Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов

Я сам очень жалею, что ни Тао Цянь, ни Ли Бо мне не удадутся: печатать не будут — это факт. Ду Фу, конечно, поэт великий, и с ним справиться труднее всего, но мне и он конгениален, и я бы за него взялся (о нем, как и о прочих, на кит. языке огромнейшая чуть не культовая литература). Китайский колоссальный поэтический мир остался неизвестным только русским. Но и в Европе он известен лишь частично, и, кроме Тао Цяня, "Собрания сочинений" ни одного поэта нет. На днях я получил брошюру (на кит. яз.) "Поэт Ли Бо", сделанную по европейскому образцу. И это интересно.

Мне кажется, что Ваши подражания и особенно фантазии было бы хорошо напечатать. Ведь это целый новый поток в русской поэзии, который будет разливаться далее уже особыми струями. И интересно, чем это новое течение закончится и как будет по-новому жить.

Ваше письмо все целиком интересно. Скажу без комплимента, ни от одного из своих учеников (которые, кстати, никогда не удосуживаются читать "лишнее", т. е. то, чего на экзамене не требую, а Сыкун Ту я, как Вы легко себе представите, требовать и не мог, особенно теперь, когда бедный Сыкун протащил в IX веке царизм XIX века!) я ничего подобного по силе восприятия и удачной характеристике основных моментов не слыхал. Позвольте порадоваться и поблагодарить.

Разрешите мне оставить Ваши обе тетради на память: они будут в регистратуре и не пропадут и после моей смерти (будут в каталоге моих рукописей).

С приветом и благодарностью за все эти интересные вещи и письмо

В. Алексеев.

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

Москва, 10 октября 1932

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Очень, очень неизвинительно перед Вами виноват, т. к. на Ваши добрые и снисходительные письма отвечаю через полгода. У меня имеется несколько глупейших оправданий. Дело в том, что подвигнутый рядом добрых отзывов о моих переложениях Сыкун Ту, да еще подзадоренный одним приятелем, я поддался низкому соблазну легкой наживы и отдал мои бедные стишки в издательство "Академия" (известное своими "роскошными" аляповатыми изданиями, по безвкусице своей вполне достойное нашего милого времечка). Мне обещали ответ через… неделю. По-видимому я сильно поглупел за последнее время, т. к. поверил этому грязному вранью, — неделя сия тянется и по се время, и не далее, как третьего дня мне снова обещали "окончательный" ответ через три дня. Своеобразная постановка дела — когда бы вы ни позвонили — через день ли, через два года, — Вы всегда услышите то же. Меня обнадеживают и уверяют, что вещи эти будут напечатаны. Вот этого-то "ответа" я и дожидался, чтобы Вам написать. Умно, не так ли? Но дело вот в чем. Допустим на миг, что они действительно возьмут мою рукопись. Как быть. Вот тут-то и начинаются мои домогательства. Не найдете ли Вы возможным дать мне еще кое-что для переложений. Мне хотелось бы попробовать еще Ли Бо, Тао Цяня. Другими словами, ежели, паче чаяния, я узнаю, что они собрались-таки меня напечатать, нельзя ли попросить у Вас несколько Ваших переложений с маленьким комментарием для стихотворной переработки, чтобы вышла маленькая антология китайцев. Ну, скажем, "Три китайских поэта" (Сыкун, Ли и Цянь). Из Сыкуна у меня двадцать стихотворений (не считая моих "фантазий", которые в случае чего также можно тиснуть). Если было бы возможно у Вас выпросить поэм по десять, по пятнадцать еще двух авторов! Может быть, Вы бы дали еще и маленькую статейку научного характера, а я бы сочинил общее введение по части художественного значения китайской поэзии. Мечты, мечты. У Вас ведь, чаю, немалая толика этих переложений имеется: все равно лежат. А тут вышло бы нечто, что, может быть, кого-нибудь с истинно поэтической душой и порадовало бы. Конечно, "Академия" небольшая радость, ибо ее издания почти нельзя купить, кроме как по знакомству, но все-таки. Нашли бы доброго художника, который подобрал бы нам китайских картинок сообразного времени. Было бы чудно. Подумайте, дорогой Василий Михайлович, в нашем тупом и унылом бытии это было бы маленьким просветом. Вероятно, удалось бы выторговать Вам какое-то вознаграждение, хоть платят они очень мало, как это и естественно (где на "роскошном" издании нагонять экономию, как не на авторах). Вот мои мечтанья. Думал Вам все это написать, когда получу ответ, но так как это задерживается ад инфинитум[1], то пишу заранее, хоть и возможно, что в недалеком будущем сообщу Вам коротко, что ничего не вышло, так как присяжными критиками обнаружено, что в Сыкуновской поэме нет ничего насчет какого-либо производственного мракобесия. Вот. Простите. Ответьте, если не очень на меня сердиты за невежество.

Привет Вам и самые добрые пожелания

Ваш Бобров.

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

Москва, Вахтангова, 5, 9, 28 октября 1932

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Наконец я получил некоторый ответ от "Академии". Ответ этот несколько невразумителен и много менее приятен, чем я ожидал, но все же это ответ. В будущем году у них будут выходить сборники на манер покойного "Востока", и в первом выпуске они думают тиснуть мои переложения из Сыкун Ту. Если я дам переложения из других поэтов — "то, что ж, — они посмотрят". Другими словами, есть смысл работать далее. Будьте так добры, не откажитесь мне черкнуть- как Ваше мнение. Мне хотелось бы пьес по 25 — по 30 из Тао Цяня и Ли Бо. Но, может быть, и еще можно было бы что-либо. Умоляю Вас доверить мне Ваши работы, о коих клянусь слезно, что будут они сбережены всячески и возвращены Вам по миновании в том надобности. Мне кажется, что это может быть интересно и даже полезно нашему безграмотному читателю. Буду с нетерпением ждать Вашего ответа. Конечно, хотелось бы иметь от Вас не только подстрочник, но и пояснения к нему, на которые Вы такой тонкий мастер. Без этого, разумеется, будет трудно. Кое-кто из моих друзей, расстроившись моими переложеньицами, взялся уже и за Ваш том, чем я склонен гордиться. Кстати, Вы мне весной писали, что в Академии где-то свалены эти томы Сыкун Ту. Не могли бы Вы мне посодействовать — достать для меня один экземпляр. В Москве и за сто рублей его не достанешь. В ожидании Вашего скорого ответа

Ваш Бобров.

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

Москва, 16 декабря 1932

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Непростительно виноват перед Вами. Уезжал, болел, вертелся в скуднейшей и, конечно, срочнейшей работе. На милую Вашу книгу только полюбовался. Открыть, разрезать до сих пор не имел времени. Конечно, очень Вам признателен, тронут всячески. Ваше внимание очень дорого. Много лет, когда потерял Сыкун Ту из вида и вспоминал о нем, мечтая. Сейчас с искусством — трудно. Трудно у нас, по-видимому, трудно — но еще более по-глупому, еще досаднее — на Западе. Такие вещи, как Сыкун Ту, памятники глубокого, монументального героизма духовного, сжатой печали, тоски над миром, — это и есть то, что позволяет сейчас жить, на что-то надеясь. Вернешься к нему в воспоминаниях и думаешь — да быть не может, чтобы время все это из человек выветрило безвозвратно.

Недавно в Гихле[1], с налету в коридоре, встретил Сяо. Он заулыбался мне, а прощаясь, процитировал Ли Бо, четверостишие, которого я не знал и которое напоено этой сжатой, замурованной в стих тоской этого непонятного желтого гения. Черт возьми — а я не знаю, не знаю китайского языка. Можно ли выдумать что-либо глупее моего положения. Крыловская лисица, пирринистически[2]философствующая над виноградом, прямо истинный счастливец по сравнению со мной.

Привет Вам, благодарность. Пишите мне, пожалуйста, если будет у Вас время.

Ваш Бобров.

Далее в переписке следует перерыв на долгие восемь лет. Почти все эти годы С. Бобров провел в изгнании в далеком казахском Кокчетаве. В. Алексеев прожил их дома, но в обстановке, далекой от спокойного благополучия. Вот самые громкие события его жизни за этот период. 1932 год — заушательская рецензия на книгу "Китайская письменность и ее латинизация" в журнале "Печать и революция" с обвинениями в мракобесии, культе самодержавной китайской старины и прочее; среди подписавших — несколько учеников В. Алексеева из числа лучших: лингвист А. Драгунов, филолог Б. Васильев. 1936–1937 годы — в такт с общей обстановкой в стране травля и поношения в печати и на собраниях, на одном из которых в Институте востоковедения младший коллега и будущий академик Н. Конрад заявляет: "Алексеев не принял Великую Октябрьскую Революцию". Все это на фоне гонений на академиков ("дело Бенешевича") и массовых арестов. В 1937–1938 годах арестованы и расстреляны лучшие ученики — Н. Невский, Ю. Щуцкой, Б. Васильев.

С. БОБРОВ — В. АЛЕКСЕЕВУ

(почтовая карточка)

30 октября 1940

Глубокоуважаемый Василий Михайлович!

Позвольте Вам напомнить о себе в надежде, что Вы вспомните о моей попытке переложения стихов Сыкун Ту. Сейчас занимаюсь переводами кое-кого из современных китайцев и мечтаю о старинной китайской поэзии. Очень был бы счастлив, если бы Вы нашли время поговорить со мной. Адрес и тел. на об.