А. З. - Такаббир Эль Кебади

Не знаешь, куда Сява делся?

Бузук посмотрел мрачным взглядом.

— Понятно, — вздохнул Максим и потянул подстилку между кустами.

— Ты где рюкзак нашёл? — ударилось в спину.

— Какая разница?

— Большая.

Максим махнул рукой:

— Там.

— Там Жила Сяву и прикончил.

Уложив Шнобеля рядом с братками, Максим отправился на поиски паренька. Ориентир — сухой вяз с узким и тёмным дуплом.

К смертям братков Максим относился отстранённо. Они сами, своими поступками, определили свою судьбу. Разве что гибель Хирурга задела Максима за живое. Даже тюрьма с её бесчеловечными законами не сумела истребить в Хирурге человечность.

Смерть Сявы потрясла… Максим сел рядом с худеньким изувеченным телом и заплакал. Почему мир проявляет к детям особую жестокость? Если бы в своё время этому мальчишке встретился человек… всего один, заботливый, внимательный, отзывчивый, с чистой душой и большим сердцем, — жизнь Сявы заиграла бы иными красками. Если бы каждого ребёнка по жизненному пути вёл такой человек — людей со сломанной судьбой было бы намного меньше, в городах и деревнях было бы меньше тюрем, а в мире меньше горя.

Бузук прав: у некоторых судьба тяжёлая и не простая. Кто-то ломается, а кто-то держится стойко, невзирая на трудности.

Максим взял Сяву за руки:

— Ты не стойкий оловянный солдатик. Мне очень жаль. — И затащил его на волокушу.

Ноги ныли, в колене пылал пожар, нестерпимо болела голова. Хотелось пить. С кончика носа на землю падали капли пота. «Упряжь» врезалась в тело даже через куртку и жилет.

Боясь потерять сознание, Максим бормотал:

— Спасатель обязан оказывать пострадавшим первую медицинскую помощь и другие виды помощи…

Оставив Сяву возле изгороди, направился к избе.

Бузук сидел, откинувшись на куст. Глаза закрыты. Руки как плети — вдоль тела. Пятно крови на боку стало намного больше. На коленях лежал охотничий нож.

— Хрыч старый, мать твою! — вскричал Максим, выпутываясь из ремней. — И кому ты сделал хуже?

Бузук приподнял веки:

— Репутация — для меня не пустой звук, дружок. Она мне важнее, чем моя грёбаная жизнь. Я лучше сдохну здесь, чем стану оправдываться перед братками за то, что я не делал.

Максим забрал у него нож, затолкал в крепление на жилете. Сел на ступени крыльца и уронил голову на грудь. Он немного отдохнёт и продолжит прокладывать дорогу из аномальной зоны в реальный мир.

— Противно, — послышался слабый голос. — Вытри сопли, слюнтяй, а то меня вырвет.

— Откуда в тебе столько дерьма? Ты вроде бы… — Максим поднял взгляд и умолк на полуслове.

Возле кустарника сидел не Бузук, а он сам. В костюме спасателя. В нагрудном чехле рация. Глаза круглые как пятаки. Рот приоткрыт от изумления.

Максим выставил перед собой ладони и произнёс сбивчиво:

— Не бойся. Ты не слышишь меня. Я знаю. Чёрт! Как сказать, чтобы ты понял? Ты опять сюда попрёшься, отговаривать нет смысла. Не бери с собой Олега. Андрюху ты ещё не знаешь, но скоро познакомишься. Не бери их с собой. Их убьют. Ты понял? — Максим приподнялся со ступеней и проговорил, сопровождая слова жестами: — Читай по губам. Не ходи к Олегу. Иди в лес сам. А лучше сиди дома. Потеря памяти — не самое страшное в жизни.

— Какого хрена?..

Максим стиснул кулаки и затрясся как в лихорадке:

— Заткнись! — Моргнул, а перед ним сидит перепуганный Бузук. — Ты всё испортил!

Посмотрел на свои окровавленные ладони. Посмотрел на куртку и штаны в багровых разводах. Мазнул пальцами по мокрому от крови бинту на шее. Затопал, закричал в небо:

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Именно таким он увидел себя в тот злополучный день: грязным, взлохмаченным, измождённым, похожим на сумасшедшего убийцу.

Совладав с эмоциями, Максим достал из рюкзака Андрюхину футболку и протянул Бузуку:

— Зажми под мышкой.

Тот, похоже, ещё не отошёл от шока и потому подчинился беспрекословно.

Максим закатил Жилу на поредевшие еловые лапы:

— Бузук, вставай!

Прижимая одну руку к боку, уголовник упёрся другой рукой в землю, поёрзал:

— Не могу.

Максим поднял его. Впрягся в волокушу:

— Пошли.

— Давай подсоблю, — предложил Бузук и взялся за жгут, свитый из полос ткани.

С грехом пополам они пересекли овраг, поросший орешником. Отдышались. Обогнули поваленное дерево и приблизились к штакетнику.

Взглянув на открытую калитку, Максим соединил ладони, прижал к губам и прошептал:

— Спасибо тебе.

Его догадка оказалась верной: сколько «гостей» пришло в зону, столько должно и уйти.

Указал на дверцу:

— Иди, Бузук, первым.

Волокуша почти развалилась. Не желая тратить время на её починку, Максим схватил Жилу за воротник и поволочил. Пройдя десять шагов, вернулся за Хирургом…

Он тащил, падал, поднимался, возвращался и снова тащил зэков. Желание убраться подальше от зоны подстёгивало его и придавало сил.

Бузук привалился к дереву:

— Смеркается.

У Максима у самого потемнело в глазах.

— Такое иногда бывает, когда в лесу туман, — произнёс он.

— Это не туман. Это наступил вечер.

— Надо идти, Бузук. Ты давай вперёд, а я буду таскать твоих братков.

— Зачем они тебе?

— Так надо, — коротко ответил Максим.

Переместив зэков ещё на десять шагов, оглянулся. Бузук продолжал стоять, держась за ствол.

— Иди сюда!

— Уходи, дружок, — отозвался Бузук. — Я тут останусь.

Максим вернулся к нему:

— Я Максим Волга, спасатель. Вам нужна помощь?

Бузук вытаращил глаза:

— С катушек съехал?

— Моя подпись ничего не значит. Я лежал в психушке. Ты забыл?

— Э-ей, парень! Не дури.

Максим завертел головой, озираясь. Провёл ладонью по мокрому от пота лицу. Присмотрелся к пятну на куртке Бузука:

— Ты потерял много крови. Обхвати меня за шею.

— Да ладно уж, я как-нибудь сам, — пробормотал Бузук. Сделал шаг и повалился в траву.

Максим рухнул на колени:

— Ты жив! — Обнял Бузука за плечи, притянул к груди. — Олег, дружище! Я думал, тебя убили.

Бузук сжался от страха:

— Дружок! Это я, Бузук. Ты чего?

Максим отстранился:

— Ничего. А ты чего?

— Что-то мне не по себе.

— Как тебя зовут?

— Спятил, — заключил Бузук.

— Я спрашиваю твоё настоящее имя.

— Хочешь на берёзовом кресте моё имя нацарапать? Так и нацарапай: Бузук.

— Собачью кличку?

— Никогда не слышал, чтобы собак называли Гвоздь, Сява или Жила. А ты слышал?

Всматриваясь в просветы зарослей, Максим пригнул шею:

— Там что-то светится.

— Солнце?

— Нет. Свет белый, яркий и мерцает.

Бузук улыбнулся:

— Там рай. Мне в другую сторону. Иди туда, дружок. Нет, погоди. Наклонись ко мне. — Взял лицо Максима в ладони. — Я раскаиваюсь. Прости меня за всё, дружок. Ну всё, уходи. Уходи! — И, опустив голову на землю, закрыл глаза.

Максим поднялся на ноги и побрёл через заросли крапивы:

— Когда плохая видимость, я не