Сладкая месть - Барбара Картленд

Словом, на следующей неделе я снова поехала в город на консультацию. Муж, конечно, был недоволен, тетя Мэгги и вовсе не скрывала своего возмущения. Она заявила мне прямо в глаза, что я неженка, потворствующая всем своим болячкам, и что если так пойдет и дальше, то я скоро вообще и с кровати не встану, а она не собирается за мной ухаживать.

Когда я вошла в кабинет врача, то увидела, что он был не один. У стола сидел немолодой мужчина с умным лицом и проницательными глазами. Именно он и побудил меня изменить мою жизнь.

Джин напряженно замерла. Улыбка тронула губы Пейшенс Плауден.

— Понимаю, о чем ты сейчас подумала. Так думали все. Но, уверяю, мы с Карлосом не были любовниками. Он был моим учителем, и только! Да, я любила его, потому что он был гением. К тому же человеком безмерной доброты. Никогда не встречала таких сердечных и бескорыстных людей! Словом, я любила его, а он любил меня. Но то была любовь, не имеющая ничего общего с тем, что мы обычно вкладываем в это слово. Можно сказать, у нас была неземная любовь, и она продлилась вплоть до смерти Карлоса. Так могут любить люди искусства: великий мастер и его неопытная ученица, в которой он разглядел большие возможности.

Я написала прощальное письмо твоему отцу. Сейчас оно мне кажется очень наивным и даже по-детски глупым. Помнится, я написала ему, что не могу жить без любви.

— Да, — кивнула Джин.

— Ты его читала?

— Читала. Я нашла его после смерти тети среди ее бумаг.

— Могу догадаться, какой смысл вкладывали твой отец и его тетка в слово «любовь». Но я в те годы была так простодушна, что страшно удивилась, получив ответ от мужа, в котором он называл меня падшей женщиной. Обвинял меня в том, что я попрала все мыслимые и немыслимые нормы морали, и говорил, что отныне нас с ним ничто не связывает. И все же, несмотря на все треволнения, связанные с домашними делами, несмотря на тяжкие обвинения мужа и его угрозы, я была счастлива. Ведь я наконец обрела столь желанную свободу. Не могу передать словами, каким счастьем было для меня оказаться среди людей, которые понимали меня и желали добра… Одно лишь омрачало мою радость — я бросила не только мужа, но и ребенка. Не думай, что я забыла о твоем существовании. Нет! Но я наивно полагала, что раз ты его дочь, то в его доме с тобой будут обращаться хорошо. Это я была для них чужачкой, человеком со стороны, неким инородным телом в их среде. А ведь ты плоть от их плоти, в твоих жилах течет кровь твоего отца. Кажется, я только сегодня в полной мере поняла, какую непоправимую ошибку совершила. Я должна была забрать тебя с собой!

— Ах, как и я этого хотела! — воскликнула Джин.

Ее мать тяжело вздохнула, бросив рассеянный взгляд на свой перстень.

— Не все так просто! — сказала она с грустью. — Жизнь артиста не похожа на жизнь обычного человека. Да, она полна впечатлений, ярких событий. Но каково было бы маленькому ребенку в такой богемной обстановке?

— По крайней мере, у меня была бы ты.

— Это верно! Ты, может быть, и не поверишь мне, но в глубине души я всегда знала, что рано или поздно мы с тобой встретимся. Видно, нам самой судьбой было предназначено идти по жизни разными дорогами и в конце концов обрести друг друга, пройдя через множество испытаний и страданий. Но кто знает, быть может, именно страдания и сделали нас такими, какие мы есть сегодня. — Она взяла дочь за руку. — Простишь ли ты меня, Джин?

— Да, мама, — ответила девушка, отвечая на материнское рукопожатие.

Пейшенс Плауден поспешно отвернулась, чтобы дочь не увидела ее слез.

— Зато сейчас у тебя все хорошо, не так ли? — заговорила она спустя минуту с наигранным оживлением. — Уверена, ты будешь счастлива с сыном леди Брори. Он замечательный молодой человек.

Джин промолчала. Она не стала рассказывать матери историю своей помолвки, справедливо рассудив, что не имеет права посвящать постороннюю, в сущности, женщину во все подробности своих взаимоотношений с Толли.

А потому она намеренно сменила тему:

— Сейчас леди Брори носит другую фамилию — она миссис Мелтон. Ее второй муж был убит, когда японцы захватили Сингапур.

— Бедняжка! Какая трагедия! — сочувственно воскликнула мисс Плауден. — Ах, я тоже потеряла стольких друзей на этой войне. Людей, которых я любила!

— Миссис Мелтон рассказывала мне о том, как отважно вы… ты сражалась в рядах французского Сопротивления.

— Ну, она несколько преувеличила. Я делала что могла.

— А как у тебя со здоровьем? Вам… тебе стало лучше здесь, в Швейцарии?

— Ты — моя дочь, а потому тебе я не стану лгать. Лучше мне уже не будет никогда. Несколько лет я, возможно, еще проживу. Здесь, в Швейцарии. Буду греть свои кости на альпийском солнышке, а потом умру.

— Что ты такое говоришь?! — воскликнула Джин. — Ты совсем не старая и будешь жить долго.

— О, я бы совсем не возражала, если бы это было так. Знаешь, война научила меня многим вещам. Но главное, она научила меня не цепляться за жизнь. Наш мир — лишь слабое подобие другого, горнего, мира. Скажу тебе больше, девочка моя, я не боюсь смерти. Ведь когда я умру, то снова встречусь с одним человеком, которого очень-очень люблю. Нет, это не Карлос! Хотя и с ним я буду рада встретиться вновь! Ведь нас связывали такие тесные узы, которые не под силу разрушить никаким смертям. Но есть еще один человек, и встречи с ним я жду с большим нетерпением. А потому не переживай за меня. И не печалься, когда меня не станет. Но пока я еще жива, и у меня полно друзей на этом свете. Я дружу со многими из местных жителей. Есть у меня приятели и среди тех, кто приезжает в Сент-Мориц на отдых. Но они, эти состоятельные любители горных лыж, похожи на ярких красивых бабочек. И, когда они исчезают, о них забываешь.

— Не думай о смерти! — горячо воскликнула Джин. — Мы же наконец встретились с тобой!

— Ах, девочка моя! Вот поэтому-то я еще и поживу! — Мисс Плауден невесело рассмеялась. — Что это я сегодня на всех тоску нагоняю! Лет семь тому назад я бы с тобой разговаривала совсем иначе. До войны я была очень избалована вниманием публики. Этакая капризная примадонна! Импресарио было со мной ох как не просто! Еще бы! Я ведь поднялась на самую вершину успеха. Все искали встречи со мной, умоляли спеть, мечтали познакомиться. Слава вскружила мне голову, меня несло по жизни, и не было времени, чтобы остановиться и подумать о тех вещах, которые действительно важны.

Но началась война, слава растаяла словно дым, и моя певческая карьера пошла под откос. Казалось бы, все кончено, но именно тогда я поняла, что мой голос, мои песни нужны людям, я выступала перед молодыми солдатами, отправлявшимися на фронт, в госпиталях перед слепыми, безрукими, безногими калеками. Пела для тех, кто сражался в подполье, вселяя своим пением мужество в их сердца. Наконец запела для узников концлагеря. Иногда мы там так голодали, что женщины до крови грызли собственные ногти, чтобы хоть как-то заглушить это чувство голода. Мое пение, надеюсь, пусть хоть на короткое время, всего лишь на несколько минут, но все же облегчало страдания несчастных. Именно в годы войны и себя я узнала по-настоящему.