Война - Аркадий Бабченко

Игорь глянул на белый ослепительный диск. Сразу захотелось пить.

Пустыня ненавидела их — не людей вообще, а именно их, десятерых русских спецназовцев, четвертый день бредущих по ее пескам. Она хотела их убить. Но они уже научились выживать здесь, спасибо Палкевичу.

Игорь подошел к верблюду, толкнул его в бедро.

— Подъем. Давай–давай, вставай, горбатый! Как там по–вашему. Акбар! Вставай, животное!

Верблюд глянул на него, оскалил желтые кривые зубы и заревел. Игорь отдернул ногу. Запросто может тяпнуть, скотина, а клыки у него будь здоров — неосторожному погонщику насквозь колено прокусывают. А вчера два верблюда подрались, и один другого тяпнул в пах, да так, что чуть не откусил богатство. Пришлось штопать парашютными стропами, благо иглу сапожную с собой взяли.

Верблюд наконец поднялся. Игорь посмотрел по сторонам. Где–то должны быть еще три верблюда и погонщики. Тоже мне, проводники липовые. Затерялись в пустыне, отстали от отряда. Вместе со жратвой и водой.

Игорь оглядел горизонт еще раз, потом посмотрел на лежащих на песке парней в русской военной форме. На минуту им овладело чувство нереальности, словно он очутился в мульт фильме. Все–таки десять русских спецназовцев посреди Сахары — это несколько странно.

Вообще–то, о спецназе Игорь Мокров до армии и не думал. Слышал, конечно, что где- то есть такие «краповые береты». И если бы предложили служить в спецподразделении, тоже не отказался бы. Кто ж откажется. По части спорта у него все было в порядке. Да и подраться не дурак — в Воронеже чуть ли не каждый вечер гоняли по улицам гопоту всякую.

Но как–то не отождествлял себя Игорь со спецназом, как любой нормальный человек не отождествляет себя, к примеру, с должностью генерального директора швейцарского банка. Спецы были для него вроде небожителей. Элита. А потому, когда лысый майор записал его на Северный флот, принял это как должное. Морфлот так морфлот, какая разница, лишь бы служить. Мореманы — тоже круто. Автономки там, срочные погружения, то да се. Хотя, по совести, какой из него к черту моряк — моря–то ни разу не видел, морская болезнь начинается уже в ванной. Жаль только, что флот Северный — вот если бы Черноморский…

Но с морем не сложилось. Когда их команду — сорок человек — привезли в областной военкомат, новобранцев на Северный флот уже отправили. И получились они вроде как не при делах. Вроде как сами по себе. Несколько дней ждали отправки, кисли на топчанах. Подвешенное это состояние, неопределенность наводили тоску. И домой не пускают — уже не гражданские, и в армию не отправляют — еще не военные.

А потом вдруг его судьба решилась как–то сама собой, по–киношному быстро, в два кадра. Откуда ни возьмись объявился «покупатель» из Москвы. «Сколько раз отжимаешься? — «Столько–то». — «Во внутренние войска пойдешь?» — «Пойду». — «Ну, собирайся.»

Через день Игорь уже стоял на плацу дивизии имени Дзержинского.

Там — снова суета, неразбериха, новобранцы, «покупатели», распределение по частям. Майор, который привез его из Воронежа, куда–то потерялся. Игорь снова оказался вроде как сам по себе. Потолкался, побродил между такими же, как и он, салабонами. Подошел к столу, за которым офицер у всех спрашивал фамилию. Игорь назвал свою. Записали, вывели на руке номер какой–то части. Сказали, что отныне он является бойцом то ли химроты, то ли банно–прачечной обслуги, то ли чего–то еще хуже.

И не видать бы ему спецназа как своих ушей, но судьба снова распорядилась по–своему.

На краю плаца стоял невысокий парень в краповом берете. Игорь заметил его давно, еще когда выпрыгнул из «Урала». Чем–то он притягивал внимание, а чем, Игорь не смог бы объяснить. Скорее всего — спокойствием. Не суетился, как все, а просто стоял, будто бы знал какую–то истину, за которой все остальные люди только еще гонятся, а ему она уже известна.

И паренек этот тоже почему–то выделил Игоря из толпы. Подошел к нему.

— Откуда?

— С Воронежа.

— О! Зёма!

Парень протянул руку:

— Саня.

— Игорь.

Так он познакомился с Сашкой Каразанфиром. В дальнейшем они стали лучшими друзьями. Даже нет, не просто друзьями, а земами, братишками. Игорь потом часто думал, что, не опоздай он в военкомат, точить бы ему напильниками якоря на Севере и никогда бы они с Сашкой не встретились. Вот и не верь после этого в судьбу.

— В спецназе служить хочешь? — спросил Сашка.

— Да меня вроде как отобрали уже.

Игорь отогнул рукав, показал номер части — не то бани, не то химроты. Сашка покачал головой:

— Нечего тебе там делать. Будешь служить у нас, в «Руси», — он плюнул Игорю на руку, стер старую метку и написал номер своей части — отряда специального назначения «Русь».

Через год после призыва Игорь сдал экзамен на краповый берет. С первого раза. Хотя запомнил это надолго. Двенадцать километров по болотам и холмам (это по карте, а на деле больше) в бронике и сфере, да потом еще и спарринги в полный контакт, да штурм здания и полоса препятствий — такое не забудешь. Самое тяжелое — это, конечно, кросс. Инструктора тянули, как могли. Подбадривали где словом, а где и пинками. Тем, кто уже ничего не соображал от усталости, — дольку лимона под нос, чтоб сознание прояснилось, и вперед. Гоняли по полной, снисхождения не было. Отстал от группы — в отсев. Потерял патрон — в отсев. Не устоял в спарринге — побеждать не надо, надо просто выстоять, не упасть — в отсев. В итоге из нескольких десятков человек «краповиками» стали не больше пяти.

— Краповый берет — это стимул, понимаешь? — говорит Игорь. — Это предел мечтаний любого спецназовца, верх его карьеры. Все, что мы ни делаем, мы делаем только ради этого. Мы живем только для того, чтобы надеть краповый берет. Я, когда его получил, испытал только одно чувство — счастье. Потому что я состоялся как профессионал.

Через год службы Игорь окончательно понял: его место в спецназе. Ему нравилась эта работа, и другой карьеры, кроме военной, он уже не представлял. А потому после дембеля, не задумываясь, заключил контракт.

…На третий день пути вышли на каменистое плато. Под ногами — сплошной камень, ровный, как асфальт. Когда–то здесь были вулканы. А еще раньше — море.

Жар от нагретого камня шел просто невыносимый, и к середине дня все отупели от жары — брели просто так, по привычке, за Палкевичем. А тому хоть бы что — вышагивает, как по бульвару с тросточкой.

А потом вдруг посреди этого раскаленного каменного моря появился оазис — самый настоящий рай с финиковыми пальмами и травой. И что совсем поразительно — с речкой. Да, да, с самой настоящей горной речкой с ледяной водой посреди Сахары. По колено, правда, но все же.

«Жалко, Сашки нету, — подумал Игорь, окунаясь в холодную воду. — Ему бы здесь понравилось. Тоже любитель экстрима».

Эти тренинги на выживание каждый год проводил польский путешественник Яцек Палкевич. Суть их сводилась к тому, что десять лучших спецназовцев из разных силовых ведомств каждый год тренируются в экстремальных условиях: в пустыне, в джунглях или в горах. Никогда не знаешь, где воевать придется. По чеченским горам тоже вот никто лазить не собирался, а пришлось.

В одной из таких экспедиций — в марокканскую Сахару — оказался и командир четвертой группы особого назначения отряда спецназа «Русь» лейтенант Игорь Мокров. Как один из лучших.

По силе ощущений эти тренинги можно было сравнить разве что с экзаменом на кра- повый берет. Или с войной.

Первый раз он попал на войну десятого мая двухтысячного — эту дату Игорь запомнил хорошо. Потому что девятого был День Победы, «русичи» участвовали в показательных выступлениях в Лефортовском парке, а в три часа ночи они уже грузились на борт и в пять утра месили жирную чеченскую глину в Ханкале.

Ханкала. Ворота войны; все начинается здесь. Бывший военный аэродром. Несколько разбитых в хлам пятиэтажек летного городка, в которых не осталось ни одной целой комнаты, ни одной доски или оконной рамы: все, что могло гореть, пожгла зимой чумазая пехота. Рядом, за забором — комплекс административных зданий. Говорят, что здесь была дача Масхадова. И еще говорят, что в этих подвалах пытали людей. Здесь до сих пор все заминировано.

Дальше, за насыпью — Грозный. Каждую ночь там стреляют, и каждое утро бэтээры привозят оттуда убитых и раненых.

Первые секунды на войне. Первые убитые. Серебристые пластиковые пакеты рядком выложены на носилках вдоль взлетной полосы. Те же вертушки, что привозят новобранцев, обратным рейсом забирают убитых и раненых. Этот конвейер безостановочно работает уже несколько лет: сюда — салабонов, отсюда — трупы.

Первый обстрел. Вой падающей прямо на тебя мины, когда спина твоя становится огромной, словно Вселенная, и промахнуться по тебе уже невозможно, а тело распадается на атомы, и каждый атом хочет жить.