Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

— Не угрожайте, сударыня, — задумчиво возразил г-н де Сартин. — Представление становится теперь делом настолько трудным, что вы и вообразить себе не можете.

— Вот именно, становится, потому что ему намеренно чинят препятствия.

— Увы!

— Вы можете их устранить?

— Один не могу: тут нужны сто человек.

— Будут.

— Миллион наличными.

— Терре это уладит.

— Согласие короля…

— Я его получу.

— Он никогда не согласится.

— Он будет вынужден согласиться.

— А когда у вас будет все это, останется еще найти влиятельную даму, которая бы вас представила.

— Такую ищут.

— Бесполезно: против вас заговор.

— В Версале?

— Да, все дамы отказались, чтобы угодить господину Шуазелю, госпоже де Граммон, дофине, да и всей партии святош.

— Во-первых, если к партии святош принадлежит госпожа де Граммон, то партии придется сменить название. Тут они дали промах.

— Вы напрасно упрямитесь, верьте мне.

— Я своего добьюсь.

— Ах, так вы для этого так срочно отправили вашу сестру в Верден?

— Разумеется. А вам, значит, об этом известно? — недовольно заметила графиня.

— Еще бы! У меня тоже есть своя полиция, — со смехом отвечал г-н де Сартин.

— И свои шпионы?

— И свои шпионы.

— У меня в доме?

— У вас в доме.

— В конюшнях или на кухне?

— В передних, в гостиной, в будуаре, в спальне, под вашим изголовьем.

— Хорошо же, в качестве первого подтверждения заключенного между нами союза назовите мне этих шпионов.

— Нет, я не желаю ссорить вас с друзьями, графиня.

— Тогда война.

— Война? Да что вы говорите!

— Я говорю то, что думаю: подите прочь, я видеть вас больше не желаю.

— Ах, на сей раз я призываю вас в свидетели: ну как я могу выдать… государственную тайну?

— Альковную тайну.

— Я о том и говорю: государство ныне находится в алькове.

— Я желаю знать, кто шпион.

— Что вы ему сделаете?

— Прогоню.

— Тогда разгоните весь дом.

— Знаете ли, вы говорите мне ужасные вещи!

— Тем не менее это правда. И полноте! Видит Бог, без этого невозможно властвовать, уж вам ли не знать, ведь вы и сами превосходный политик.

Г-жа Дюбарри облокотилась на лаковый столик.

— Вы, правы, — уступила она, — оставим это. Условия договора?

— Диктуйте: вы победительница.

— Я великодушна, как Семирамида. Чего хотите вы?

— Чтобы вы никогда не заговаривали с королем о жалобах насчет муки, которые вы сами, предательница, обещали поддержать.

— Будь по-вашему. Заберите все прошения, которые я получила по этому делу: они здесь, в сундуке.

— Взамен примите этот трактат пэров королевства о представлении и табуретах.

— Трактат, который вам велено было передать его величеству…

— Тот самый.

— А вы сделаете вид, что передали его?

— Да.

— Хорошо, но что же вы им скажете?

— Скажу, что передал. Это позволит выиграть время, а вы такой умелый тактик, что сумеете воспользоваться отсрочкой.

В этот миг обе створки дверей распахнулись и вошедший придверник возгласил:

— Король!

Оба заговорщика поспешно спрятали залоги, которыми обменялись, и повернулись к двери, чтобы приветствовать его величество Людовика — Пятнадцатого по счету.

24. КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XV

Людовик XV вошел, высоко держа голову, не сгибая коленей, с веселым взором, с улыбкой на устах.

Сквозь дверь, обе створки которой были распахнуты, виднелся там, где он прошел, двойной ряд склоненных голов, принадлежавших придворным, которые теперь еще отчаянней жаждали, чтобы их впустили, поскольку появление его величества давало им случай выразить свою преданность обоим владыкам одновременно.

Дверь затворилась. Король никому не подал знака следовать за ним, и теперь в спальне их оказалось трое — он, графиня и г-н де Сартин.

Не будем принимать в расчет горничную и негритенка: ни о той, ни о другом не стоит говорить.

— Добрый день, графиня, — сказал король, целуя руку г-же Дюбарри. — Благодарение Богу, мы сегодня отменно свежи. Добрый день, Сартин. Вы здесь работаете? Боже правый, сколько бумаг! Ну-ка уберите это все с глаз долой! О, какой прелестный сосуд, графиня!

На сей раз его рассеянное и непостоянное внимание привлекла огромная китайская ваза, которая лишь со вчерашнего дня украшала один из углов спальни.

— Государь, — отвечала г-жа Дюбарри, — это, как изволит видеть ваше величество, китайская ваза. Если отвернуть кран сзади, то под действием струй воды фарфоровые птицы принимаются щебетать, а стеклянные рыбки плавают; а потом отворяются двери пагоды, и из них выходит вереница мандаринов.

— Очень мило, графиня.

В этот миг по комнате прошел негритенок, одетый в фантастический прихотливый наряд, в какие облачали в те времена всех Оросманов[65] и Отелло. На нем был тюрбан из торчащих перьев, сдвинутый на ухо, куртка из золотой парчи, оставлявшая открытыми его эбеновые руки, пышные штаны до колен из белого узорчатого атласа, пестрый пояс и вышитый жилет.

— Черт побери! — воскликнул король. — До чего нынче великолепен Самор!

Негритенок с довольным видом остановился перед зеркалом.

— Государь, он хочет попросить ваше величество об одной милости.

— Сударыня, — возразил Людовик XV, улыбаясь со всей мыслимой благосклонностью, — по-моему, ваш Самор чересчур тщеславен.

— Почему же, государь?

— Потому, что вы уже даровали ему самую большую милость, какой он мог бы пожелать.

— Какую же?

— Ту же, что и мне.

— Я не понимаю, государь.

— Вы превратили его в своего раба.

Г-н де Сартин поклонился, улыбаясь и кусая себе губы.

— Ах, вы неподражаемы, государь! — воскликнула графиня.

Потом, пригнувшись к самому его уху, она шепнула:

— Король, я тебя обожаю.

Людовик в свой черед улыбнулся.

— Ну ладно, чего вы хотите для Самора? — спросил он.

— Награды за долгую и тяжкую службу.

— Ему же двенадцать лет.

— За его грядущую долгую и тяжкую службу.

— Вот как?

— Именно так, государь; мне кажется, что мы довольно уже вознаградили его за предыдущую службу, и пришла пора вознаградить его за будущее; тогда можно будет рассчитывать, что он не отплатит нам неблагодарностью.

— Прекрасная мысль! — изрек король. — А что вы об этом думаете, господин де Сартин?

— Всякая преданность должна быть выгодна, государь, поэтому я поддерживаю слова графини.

— Ну что ж, графиня, чего вы просите для Самора?