Война - Аркадий Бабченко

Снова госпиталь, снова врачи и больничная койка.

После выписки Мокров окончил школу прапорщиков, стал заместителем командира взвода.

Потом — очередная командировка в Чечню. Летом две тысячи первого чистили Аллерой и Центорой — селения кадыровского тейпа. «Чехи» дрались за каждый дом — это была не зачистка, а самый настоящий штурм. Опять потери: пополнение только что прибыло, солдаты были неопытные и порой погибали из–за пустяка. Например, выходит из ворот мужик и идет к солдату. Тот на него смотрит, не знает, что делать. А боевик спокойно подходит, достает пистолет и в упор стреляет солдату в голову. Запомнилось, как одному пулеметчику пуля попала в сферу и застряла в забрале…

После командировки — очередной виток в карьере: военный университет Внутренних войск МВД РФ. Игорь получил звание лейтенанта, вернулся в свою же группу командиром взвода. А еще через два года стал командиром группы.

— Увольняться пока не собираюсь. Я достиг высшей ступеньки своей карьеры, все, о чем мечтал, сделал. Офицер, командир группы спецназа. Дальше — только в штаб, но мне этого пока не хочется. Мое место здесь, мне нравится эта работа.

Меньше чем за неделю сделали сто двадцать пять километров. В последний день Пал- кевич поднажал, и в авральном темпе они почти пробежали двадцать пять верст. Впрочем, это даже и к лучшему; по крайней мере теперь у них был один лишний день. Выходной.

Провели его в Марракеше. Ничего так город. С каретами, крепостными башнями и заклинателями змей. Экзотика. Во второй половине дня поехали на побережье.

На океане был шторм балла четыре. Никто не купался. Впрочем, здесь и без шторма никто не купается: зима, холод по местным меркам собачий — градусов двадцать пять с ветром. Марокканцы ужасно мерзнут, ходят в свитерах и куртках. Глядя на них, кутающихся при такой жаре, Игорь подумал, какие муки испытывают студенты института Патриса Лумумбы зимой в Москве.

Но чтобы русские побывали на Атлантическом океане и не искупались — такого не бывает.

Когда все уже были в воде, на берегу появились двое закутанных в шарфы спасателей, замахали руками, стали кричать, чтоб вылезали.

Им объяснили, что это русские.

Поняв, что перед ними спецназовцы из России, спасатели закивали головами:

— О, la russ! O’k, guys. Get swimming. No problem. («О, русские! О’кей, парни. Купайтесь. Вам — можно».)

Просто непохожий

В Чечне негр Минька мочил боевиков по–черному

Его могли убить чеченские боевики, могли сгоряча всадить автоматную очередь свои — младший сержант двести сорок седьмого полка Воздушно–десантных войск Менин Траоре был единственным чернокожим солдатом в группировке федеральных сил в Чечне.

— Пойдем, Майкл, покурим, воздухом подышим. — Капитан Миненков легонько толкнул Миньку локтем в бок и, поднявшись по ступенькам блиндажа, откинул закрывавший вход брезент. В блиндаж ворвались солнечные лучи, в них закружились пылинки, заиграли на солнце. Неподалеку, по ту сторону трассы, засверкал оцинкованными крышами Новогрозненский.

Ротный пригнул голову и вышел в раннее, но уже жаркое и пыльное чеченское утро.

— Пойдем… Только шнурки завяжу. — Минька слез с нар и потянулся к своим бер- цам. Надев ботинки, он одним взмахом длинных ног перескочил через ступеньки и выбрался наружу.

После полумрака блиндажа солнце больно резануло по глазам. Прищурившись, Минька поискал взглядом ротного. Миненков стоял возле кустов метрах в десяти от дороги и, посвистывая, курил. Майкл достал сигарету и, пряча от ветра огонек в ладонях, повернулся спиной к кустам.

На дороге, скрипнув тормозами, остановился вэвэшный бэтээр. Сидевшие на броне пропыленные солдаты рассеянно блуждали взглядами по блокпосту, блиндажу, кустам, будто до черноты загорелому Миньке. Черт! Фигура парня в российском камуфляже неожиданно выпала из привычной картинки. Кто это? Один за другим взгляды вэвэшников стали останавливаться на Миньке, будто на мишени. Первым «прозрел» конопатый сержант.

— О–о–о! — медленно выдохнул он и, словно боясь спугнуть Миньку, потянулся к автомату. Глаза сержанта, сразу ставшие жесткими и холодными, цепко держали чужака. Миньку охватило нехорошее предчувствие, по спине побежали мурашки.

Тут же сидевшие на броне зашевелились, послышались голоса:

— Смотри, «чех».

— Араб!

— Наемник, сука!

Минька замер. Сигарета приклеилась к нижней губе, догоревшая спичка обожгла пальцы. «Сейчас пристрелят!» — понял он, наблюдая, как целый взвод вэвэшников, путаясь в ремнях, суетливо срывает с плеч автоматы.

— Э. Эй–эй! Эй, мужики, вы чего?! Вы чего, мужики! — заорал из–за спины Миньки ротный.

Оценив ситуацию, капитан метровыми скачками мчался к своему бойцу. Втиснулся между ним и вэвэшниками.

— Мужики, вы чего! Это ж свой, русский! Свой он! Просто он. — ротный запнулся на секунду, посмотрел на Миньку, затем развел руками: — Просто он негр!

Отыскать в Серпухове младшего сержанта запаса Менина Траоре оказалось довольно просто.

— Менин Траоре? Минька, что ль? Конечно, знаем, — охотно отвечали на улицах прохожие. — Пройдите дальше, до перекрестка, а там вам подскажут. Его тут каждый знает.

Наконец–то нужный адрес. Большой кирпичный дом, возведенный лет десять назад, но так и оставшийся на стадии окончательной косметической доводки. Покосившийся деревянный забор, кривая калитка, лопнувшее стекло в окне. В общем, обычный деревенский дом, как и все дома вокруг.

Вот только хозяин необычный. Черный, высокий — за два метра, длиннорукий. Большие глаза, приплюснутый нос, белые зубы, особенно ярко выделяющиеся на темном лице. И никакого акцента. Даже немного странно слышать чисто русское произношение от чернокожего парня. Если бы в очереди за пивом Менин подошел к вам со спины и спросил: «Ну как, холодное?» — вы бы в жизни не подумали, что это сказал чернокожий. И, обернувшись со словами «Ага, холодное», недоуменно наткнулись бы взглядом на черные оливы глаз и кучерявую смоль волос.

Вообще–то, Менин — москвич, детство провел в столице, где его родители и познакомились двадцать лет назад. Жизненные дороги украинской девушки Нади и парня из Гвинеи по фамилии Траоре пересеклись в ветеринарной академии Скрябина.

Окончив академию, отец Менина уехал устраивать семейное гнездо к себе на родину, а мама с симпатичным чернокожим сынишкой осталась в Москве: ждала вызова в далекую Африку.

— Вот, это мой отец, — говорит Менин и протягивает снимок, где на фоне темного ковра сфотографирован белый пиджак. — Правда, папу здесь плохо видно…

Когда Менину исполнилось пять лет, отец забрал их к себе в Гвинею. Там Менин прожил два года. Там же пошел в школу. Постепенно научился говорить по–французски и уже ничем не выделялся среди местных мальчишек. Но потом в жизни родителей что–то не заладилось, и они расстались. Мама вернулась с Менином в Россию.

Воспоминания о Гвинее у Менина остались довольно смутные. Африка запомнилась ему океаном и людьми. Океан был большой и синий, а люди — черные и вороватые.

— Совершенно нищая страна, — вспоминает Менин. — Раздолбаи там все. А воруют так, что нам и не снилось. Представляешь, у нас даже прищепки с бельевой веревки сперли.

В Москву семья уже не поехала. Обосновались в Серпухове, где жила бабушка. С тех пор в подмосковном городе есть две достопримечательности: привокзальная автозаправка и Минька.

И началась у него спокойная, тихая, провинциальная русская жизнь. Сюрпризов вроде Гвинеи судьба ему больше не подкидывала. Французский язык Минька благополучно забыл. Рос, как и все: хулиганил, покуривал на переменах и прогуливал уроки.

Звездой или, наоборот, изгоем Менин не стал. Пацанье не отвергло его, приняло в свою стаю и сделало равным среди равных. И вырос Минька в своей среде обычным русским парнем. В меру бесшабашным, в меру ленивым. С юморком. Как и все мужики в глубинке, не дурак выпить и подраться. Даже полученная в детстве кличка Хаммер не прижилась: для всех он стал своим в доску. Просто Минька. Просто русский негр.

— Обычный парень, как мы с вами, — говорят Минькины соседи. — Не хулиган, не алкоголик, хотя выпивает, конечно. Как поддаст, песни на остановке поет. Бабы мимо идут, крестятся.

Жил Минька легко, свободно, одним днем, не задумываясь особенно над жизнью. И когда получил повестку из военкомата, так же легко, с шутками («Есть ли родственники за границей?» — «Есть. В Африке. Целое племя.») пошел в армию. Хотя служить, в общем- то, совсем не хотел.

В военкомате Минька вдруг оказался невероятно популярен. На покупателей он действовал неотразимо, и каждый офицер расписывал перед ним прелести службы в том или ином роде войск, стараясь заманить достопримечательность в свою команду. Минька выбрал ВДВ.